Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

Я ненавидел нечеткие линии и темные цвета. Я мог разглядеть черты Эстель довольно хорошо, но изображение не было в высоком разрешении и было искаженно.

Она не ответила.

Бессознательно я перестал тереть глаза, и по привычке начал искать на коленях несуществующие очки, не задумываясь.

Господи, я ничего не могу сделать правильно.

— Ты нормально видишь без них?

У меня закружилась голова.

— Что?

Она указала на мое лицо.

— Твои очки. Я заметила, что они были в Лос-Анджелесе, а потом в Нади. Думаю, они не просто ради показухи, а жизненно необходимы.

Она заметила такую простую вещь, как эта? Это потому, что она была наблюдательной личностью или потому, что ее тянуло ко мне так же сильно, как меня тянуло к ней?

В любом случае, это помогло мне избавиться от дикой агонии, в которой я тонул. Я улыбнулся.

— Они не пафосное украшение, если ты об этом спрашиваешь. Я буквально нуждаюсь в них, чтобы четко видеть.

Ее плечи немного расслабились, но она не улыбнулась мне в ответ.

— Ты слеп без них? — Она подняла руку, показывая три пальца. — Сколько пальцев я показываю?

Я усмехнулся.

— Шутки в сторону? Ты прямо здесь. Я тебя вижу.

— Так сколько?

— Пять.

Ее лицо помрачнело. Я так долго смотрел на нее, что уже начал распознавать ее мимику и выражение лица. Ее губы образовали беспокойную «о», а брови не знали, то ли подпрыгнуть от удивления, то ли нахмуриться.

Я напугал ее.

Я засмеялся сильнее.

— Расслабься. Три. Ты показывала три пальца.

— Ох.

— Я не слепой, ладно? Я знаю, что калека, но, по крайней мере, тебе не нужно беспокоиться о другой инвалидности.

— Я не думала, что...

— Да, ты думала. И это нормально. — Раздражающее разочарование наполнило мой голос. — На твоем месте, я бы тоже обозлился. Присматривать за покалеченным пациентом, когда есть еще о чем беспокоиться? Заботиться о сиротах, когда ты сама не знаешь, как сохранить себя в живых? Черт, если бы мог ходить, я бы бежал так быстро, как мог.

— Я бы никогда не убежала, как бы плохо ни было. — Ее лицо посуровело. — Я не трус, особенно когда другие нуждаются во мне. И, кроме того, я не об этом думала.

Это была шутка. Плохая, заметил я. Но она с легкостью заставила меня почувствовать себя еще хуже, чем есть на самом деле.

— Неважно. — Я вздрогнул, когда мою ногу накрыло новой волной боли. — Это то, о чем думает большинство людей. Но я понимаю. Я раздражаю тебя, и ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Я могу позаботиться о себе, поэтому тебе не нужно беспокоиться обо мне, хорошо? Волнуйся о долбанных детях и оставь меня...

— О, ради бога. — Она хлопнула руками по бедрам. — Проклятье, ты меня бесишь.

Я замер.

Огонь в ее глазах, розовый румянец на щеках и острый угол ее подбородка заставили меня сглотнуть. Она была красива, когда заботилась и изо всех сил пыталась поддержать, но, черт возьми, она была восхитительна, когда злилась.

Мое сердце загромыхало, когда она указала мне пальцем в лицо.

— Давайте сейчас проясним кое-что.

Я не мог пошевелиться. Все, что я мог сделать, — это смотреть и делать все возможное, чтобы не упасть. Падать и падать ради этого создания, которое я не знал, но желал. Падать ради незнакомки, что смотрела на меня с презрением и раздражением. Падать ради единственной женщины на этом богом забытом острове.

Не существовало такой вещи, как любовь с первого взгляда. Но я верил в похоть. И, господи, я хотел ее.

— Я не из тех людей, с которым ты можешь ругаться, быть противным или вести себя как придурок, потому что я не потерплю этого. Я не такая, как другие, которые будут кричать на тебя, когда ты становишься мудаком, или давать тебе второй шанс, когда ты облажаешься. Я просто вычеркну тебя из памяти и буду вести себя так, как будто ты невидим. Я позабочусь о тех детях, потому что они нуждаются во мне, а я нуждаюсь в них, нуждающихся во мне, чтобы не впасть в отчаянии. Но ты мне не нужен. Мне не нужно, чтобы ты раздражал меня или действовал на нервы. Я хочу помочь тебе, но только если ты поможешь себе, заткнешься и будешь настроен на перемены.

Она провела пальцами по волосам, светлые пряди потрескивали от статики, и заставила себя успокоиться.

— Прости. Обычно, я не кричу. — Ее лицо исказилось, когда она обняла себя руками. — Мои ребра болят, ты прав. Я думаю, что несколько сломано. Но, в отличие от тебя, я не позволю гневу одолеть меня. Теперь это наша жизнь. Нам повезло, что мы остались живы. Постарайся вести себя так, как будто хочешь выжить, и мы отлично поладим.

Часть меня хотела сказать ей уйти. Потому что она была права. Насчет всего. Это было подходящее время, когда кто-то набрался смелости сказать мне в лицо, что я должен быть благодарным.

Это было новое начало. Никто не знал меня здесь. У меня не было ни грязной, ни печальной истории. Ей не нужно было знать того человека, которым я был, потому что здесь я мог бы быть кем-то другим.

Казалось, что массивный валун внезапно соскользнул с моей спины, устранив тяжесть стыда и гнева.

Я мог бы быть лучше здесь.

Я мог быть чем угодно.

Эстель не двигалась, ее взгляд не покидал меня.

Вздрогнув, я поднял свою задницу с земли и вытащил кое-что из своего заднего кармана. Я забыл, что это было там, пока Эстель не повела детей на пляж.

Я собирался их сохранить — на всякий случай, когда они понадобится нам позже. Я даже искушался принять их сам (потому что был слабым мудаком, который ставит себя на первое место). Но я не стал бы это прятать. Потому что сейчас это была оливковая ветвь. Моя первая достойная вещь, которую я совершил за последние годы.

Я крепко сжал кулак и протянул руку.

— Вот. Это тебе.

Мгновение она не двигалась, но затем наклонилась вперед и приняла мой подарок. Пакет фольги упал ей на ладонь.

Ее глаза расширились.

— Нет, я не могу взять это.

— Да, ты можешь.

— Нет, правда. Я не могу. — Она покачала головой.

—