Чужие - Фло Ренцен

Сейчас я выразительно смотрю на обоих — мол, я ценю и все такое, но еще офигительно рано, я — в пижаме, потому что сегодня праздник-день-Воссоединения, посему и выходной.

Но, конечно, придется их впустить и напоить чаем, накормить завтраком, которого у меня нет, потому что минуту назад я крепко спала, привести себя в порядок, пока они будут его есть. Ненавижу сюрпризы.

Впрочем, они привезли булочки, а Эрни обнаруживает умение обращаться с электрочайником.

«Отхожу» позднее, когда, шурша октябрьской листвой, неспешно идем в гараж.

— Ну-с, чего новенького? — спрашивает папа, подразумевая работу.

Эрни плетется рядом, тыкаясь в сотку — на мою работу ему наплевать.

Новенького хоть отбавляй, но вот «интересненького»…

Папа у меня — завкафедрой в ТУ по «физмеху» — физике трения и механике.

Мои «дома» его не очень интересуют, ну, максимум, если начинаю рассказывать про сейсмоизоляцию. Поэтому я отфильтровываю, сокращаю количество «новеньких» до одного, да и то — нулевого и, по сути, «старенького» и в итоге рапортую в крайне сжатой форме:

— Вокзал в Бланкенбурге все стоит и с места не cдвигается.

— Мгм… — сочувственно покачивает головой папа.

Соображаю, что могла бы еще рассказать ему про намечающуюся командировку не куда-нибудь, а на Йеноптик — все-таки «микроскопы-лазеры» и легендарный «Карл Цейс». Хотя зачем — там ведь тоже «купи — продай», вернее «купи — перестрой».

— Пап, ты, случайно, не в курсе, у вас в уни какая компания у химиков лабораторный комплекс перестраивала?

— У химиков? — удивляется папа. — Ах, да, я, кажется, видел, что им ремонтировали там что-то…

Ясно. Тогда не стоит утомлять папу Йеноптиком.

— Значица, тэкс… — папа вытащил новый акку из багажника своего «хайлендера», припаркованного на соседнем месте от моего. — Сын, помогай…

«Сын» ушел в себя и от этих слов только вздрагивает.

Пока Эрни пытается определиться, к нему обращались, не к нему, его-наш отец сам находит ключ и отсоединяет старый аккумулятор. Наверно, рад, что Эрни вообще смотрит.

Не спрашиваю, требуется ли, может быть, моя помощь — привыкла, что хронически «не требуется». Там и помогать-то нечего — у папы, хоть он и профессор, все выглядит так просто.

Как бы там ни было, в этот момент звонит Рик.

— А?.. Чего?..

В гараже у меня плохо ловит, но я все же разбираю, что Рик с места в карьер настойчиво и недвусмысленно предлагает встретиться сегодня, сейчас, скажем, у него, чтобы много позже, скажем, завезти меня ко мне и таким образом встретиться и у меня. Заодно и узнать, где я живу.

— Нет, — отказываюсь вполголоса, — сегодня не могу.

— Почему — работаешь?

— Нет, по праздникам я не работаю, — отрезаю я — и пугаюсь: отец, неодобрительно покачивая головой, ворчит:

— Вы-ход-ной потому что. Вы-ход-ной — какая, к чертовой матери, работа?..

Я начинаю размышлять: либо он, Рик, настолько занятой, что даже сегодня работает, но это — вряд ли, либо ему до такой степени нечем заняться, что он потерял счет дням и даже про праздник забыл.

— Правильно, не хер, — говорит он, спокойненько этак.

Недоумеваю: это у него такая ледяная ярость от того, что ему сегодня не дадут и не покажут хату, в которой обитают, или ему положить — просто звякнул по пятому или десятому номеру в списке, не прокатило тут — пошли обзванивать дальше?

Кто ж его знает. Конечно, может, он просто сказал то, что хотел сказать — одобряет, что я отдыхаю по выходным. Не больше и не меньше.

Не успеваю определиться, к какой версии склоняюсь.

— Сис, эт кто?.. — бездумно спрашивает заскучавший Эрни, чья заинтересованность аккумулятором не выросла ни на йоту.

— Какой еще «сис»? — не оборачиваясь, переспрашивает папа. — Сисадмин?.. Чего ему неймется…

Рик ъсухо прощается.

У меня екает сердце, и все внутри обваливается, как при землетрясениях из папиных лекций. Чувствую себя по-настоящему застуканной.

Эрни говорит, преувеличенно подмигивая, что из-за «меня» и «моих» авто-болячек им с папой придется с опозданием присоединиться к грилю, устраиваемому сегодня по случаю дня рожденья — не Эрни, он у нас апрельский. Наверно, у младшей Леи отмечают, моей единокровной сестры, той, что Пина родила отцу «после Эрни». Хотя, может, и у старшей Паулы, той, что папе не родная, но тоже дочь, также любимая, воспитуемая и опекаемая. У нее тоже в октябре, кажется.

В любом случае Эрни не только не парится, а рад будет, если они сильно опоздают — все равно свалил бы оттуда поскорее.

Папа все сделал и просит завести.

Он еще немножко расспрашивает меня о «торможении» бланкенбургского вокзала. Увы, торможение это никак не связано с трением, и лишь чуть-чуть — с износом. Мне и рассказывать неловко про то, что просто «гребаные поставщики не поставляют, потому как из-за короны попали сами». Мне так хотелось бы хоть раз порассказать ему о чем-нибудь более возвышенном и хотя бы в теории представляющем хоть какой-то интерес для его сложных теоретических задач.

Впрочем, папа принимает к сведению мою «прозу жизни» так же, как некогда принял к сведению мой выбор профессии: рассеянно кивает.

Если на дорогах более-менее, возможно, они еще успеют в срок… То есть, к прибытию молодого человека Паулы. Сегодня она должна была привести его знакомиться с родителями.

— Знакомиться — громко сказано. Мать, — (Пина, то есть), — с ним давно знакома.

— Не одноклассник хоть?.. — шучу.

Папа не замечает шутки и снова рассеянно кивает:

— Соседей сын, жили возле нас, переехали. Э-э… Катика, так, а поехали с нами?..

Папа приглашает от чистого сердца, хоть и спонтанно, но пора уж наконец-то отпустить его.

В знак благодарности за то, что он возился со мной сегодня, я отказываюсь. У меня и подарка-то нет, к тому же, думаю вдруг, я не люблю Паулу, а она — меня. Всегда так было. Она не расстроится, если я не приеду.

Мой отказ долетает до ушей