Марта - Светлана Гресь

class="p">И, может, тогда все печали, все мои страдания осколком льда растают в твоих ладонях и утекут сквозь пальцы в землю живую, прорастут травой-дурманом. И навсегда останется с тобой моя душа.

Стало расплываться изображение,

― Мамочка, – испуганно залепетала, – не улетай, не исчезай! Прошу, возьми меня с собой! Не оставляй! Мне страшно так и одиноко.

Судьба недобрая из лоскутков отчаяния и печали скроила платье подвенечное, и подарила венок, цветами белыми укрыв уколов острые шипы. Венок, который день не вянет у меня на голове, и каждое мгновение ранят тайные иглы, терзают душу мыслью жуткой, не отступая даже ночью. Тоска склонилась над изголовьем корявым месяцем, оскаливаясь, хрипит мне песни злые.

… так и не дошла! Не дошла я до алтаря. В этом венке из скрытых шипов, в платье из лоскутков недоброй доли повенчана с чужим суженым, для кого ночи мгла гостеприимней, чем ясный свет теплого солнышка. Невестой больше мне не быть.

Любовь несмелая моя, не вспыхнув даже, как трепетный огонек свечи, угасла, оставив в душе огарок темный.

Над пропастью бездонною стою и не могу свернуть с назначенной дороги. Не в силах изменить судьбу и не могу смириться. Нет сил ни умереть, ни жить…

Мне душу рвет безумный крик отчаяния, и не могу я крикнуть. Надо любить, а не могу! Как полюбить чудовище, какое вероломная судьба подкинула вместо мужа пригожего?

По щекам слезы катятся беспрерывные. А изображение тает быстрее, все быстрей.

― Хватит трепа слезливого, – резко яркий включился свет.

Оглянулась и увидела, что кругом полно народа. Королева со своей свитой, и сзади муж пробирается к ней через густую толпу. Огорошенная, прижалась спиной к колонне. Краем глаза поймала темную, мигом мелькнувшую тень, и сразу взрыв мощный, сильнейший взорвал все вокруг.

Очнулась в малюсенькой комнатке с каменным, неотесанным полом. С одной деревянной кроватью. Стол грубый, деревянный, тяжелый табурет. Свесила ноги с кровати, медленно встала, ощущая, как холодны каменные плиты пола под босыми ступнями. Этот холод, казалось, поднимался по ногам все выше и выше. Ее стало знобить, на сердце тяжестью давила мысль, что случилось. Роскошное платье порвано до лоскутков, она окровавлена. Осмотрела себя, будто все цело-невредимо.

Чья же тогда эта кровь? С потолка струился слабый молочный свет. Казалось, она слышала беспомощные крики отчаяния, рыдания брошенных, никому ненужных людей, или нелюдей. Значит не одна в этом каменном мешке. Это могло показаться невероятным, но именно здесь чувствовала себя защищенной. Поняла, что ее наказали за вторжение в святые святых, тайну принца. Откуда кровь?

Потом время для нее смешалось. Настоящее и будущее переплелось в тягучее, невыносимо жуткое ожидание. Сколько здесь уже находилась, не поймет. В определенное время приносили бурду, похожую на чай и лепешку. Поняла, что это ее последние дни. Приняла, как должное, без огорчения и без сожаления. Так даже лучше. Скорей бы …

VII

Блудная душа.

На площадь с веселым любопытством таращилась своими арочными окнами харчевня, успешно конкурируя с церковью. Вначале влиятельные отцы города были недовольны таким соседством, но хозяин сумел кое-кому угодить. И стала постройка известным на весь город питейным заведением, где часто проводили долгие вечера эти же самые мужи, иногда даже со всем своим многочисленным семейством, распивая чаи со свежей ароматной сдобой.

Деревянная, двухэтажная, с резными дубовыми балконами внутри, харчевня была довольно-таки ухоженной и уютной. На втором этаже размещались удобные номера для желающих снять комнату. Везде чисто, много цветов и всякой заморской зелени.

Хозяин усердно и неустанно хлопотал, чтобы к нему на огонек заглядывали почаще. Днем заходили выпить холодного кваску или отведать горячих наваристых щей, выгодно продавшие свой товар, суетливые и щедрые купцы. Иногда и рюмочку-другую опрокинуть. Благо рынок городской находился рядом.

Маменьки с детками да с няньками приходили полакомиться чужеземными сладостями. Почти каждый вечер устраивался концерт. Здесь пела любовные романсы местная знаменитость, пышногрудая, ослепительно раскрашенная блондинка. Танцевали варьете молоденькие, одна краше другой, девочки.

Хозяин, как умел, изо всех сил приманивал клиентов. Постоянно подавался свежий, холодный квас, сделанный по особому, только ему известному, рецепту. Чай был отменный, завезенный специально с далеких заморских стран. Вино, наливка и другие горячительные напитки только наилучшего качества.

Голь перекатная, что на последний грошик могла упиться и тут же у порога уснуть в обнимку с обшарпанной шапчонкой, доступу в помещение не имела. У широких, гостеприимно распахнутых дверей, всегда дебелый охранник, детина с кулаками, что кувалды.

Владелец так бойко и умело вел свое дело, что в заведении всегда было полным-полно народу. Хотя очень часто на людях скулил, клялся-божился, что несет сплошной убыток и что только по слабости характера тянет дальше это, крайне невыгодное для него занятие.

Марта, не посмев уйти из города сразу, поселилась в одной, из любезно предоставленных учтивым хозяином, уютной комнатке. Деньги на первое время у нее имелись. Решила немного осмотреться, а там видно будет, куда пойти, куда податься.

Сидела за столиком, на всякий случай, подальше от окон, неспешно наслаждаясь душистым чаем, искоса поглядывая на посетителей. Недалеко двое мужчин, с удовольствием хлебали рыбный ароматный супчик, запивая небольшими порциями водочки.

Скуластый, с редкой бородкой из темных жиденьких волос, все время бросал многозначительные взгляды в сторону одинокой Марты. Она отводила глаза, будто не замечая его игривых подмигиваний. С ним громко договаривался о чем-то рыжий, с широким окладом бороды, подсадистый мужик. Рядом чернобровый, широкоплечий, довольно привлекательный молодой человек сидел один, ел, молча, быстро, не оглядываясь по сторонам.

За соседним столиком молодые барыньки угощали сладостями своих шаловливых детей, оживленно переговариваясь между собой. Возле окна двое около неизменного самовара. Словно два брата, оба тучные, с облезшими красными макушками, с опухшими после тяжелого похмелья глазами. Они шумно потягивали горячий чай с блюдечек, лениво обсуждая вчерашний концерт.

Вертлявый, белобрысый официант, услужливо поставил перед ними на широком блюде очередную порцию еще горячих пирожков. На полусогнутых ногах, слегка наклонившись вперед, небрежно смахнув кончиками тонких пальцев соринку с белоснежной салфетки у себя на локте, терпеливо ожидал следующих распоряжений, искоса оглядывая зал.

Вечерело. Озорные солнечные зайчики напоследок скользнули по блестящим самоварам, заиграли в хрустале рюмок, веселыми бликами расцветили стекла.

― А что, брат, скучно у вас нынче в заведении стало. Каждый день одно и то же. – Подул осторожно на горячий пирожок, посмотрел на него и решительно засунул в рот целиком. Жмурясь от удовольствия, стал его медленно пережевывать.

― Только напиться можно и всего – то. – Поддержал с готовностью другой. – Потом голова болит, словно