Чёрный княжич (СИ) - Бурук Бурк

И в новую жизнь.

Сентябрь 1748

Кареты, коляски, колымажки, всё это Темников не любил. Ему ближе были взгляды пращуров, когда мужчина должон перемещаться на коне, а жёна в повозке. Оттого его вороной мерин вновь и вновь наматывал на копыта вёрсты Российских дорог. Ну и кобылы Луки да Лизки следом, как иначе-то.

Темников улыбался, припоминая обстоятельства своего нежданного сватовства. Теперь-то уж батюшка от него отстанет: вот вам тятенька жена, вот вам и ребёнок. И без разницы кто там народится, мальчик аль девица, титул да земли можно будет наследникам передать. Хотя на кураже от удачи Александр отчего-то был уверен, что это будет сын.

— Что? — спросил Темников, уловив изучающий Лизкин взгляд.

— Ничего, Ваше сиятельство, — тут же ответствовала рыжая, — дивлюсь просто, отчего Вы так довольны.

— А с чего мне недовольну-то быть? — нахмурился княжич. — Али и эта княжна тебе не по нраву?

— Нет, отчего же. Ольга Николаевна безусловно будет прекрасной княгиней и достойной женой. Только вот, Ваше сиятельство, а принесёт ли это вам счастие? Вы ведь не любите её.

— Любовь! — фыркнул Темников. — Лизка, какая к бесам любовь? То занятие для бездельников и пиитов, кои суть те же бездельники. А Ольга Баркова весьма удобный вариант для брака. Вот сама посуди, скромна и учтива, — княжич загнул один палец, — значит, капризами бессмысленными изводить не станет. Не шибко родовита, а значит родичи, новоявленные, сразу в подчинённом положении оказываются. Никаких глупых чувств окромя, разве что, благодарности ко мне не питает, следовательно внимания к своей особе требовать не станет. Ну и наконец она непраздна, что, как сама понимаешь, лишь добавляет ей ценности в моих глазах. Я полагаю, что это была великолепная сделка, — Темников победно взглянул на Лизку, — что скажешь?!

— Скажу, что ничего Вы, Александр Игоревич, в женской душе не разумеете.

— Вот же зараза, — озлился княжич, — всё настроение испортила.

И далее молчал ажно до самой Москвы. Все два дня, не обращая внимания на Лизкины попытки вину загладить. Правды ради надо сказать, что девка не шибко-то и старалась. Тоже, видать, на что-то обиделась.

***

Нифонтов Кузьма Ермолаевич, Московской гильдии купец пребывал в наипрекраснейшем расположении духа. Да и с чего бы ему быть не прекрасным, коли дела складывались самым выгодным для него образом. Торговые лавки приносили стабильную прибыль, обоз с товарами из Европ прибыл вовремя и разграблению не подвергся. Нет, не разбойному разграблению — с лихим людом у Нифонтова свои договорённости — а таможенному. Тут уж как повезёт, не все дьяки в таможенной избе прикормлены были, не все. Однако же в сей раз Господь не допустил лихоимства и товар пришёл без умаления. Иные дела, к торговым близкие, но такие что говорить о них громко не след, тоже в порядке. Скоро и срок подходит в трактир один неприметный заглянуть, авось ещё чего выгодного выйдет.

А вчерась ввечеру записку принесли, с предложением в московский особняк князей Темниковых о полудни явиться для дела важного. Оно, конечно, и дворяне не брезговали сами при нужде к купцу наведаться, но конечно дворяне те, чего скрывать, поплоше были. Не ровня Темниковым. К этим и прогуляться не грех.

Да ежели б хоть какое-то дело общее с княжеским родом завесть, пусть и попросту денег ссудить, это ведь совсем иной уровень выходит. Это такой толчок в спину будет, что можно на разгоне и в гильдейские старшины выбраться. А там уж…

Нифонтов одёрнул раздухарившуюся было фантазию и постучал по перилам лестницы ведущей наверх. Чтоб не сглазить. Плевать, понятное дело, не стал.

