Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин

В губернаторском доме случилось два пожара: загорелось в церкви, за час до появления государя перед этим домом, на Тверской, а потом загорелось одно из украшений во время иллюминации. То и другое скоро потушили.

Прусский принц Генрих очень недоволен тем, что его никто не встретил.

Иллюминация великолепная. По улицам не только проехать, но и пройти мудрено было.

10 мая.

Член государственного совета Анастасьев говорил по поводу вчерашней церемонии:

«Ну, что? Чувствовался подъем народного духа, мощь?»

Трудно сказать, что чувствовалось. Я стоял у окна, на плечо мне опиралась М. Я. Гурко, которую я не видел с 1862 года и которая стояла на стуле. Я ничего не чувствовал, кроме того, что все было красиво. Попробовал вчера писать, ничего не выходит. Встретился с Маковским (К. Е.) и его женой (новой). Он думает взять, т.-е. желал бы взять 100 000 руб., говорит, что картина ему стоила 35 000 (жена его говорит: «нам стоила»). Он сказал мне, что, наконец, Юл. Павл. соглашается на развод за 40 000 руб. Он не может говорить о ней без негодования. «Если б у меня не было сына, я бы ей дал себя знать. Дочь не так ответственна. Она выходит замуж, носит фамилию мужа, но сын — другое дело. Ведь она до того пала, что писала мне письма, что она готова втроем с нами жить. Что это за женщина, которая предлагает это!»

Константин Егорович рассказывал, что в Испании его выгнали из отеля за то, что к нему ходили модели с табачной фабрики. Только что он успел нарисовать одну, как хозяин объявил: «вон!» Это было перед «святой», мест в отелях нет.

Умер барон Бюлер. Он встал, вообразил, что сегодня будет в архиве государственном, велел давать одеваться, сел в кресло и умер. Точно архивная бумага. Взяли ее, запечатали в конверт и положили. Но бумага — будет сохраняться, а барон Бюлер был только при жизни начальником архива, а после смерти — ничто.

В Успенском соборе государыня-мать прикладывалась к мощам и иконам первая, потом государь и государыня.

Когда государь был в Успенском соборе, митрополит Исидор повел его не в те двери, а в те, где устроены временные. Вел. кн. Владимир во все горло закричал: «Государь, назад!» Рассказывал Вис. Комаров.

М. А. Стахович привез прочесть письмо Толстого о патриотизме к американцу Максону и письмо о том же к поляку. Патриотизм вреден. Эгоизм считается злом, а патриотизм гораздо вреднее. Частный человек призывается на воровство и грабеж, а государства воруют и грабят безнаказанно, отбирая чужие земли. Патриотизм — «удержательный», чтоб удержать завоеванное, и патриотизм — «восстановительный», чтоб возвратить отнятое, самый вредный, ибо самый злобный. Эгоизм — чувство естественное, прирожденное, патриотизм — приобретенное. Надо заботиться о слабости своего отечества, об его уменьшении, а не наоборот. Патриотизм противопоставлен христианству. Все мы живем в лицемерии. Лицемерие фарисеев — Христос раз разгневался и это было против лицемерия фарисеев — в сравнении с нашим — ничто, их лицемерие в сравнении с нашим — детская игрушка. Вся наша жизнь с исповеданием христианства, учения смирения и любви, соединенного с жизнью разбойничьего стана, не может быть ничем иным, как сплошным ужасным лицемерием. Императора Вильгельма Толстой называет «одним: из самых комических лиц нашего времени: оратор, поэт, музыкант, драматург, живописец и патриот». По поводу его известной картины: все народы Европы стоят с мечами и смотрят, по указанию архангела Михаила, на Будду и Конфуция. — Толстой советует поучиться смирению и кротости у Будды и благоразумию у Конфуция и Лао-Тзе.

Письмо Толстого к Горемыкину. Женщина, дочь Холевинского, не молодая, слабая здоровьем, прекрасная по душевным качествам, была обыскана и посажена в тюрьму. Она дала, по просьбе Толстого, рабочему одно из запрещенных его сочинений («В чем моя вера» или «Царство божие внутри нас», — написано сначала последнее, потом первое). «Я думаю, что такого рода меры неразумны, бесполезны, жестоки и несправедливы». Неразумны потому, что страдает один, а бывает, что многие и не попадаются, бесполезны потому, что не могут искоренить зла, ибо нельзя всех арестовать, он просит обратить эти меры против настоящего виновника, именно его. «Прямо этим самым письмом заявляю, что я писал и распространял те книги, которые считаются правительством вредными, и теперь продолжаю писать и распространить и в книгах, и в письмах, и в беседах такие же мысли». Слова Гамалиила (в Евангелии): «Если дело это от человеков, то оно разрушится, а если оно от бога, то не можете разрушить его; берегитесь поэтому, чтобы вам не оказаться богопротивниками». Он говорит, что вовсе не думает, что его «популярность и общественное положение» ограждают его от обысков, допросов, заключения и т. д. Напротив, он думает, что если правительство поступит с ним решительно, то общественное мнение не возмутится, а большинство одобрит правительство. «Бог видит, что, писавши это письмо, я не подчиняюсь желанию бравировать власть, а вызван к тому потребностью, чтоб снять с невинных людей ответственность за поступки, совершенные мною».

14 мая.

Коронование. Был в Успенском соборе. Пришел туда в 7 1/2, окончилось в 12 час. 45 мин. Вечером смотрел иллюминацию. Таким образом, 6 часов на ногах в церкви и часа два вечером ходил. Отлично спал и сегодня бодрее проснулся. Очевидно, правильная жизнь именно в этом, а не в том, как я живу. В соборе Владимир Анат. оправлял так усердно порфиру на царе, что оборвал часть цепи Андрея Первозванного, которая надета была на государе. Государь прекрасно прочел «Верую», но молитву поспешно неуверенно. «Новое Время» напечатало молитву, которую произносил Павел Петрович. Я послал ее туда, вырвав из брошюры о коронации Павла I, и думал, что молитва эта остается тою же. Оказывается, что ее всю сократили, не желая утруждать императора долго стоять на коленях. Много недовольных милостями и наградами, но много и довольных. Ратьков-Рожнов в отчаянии, что сыновей его не сделали камер-юнкерами. Воронцов-Дашков сказал: «пускай они знают, что деньги еще не все».

Сазонова говорила, — что самое дорогое блюдо — от Царства Польского, 24 000 руб. На нем изображена шкура льва с огрубленными когтями лап. Выходит, символ какой-то. Почему шкура, а не весь? Москва — блюдо в 5000 р. От тульского дворянства собрано на блюдо 3000 руб., блюдо заказали в 1000, а остальные пожертвовали. Дворянству не дали собраться, а то оно хотело, вместо блюда, пожертвовать капитал. Набралось бы миллиона два. Государь не хотел принять подарка от волостных старшин, ни от населения. Он выразился, что ему дарят такие вещи, которые у него не находятся в употреблении, а потому такие подарки бесполезны, затем, дорогие подарки, как он сказал, ему прямо неприятны.