Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

когда я пришла с другой стороны острова и обнаружила Гэллоуэя сидящим возле дерева, а рядом спорило двое детей, на одно ужасное мгновение я пожелала, чтобы они не выжили. Одну ужасную, злобную, эгоистичную секунду, я пожелала, чтобы такая невинность не выжила, чтобы они не узнали тех трудностей, что ждали их.

Не было роскоши расплакаться от жалости к себе. Нет смысла кричать о помощи, как сумасшедшая. Я должна был быть той, на кого другие могут положиться. Мне нужно бороться не только за себя, но и за этих драгоценных детей, которые заслуживали гораздо большего, чем то, что им дали.

Очистив песок с моих Гэлнсов, я снова зашагала в лес.

— Я знаю, где можно добыть кое-какую еду. Пойдем, проверим вертолет. Ты сказал, что знаешь, где это.

— Я знаю. Но там мертвый пилот.

Я поборола нервную дрожь.

— Наверное, ничего не поделаешь.

— Я не говорил Пиппе этого, но я ненавижу видеть мертвых так же сильно, как и она. — Его дыхание стало прерывистым. — Я действительно скучаю по ним. Это... это не реально.

Какой рациональный ответ я могла дать столь ужасному факту? Не было никаких вариантов, так что я не ответила:

— Мы не будем приближаться к пилоту. Мы возьмем наши сумки и все остальные вещи, которые могут нам понадобиться, и уйдем.

Коннор потер лицо, вытирая слезинку. Горе от смерти его родителей никогда не покидало его глаз.

— Хорошо.

Я помахала ему рукой.

— Ведите, мистер Проводник. Пойдем пообедаем, чтобы мы смогли добраться к остальным покалеченным.

…

Слезы, страхи, недоверие — каждая возможная эмоция сдавливала мое горло, когда вертолет (или то, что от него осталось) предстал перед нами.

— Сюда. — Коннор повел меня вперед, ныряя под упавшими деревьями и неуклюже карабкаясь через них. Зарубки, оставленные на стволах и обломанные ветки — все добавляло трагизма нашему краху.

Я не могла вымолвить ни слова, когда двигалась среди крушения. При свете дня и без проливного дождя остатки вертолета поразили меня. Я была удивлена, что мы выжили, не говоря уже о наших травмах.

Такое ощущение, что несчастная машина была вывернута наизнанку.

Отпавшие лопасти находились недалеко, торча из земли, как копья. Боковые части вертолета были вывернуты, а пыль покрывшая машину, превратила ее в реликвию. Вертолет не был блестящим и новым с самого начала, но теперь он выглядел древним. Усталый, покинутый и никоим образом не достаточно величественный, чтобы подняться в небо и взлететь.

Я действительно испытывала симпатию к самолету. Мы все были травмированы, но это... он был уничтожен.

Коннор вскарабкался в кабину и скрылся из виду.

— Эй, подожди!

Я бежала, спотыкалась, задыхаясь от боли сломанных ребер, желая, чтобы кровь и синяки на моей груди исчезли, и мне не пришлось бы объяснять свои травмы Гэллоуэю.

Дребезжание и периодическое постукивание доносились из кабины, когда Коннор делал, одному Богу известно, что. Обойдя вокруг искореженного корпуса, я стала на оставшуюся часть шасси, и поднялась, чтобы посмотреть.

Коннор наклонился, опираясь о сплющенные ящики и болтающиеся ремни безопасности. Он прижимал поврежденное запястье к груди, а здоровой рукой рылся в сумках. Его медные волосы падали на лоб, когда он активно что-то искал, бросая в сторону всякий хлам.

— Я не могу найти рюкзак моего отца.

Я была ответственна за это. Я была той, кто держал багаж. Это я его растеряла.

— Извини, я потеряла его.

— Я не обвинял тебя.

— Я знаю. Но если бы я смогла все удержать...

— Вещи не могут быть далеко. — Он осторожно направился ко мне, наступив на старый журнал, и нырнул под выдернувшуюся проводку. — Если найдем его рюкзак, мы найдем еду. — Он сглотнул, когда погрузился в воспоминания об отце.

Я молчала, потому что мои легкие сдавило от горя.

Я была такой же бесполезной, как использованная салфетка. Как я могла оставаться сильной, когда его страдания приводили меня к чувству беспомощности?

Шмыгнув носом, с храбростью мужчины вдвое старше, чем он был, Коннор проглотил свою грусть.

— У него с собой всегда есть бутылка с водой и батончики мюсли. Он становится очень нервным и голозлым, если у него нет еды.

Я вздрогнул от фразы: есть бутылка с водой. Не «была». Делая все возможное, чтобы затушить пожар боли в моем сердце, я постаралась придерживаться нейтральной темы.

— Голозлой?

— Да, ты знаешь? Голодный и злой?

— Как это получается, я нахожусь посреди Тихого океана и узнаю новое словосочетание?

Коннор ухмыльнулся, мудро сфокусировавшись на более простых предметах.

— Потому что ты со мной.

Я с изумлением изучала его.

— Ты не похож на нормального тринадцатилетнего.

— Мама всегда так говорила. — Его глаза потускнели. — Сказала, что у меня старая душа.

— Я думаю, что она была права. — Мороз пробежал по моей коже, от разговора о женщине, с которой я только что познакомилась, сидела рядом и болтала. Она была такая милая, хорошая мать, воспитала таких достойных детей. Хороший человек, который не заслуживал смерти.

Коннор направился в мою сторону и, использовав шасси, начал спускаться вниз.

— Это я виноват, что они мертвы.

Он сказал это так тихо, что я еле расслышала.

От охватившего меня страха я сорвалась:

— Никогда не говори так. Это не твоя вина.

Он проигнорировал меня, прыгнул на землю и пошел прочь.

Я последовала за ним, повернув к себе за локоть.

— Коннор, послушай меня...

Он начал вырываться, его молодое лицо было все в слезах.

— Я заставил их поехать. Папа был так занят, и Пиппа продолжала просить его провести с нами время, но он не стал. Мама спросила меня, что я хочу на мой день рождения, и я сказал, поездку на ФиГэл.

Он рассердился, вырвавшись из моих объятий.

— Он сказал, что не может уехать. Что в это время года это было невозможно. Я назвал его размазней и сказал, что он дерьмовый отец. — Его глаза сжались от сожаления. — Я не это имел в виду. Но на следующий день он отменил свою рабочую поездку и забронировал отель на Кадаву. Он менеджер в банке. Постоянно в стрессе. Я думаю, мама выбрала курорт с надеждой, что остров без интернета или телефонов поможет ему вспомнить о нас. Мы все были в восторге. Я был так счастлив. Даже если я жалею о том, что ему сказал.