Проповедник - Юлия Латынина

— А «Анреко» знает, что вы сняли мозги с полки?

— Нет, иначе бы они не осмелились полоскать мое имя.

— А почему «Анреко» об этом не знает?

Я пожал плечами.

— Это мое дело.

— Вы решили сбежать из компании, да? — прищурился полковник. — В «Харперс». И вы решили, что нет смысла делиться с компанией изобретением, за которое вы получите вдвое больше у ее конкурентов?

— Господин полковник, — сказал я, — вы не ван Роширен, чтобы наставлять меня в том, что такое хорошо и что такое плохо.

Шестнадцатого числа, вечером, по телевизору опять показали мою ферму: деревья стояли, усыпанные воздушными шариками, словно готовясь взлететь. Работники разбежались, а Агнес и Дена не выпускали из дома.

Я работал как сумасшедший. Я собрал вокруг себя человек двадцать местных умельцев и растолковал им схему и смысл. Это был уменьшенный «Павиан», которого можно было таскать за собой в кармане. Обедал и ужинал я с Ласси и довольно часто у полковника. Не могу сказать, что я стал его личным другом, но, несомненно, знал о нем больше, чем любой другой землянин на Новой Андромеде.

Как-то он спросил меня:

— Как вы думаете, если бы я отпустил вас, то смог бы через вас договориться с «Анреко»?

Я пожал плечами:

— Государство задолжало компании двести миллионов кредитов. Только три месяца назад Деннер предоставил Президенту заем на пять миллионов, чтобы тот мог достойно отпраздновать замужество своей дочери. Вы всегда обещали аннулировать эти кредиты, а заодно и конфисковать собственность компании.

— Я мог бы и не делать этого, — сказал полковник. — Если я конфискую имущество сторонников Президента, у меня будет достаточно добра, чтобы раздать его моим сторонникам.

Я поглядел на него и ответил:

— Это хорошее предложение, но думать об этом следовало в самый первый день, когда компания еще колебалась, кем меня объявить. А теперь Деннер назначил за мою голову награду, и, признаться, это то самое, о чем он всегда мечтал. Так что вряд ли его удастся переубедить.

Как-то раз полковник принялся расспрашивать меня о ван Роширене. Я сказал, что, по моему мнению, это очень хороший человек, но рецепты его несколько устарели. Если тебя ударят по правой щеке, можно подставить левую, но если в тебя выстрелят из гранатомета, то подставлять что-нибудь будет уже поздно.

Между тем власти опять оставили ван Роширена в покое, и он продолжал проповедовать.

То, что говорил ван Роширен, было ужасной глупостью: этим можно было соблазнить разве что неграмотных крестьян Галилеи. Но беда в том, что большинство населения Асаиссы находилось как раз на уровне развития этих самых галилейских крестьян.

Президент сначала взбеленился; это привлекло к ван Роширену внимание. Президент опомнился и оставил его в покое. Потом он опять обиделся, услышав про папу Льва и язычника Атиллу. Почему-то Президент решил, что под Атиллой имеют в виду его, а не полковника. Полковник тоже обиделся: он решил, что под Атиллой имеют в виду его, а не Президента.

В ван Роширена стреляли: пуля попала в крест, и многие люди повесили себе кресты на шею как новейшее средство против пуль и стрел. Вскорости одного имевшего крест на шее зарезали в кабачке. Ван Роширен поторопился разъяснить, что, если человек носит на шее крест, а в Того, кого носит на кресте, не верует, то толку никакого не будет. Ван Роширен сказал, что тот, кто имеет веру хоть с горчичное зерно, может сдвинуть гору и, уж конечно, остановить пулю. Люди стали веровать в Христа. Впрочем, некоторых из них все равно убивали, и это, несомненно, происходило потому, что эти люди веровали недостаточно.

Раньше, когда бог в мешочке на шее не защищал их от пули, они бранили бога в мешочке на шее. Теперь они бранили себя.

Вышвыривать его из страны было уже поздно, потому что трудно сказать, что сделала бы преданная ему толпа, если бы его вышвырнули из страны.

Одиннадцатого числа я продемонстрировал полковнику возможности моей системы.

Полковник спросил меня:

— Рано или поздно моих людей поймают с этой штукой в руках. Что тогда сделает компания?

— Пожалеет, — сказал я, — что выбросила меня на свалку, как устаревшую модель.

Полковник повертел рацию в руках.

— Вы создали себе хорошую рекламу, — сказал он. — Потом, когда вы уедете от нас и станете работать на «Харперс».

Постепенно, чувствуя свою силу, ван Роширен начал защищать меня и Ласси. Я именовался раскаявшимся циником, холодным, расчетливым представителем среднего класса, в душе которого, несмотря на безбожие окрестного мира, теплился божественный огонь. Мое поведение показывало, что Бог действует через всех — и через тех, кто ему покорен, и через тех, кто ему противится. «Если Денисон мог раскаяться, почему не может раскаяться Президент?» — вопрошал ван Роширен.

Ласси именовался раскаявшимся террористом. Полиция доказала, что это Ласси через четыре дня после покушения на Президента учинил безобразие в департаменте полиции.

Ван Роширен обвинил полицию в подлоге.

Я и Ласси стали весьма популярны.

В воскресенье семнадцатого числа ван Роширен проповедовал в Кипарисовой долине, возле холма Четырех Коров, в пяти милях от моей фермы. Он произнес короткую проповедь о Христе, пострадавшем безвинно за наши грехи. Он напомнил, что вера без дел мертва.

Он сказал, что подлинная власть дается только от Бога, и ни насилие, ни кровопролитие еще не дают права властвовать. После этого он напомнил, что истинному христианину не подобает противиться власти с оружием в руках.

Он сравнил меня и Ласси с мучениками, которых какой-то Диоклетиан бросал на съедение львам. Толпа заволновалась. Он опять повторил, что не призывает противиться власти. Вместо этого он предложил толпе пойти в сады двух невинных страдальцев и собрать урожай.

Люди пришли в наши сады и стали собирать урожай.

Власти заволновались: в середине дня из-за холма перед садом показались два броневичка. Толпа вышла на дорогу. Из броневиков закричали, чтобы люди убирались по домам. Люди взялись за руки и остались. Броневики, дробя в клочья старый асфальт, приближались к ним. Те стали петь песни, которые им объяснил ван Роширен. Из броневиков закричали, что у них есть приказ стрелять. Толпа стала садиться на дорогу.

Ван Роширен поднял в руки крест и пошел навстречу броневичку. Броневичок остановился перед крестом, из него высунулся разъяренный лейтенант и стал орать. Ван Роширен помахал крестом. Лейтенант смутился и нырнул обратно в люк. Ван Роширен поднял крест еще выше и пошел на броневичок. Броневичок же при радостных криках толпы и на глазах телекамер попятился от креста.