Проповедник - Юлия Латынина

Полковник сел напротив телевизора. Рай Адан, его любимец и начальник его охраны, сел крайним справа, а меня посадили по левую руку Рая Адана.

Зубная паста кончилась, на экране появилась симпатичная девица. Очаровательно улыбнулась зрителям и сообщила:

— Сегодня четвертый канал с удовольствием выполняет многочисленные просьбы зрителей и ведет прямую трансляцию воскресной проповеди господина ван Роширена из долины Четырех Черепах. Сейчас вместе с вами мы окажемся на центральной площади храмового комплекса, знаменитого своими чудесами и историческими событиями.

Охранники расставили горшки с овощной похлебкой и положили на стол горку лепешек. Два человека втащили за ушки в комнату позолоченное по краям кожаное блюдо, наполненное фасолью и всяким мясом: свининой, бараниной, крольчатиной и крысятиной. Сверху все было посыпано козьим сыром. Рай Адан спросил меня, какое мясо я предпочитаю. Я сказал:

— На ваш выбор, только не крысу.

Рай Адан улыбнулся и положил мне кролика.

Полковник ел аккуратно и с удовольствием, время от времени взглядывая на экран.

На экране возник круглый храмовый двор с большими подмостками посередине: вогнутые крылья храмовых павильонов стягивали двор, как обручем, и многочисленные боги из розового дерева и камня, обнаженные и одетые, дремлющие и пляшущие, замерли в недоумении, глядя на деревянный крест посередине помоста.

Двор был набит народом, люди свисали из храмовых окошек, как гроздья винограда в хорошее лето.

На помост вышел ван Роширен. На этот раз он был не в сером костюме, а в каком-то платье, синем, с откинутым капюшоном и с белым воротником, который висел, как заячьи уши, до пола. Он улыбался, как кошка на солнышке.

Вдоль проходов меж храмовых павильонов скучали в парадной форме гвардейцы. Они стояли слишком далеко, чтобы спасти ван Роширена в случае покушения. Они стояли в самых хороших местах, чтобы поймать убийцу.

Ван Роширен стал говорить, он говорил долго, а временами читал из своей большой золоченой книги.

Большинство проповедей ван Роширена походило на лекции: он брал какую-то заповедь и излагал ее, как теорему, а вместо доказательства рассказывал притчу. На этот раз он рассказал притчу о том, что следует прощать не до семи, но до семижды семидесяти раз. Это была притча о должнике, который задолжал царю десять тысяч талантов, но царь по слезной его мольбе простил ему долг. Тот же, выйдя на улицу, схватил другого, который был должен ему сто динариев, и посадил в темницу.

— Тогда, — сказал с экрана ван Роширен, — царь, изумившись, призвал его. Как же так: сам владыка простил ему огромный долг в десять тысяч талантов, а он требует с такого же, как он, сто динариев.

Судя по названиям принятой в то время валюты, это была очень старая история. Но, видимо, люди с тех пор не очень изменились.

Я сидел и бессмысленно смотрел в свою тарелку.

— Господин Денисон, вам не нравится проповедь? — спросил полковник.

— Господин Денисон современный человек, — холодно усмехнулся Рай Адан. — Он полагает, что если Бог и заключил с человечеством контракт, то сорвал все сроки по его выполнению. Этот контракт давно недействителен, а с Бога причитается неустойка.

— А я думал, — удивился человек напротив меня, — господин Денисон верит в Бога.

— Вы всегда думаете глупости, Ланно, — сказал Рай Адан.

Ван Роширен на экране недоуменно поднял руки.

— Как же так, — сказал ван Роширен, — получилось, что тот самый человек, который был должен десять тысяч талантов золотом — а это невероятная сумма, — стал теребить другого за грош? Почему он забыл о своем долге тому, кто стоял над ним, и помнил только о крошечном, ничтожном долге, который, однако, давал ему власть мучить другого, тащить его в тюрьму, одним словом, распоряжаться другим человеком? Почему этот человек забыл о своей вине, а о чужой вине помнил?

— Тю, — сказал Ланно, — это что же, он говорит, что мы виноваты не меньше, чем Президент? Можно я его выключу?

— Не надо, — проговорил полковник, — его и так сейчас выключат.

Я выронил вилку. Рай Адан наклонился и поднял ее.

— Не роняйте вилку, господин Денисон, это плохая примета.

На экране ван Роширен схватился за голову:

— И что же случилось дальше? Царь отдал этого человека истязателям, чтобы те стребовали с него большой долг, как он требовал со своего брата малый.

— Вы сволочь, — громко сказал я полковнику, — вы послали Ласси на смерть. Посмотрите, сколько охраны!

Двое из обедающих вздрогнули и с интересом посмотрели на экран. Очевидно, они не знали, куда послан Ласси.

— Да, — сказал полковник, — охранников, словно пчел в улье. Первый раз майор Ишеддар поставил своих людей охранять ван Роширена. И вы только посмотрите, где они стоят! Похоже, майор хочет скорее поймать убийцу, нежели уберечь праведника!

— И Господь, — сказал ван Роширен, — поступит с нами также, как царь поступил с должником, если мы поступим так же, как этот должник.

— А вы что не едите, господин Денисон, — насмешливо спросил мой сосед, Рай Адан. — Это позор хозяевам, если гость сидит голодный.

И любимец полковника рассеянно потянулся к блюду с мясом, выбирая кусочек получше. Рука его мелькнула передо мной, у меня в руках была двузубая вилка, я молча поднял вилку и изо всей силы ткнул ею в ладонь Рая Адана.

Реакция террориста была молниеносна: он отдернул руку, и вилка вонзилась в дубовый стол. Я потерял равновесие и больно ударил локоть. Рай Адан, вскочив, одной рукой прижал мою левую руку к столу, а другой крепко и страшно ударил меня в челюсть. Я закатил глаза и ударился о стол, навалившись спиной на собственную тарелку. Я брыкнулся, тарелка выскользнула из-под меня, полетела на пол и, подпрыгнув, раскололась на две половинки. Рай Адан сгреб меня за шиворот и сказал:

— Экий стервец! Еще не напился, а тарелки бьет!

Он ударил меня коленом в живот, и я полетел в угол, к старинной картине, обшитой мехом, изображавшей двуличного царя и полководца Исинну, подносящего царю город.

Я встряхнулся и сказал:

— Для бухгалтера вы деретесь неплохо.

Рай Адан подскочил ко мне и ударил меня еще раз. Картина затрепетала, город с розовыми башенками заколебался в руках Исинны и повалился со всеми своими домами и площадями мне на голову.

— Вы думаете, — закричал где-то ван Роширен, — Бог прощает все и вся? Если бы Он прощал все, не было бы ада. Кто попадает в ад? Те, кого не простил Бог. Кого не прощает Бог? Тех, кто не прощает друг другу.

Я открыл глаза и выбрался из-под обломков нарисованного города. Город по-прежнему висел на стене.