За сими приятными мыслями Кузьма Ермолаевич не заметил, как мажордом подошёл, да тихо, так что ажно напугал, стервец. А было чего напугаться, было. Купец-то думал, что у князей сиятельных в мажордомах муж степенный быть должон, внушительный. А сей персонаж, он конечно внушает, спору нет, но не то, что ожидалось. Рожа дикая, на немецкий манер бритая, варнацкая до невозможности. И вот как такую страхолюдину господам показывать? Впрочем, то дело княжье, нравится им зверюгу эдакую в дому держать и пусть их.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А меж тем, вслед за мажордомом, Нифонтов наверх поднялся да, постучавшись, в кабинету вошёл. Горница сия, надо признать, впечатляла: просторная, удобная и обставлена со вкусом. Стены тканью дорогой обиты, мебеля заморской работы, резные красивые. На столе прибор для письма из малахита выточенный.

Эх. Купец бы и себе такую кабинету завёл, да не по чину пока.

А за столом, вот удача-то, не князь восседает, а вьюнош несмышлёный. Ну, это он погорячился конечно же, не бывают княжеские дети несмышлёнышами. Но всё же, всё же. Одно дело с князем беседовать, и совсем иное с сынком евойным. А про княжонка Кузьма Ермолаевич слыхал, как не слышать. Мот, кутёжник и задира, вот три слова, коими молодого Темникова описать можно. И уж ясно, за какой надобностью он купца к себе призвал — денег попросить хочет. Видать, тятенька содержание урезали. Другой бы призадумался, давать ли такому-то гулёне, но не Нифонтов. Нет, шалишь. Кузьма Ермолаевич завсегда наперёд мыслит, на першпективу.

Оно ведь как? Это сейчас княжонок молод да глуп, а вырастет да опыту наберётся? Вот то-то же. И вспомнит тогда, кто ему в лихую годину помощь оказал. Да если и не так, ежели не поумнеет, батюшка его всё одно прознает, кто в делах сыновьих поучаствовал. А благодарность от князя это не овца чихнула.

В мыслях сих его сам княжич укрепил. Поприветствовал купца учтиво, как младший старшего, говорил вежественно, самолично, не чинясь, наливки стаканчик предложил да белорыбицы в закусь. То есть вёл себя, как человек, что одалживаться собрался, но перед тем заимодавца расположить к себе хочет. Ну-ну, Кузьма Ермолаевич беседу-то поддерживал да сам посмеивался над сиими наивными маневрами.

Пока разговаривали, в дверь постучали, и мажордом страхолюдный нового гостя привёл. Да не абы кого, а Лаврентьева Пантелея Ильича, компаньона и друга Нифонтова. Да что там друга, почти родича.

Как-то беспокойно стало вдруг Кузьме, дело по которому княжич их призвал непонятным чем-то оборачиваться начало.

И Лаврентьев, дружище, глазами растерянно поводит тоже, поди, в сомнениях. А княжич переменился враз, ну да, княжич, княжонком его язык теперь назвать не повернётся. Взгляд у вьюноша уж не ласковый стал, а тяжёлый, давящий. От которого сбежать хочется. Да как тут сбежишь, коли в дверях зверюга эта в обличье человечьем застыла.

— Лизка! — чуть повысил голос Темников, и откуда-то из неприметной дверцы девица показалась.

Сама страшная, тощая да рыжая. Вот как специально княжич таких страхолюдин на службу себе подбирает. Девица ворох бумаг с собою притащила да на стол их аккуратно стопочкой выложила.

— По воле ея императорского величества, — ровным голосом заговорил княжеский отпрыск, — Елизаветы Петровны, я, наследный княжич Темников Александр Игоревич, жалован правом вести сыск, допрос, а буде надобно и суд по делам разбойного приказа касаемым. Об чём императрицею был составлен решкрипт, — и он прихлопнул ладонью футляр весь сургучными печатями облепленный, — сие вам ясно?

Купцы одновременно кивнули.

— Далее ты давай, — распорядился Темников и глаза прикрыл.

Рыжая приосанилась, мордаху важную скорчила и, удерживая бумаги на вытянутой руке, принялась читать. «Допросные листы Ерёмы Мальцева да жены его Прасковьи, касаемо дел ему известных, в коих купцы гильдейские Лаврентьев да Нифонтов замечены были».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

У Кузьмы Ермолаевича в глазах потемнело, а в уши кровь так гулко забухала, что всё девкой сказанное, он через раз слышал. То цельную фразу выхватит, то слова по-отдельности.

«… серебра того краденного кабы не полпуда», «… упившись допьяну приказчика харею в бочку с рассолом окунали пока он не помер…», «… купца Игнатьева обманом завлекли и вместе с жонкой евойной в болотине притопили. Опосля же дщерь его малолетнюю в общем зале ссильничали, да увлёкшися удавили от усердия. И, також, в болотину сунули…».