Альбом для марок - Андрей Яковлевич Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И монстриозное воспоминание: – Малый был. Отец его – первый матершинник в Ожерелье. Так он первое слово не мама сказал, а хуй. Его и звали потом: Хуета.
III. ВЕРА. Тетку быстро съела болезнь. Поэтому только раннее:
Кисейно-оранжерейное:
У речки над водичкой
Построен теремок,
Там с курочкой-сестричкой
Жил братец-петушок.
Самодельное:
У Робинзона Крузо
Заболело пузо,
Зовите доктора Мабузо
Лечить у Крузо пузо.
И совсем из другой оперы:
Шумит ночной Марсель
В притоне Трех Бродяг…
У маленького Джонни
Горячие ладони
И ногти, как миндаль.
IV. МАМА. Самый близкий, самый богатый, самый пестрый
и непоправимый источник.
Гимназическое:
Голова моя кружи́тся,
Пойду к доктору лечиться.
Доктор спросит: – Чем больна?
– Семерых люблю одна.
Каламбурно-минаевское:
Однажды медник, таз куя́,
Сказал жене, тоскуя:
– Задам же детям таску я
И разгоню тоску я.
На популярный мотивчик:
Путеец-душка,
Как ты хорош!
Берешь под ручку —
Бросает в дрожь.
А поцелуешь —
Всю кровь взволнуешь,
Ты покоряешь сердце дам!
Основополагающие песни:
Бескозырки тонные,
Сапоги фасонные —
То юнкера молодые идут…
Оружьем на солнце сверкая,
Под звуки лихих трубачей…
Пошел купаться Веверлей…
Военного времени:
Мичман молодой
С русой бородой
Покидал красавицу-Одессу…
Опереточное:
Кит-Китай, Кит-Китай,
Превосходный край —
Шик-блеск-ресторан
На пустой карман!
Скороговорочное:
Жили-были три японца —
Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони.
Жили-были три японки —
Цип, Цип-Цидрип, Цип-Цидрип-аля-Попони,
Все они переженились —
Як на Ципе,
Як-Цидрак на Цип-Цидрипе,
Як-Цидрак-Цидрони на Цидрип-аля-Попони.
Родились у них детишки – и т. д.
Кавказский жанр:
Ашемахи́я
Прэмия хочет —
Одлеорануны́!
Пад уклоном
С паром скочит —
Одлеорануны́!
Одлео-делья,
Одлео-делья,
Одлеорануны,
Одлео, одлео,
Одлео, одлео,
Одлеорануны!
Армянская загадка: – Балшой, зеленый, длинный висит в гостиной. Что такое? Селедка! Пачему зеленый? Мой вещь – в какой цвет хочу, в такой крашу.
Армянский анекдот: Посмотрел армянин Евгения Онегина. Его спрашивают: как? Он:
– Балшой девка Танька
Бегает в одной рубашке
И кричит: – Нянька, нянька,
Дай бумажки!
Салонные игры:
– Когда человек бывает деревом? – Когда он со сна.
– Когда ходят на балконе? – На бал кони никогда не ходят.
– Когда садовник бывает предателем родины? – Когда он продает настурции.
– Какая разница между слоном и роялем? – К слону можно прислониться, а к роялю прироялиться нельзя.
– Почему митрополит, а не митростреляет?
– Почему попрыгун, а не попадья-рыгунья?
– Почему попукивает, а не попадье кивает?
– Я иду по ковру,
Ты идешь, пока врешь,
Он идет, пока врет.
– Первое – блюдо, второе – фрукт, вместе – кухарка бывает довольна, когда приходит кум-пожарный. (Щи – слива).
– Первое – птичка, второе – приветствие в телефон, целое – говорит прислуга, беря на плечо коромысло. (Чиж – алло).
Детские анекдоты:
– Мама, он мушек давит! – Ах ты, хороший, добрый мальчик, мушек пожалел. – Нет, я сам хочу их давить!
– Мальчишке в трамвае живот схватило. Мама ему говорит: – Терпи, казак, атаманом будешь. – Он терпел, терпел, а потом говорит: – Мама, я уже не атаман.
– Смех и грех. Мальчик за столом пукнул. Гости на него глядят. Он подумал и говорит: – Это я ротом.
– Проехал грузовик. Воробьи попрыгали по мостовой и возмущаются: – Навонял, а есть нечего!
Уже пореволюционное:
Мой муж комиссар
Подарил мне гетру,
А я ее одеваю
И хожу до ветру.
Студенческая пародия:
Из-за острова на стрежень —
Мелкой тропкой —
Выплывают расписные —
Кверху жопкой.
Нэповское:
Он женит сына Соломона,
Который служит в Губтрамот…
То же, с кафешантаном:
Проснувшись рано,
Я замечаю,
Что нет стакана
В доме чаю,
Хваля природу,
Я выпил воду
И к Наркомпроду
Направил путь.
А Наркомпрод шумит, как улей,
Трещат под барышнями стулья,
Курьеры быстрые спешат
Вперед-назад, вперед-назад.
Но тут мальчишки
Мне рвут штанишки.
Исполнен муки,
Бегу в Главбрюки,
Но ветер шляпу
В пути сорвал.
И вот по новому этапу
Я отправляюсь в Центрошляпу – и т. д.
Мама постоянно распевала оперные арии – по старой памяти и с радио.
Изредка – за штопкой (глажкой) – радиокомитетские песни советских композиторов:
Каховка, Каховка,
Родная литовка…
В сознание не умещалось, что родной может быть винтовка.
А трансляция на Капельском была, как везде, как у всех. Не было ее только на Большой Екатерининской – и не только у бабушки с дедом.
В тридцать седьмом из Карабугаза в Москве – чудом, на один день – оказался ссыльный Камандин, первый муж мамы. Он пришел на Капельский днем, когда папа был в Тимирязевке. Умолял маму уехать с ним, брался меня усыновить. Мама трезво отказалась. Пораженный, я вечером доложил папе:
– Был дядя, пил водку, плакал и закусывал огурецом.
В переулке зимой человек без пальто, опухший, в очках просит у мамы двадцать копеек. Она достает рубль:
– Несчастный.
Сажали всех. Бабка с дедом, естественно, ни минуты не верили, что кто-то из арестованных виноват. За себя не тревожились:
– От судьбы не уйдешь. Не судьба – ничего и не будет.
За своих – тряслись, за других – возмущались. Не возмущался дед показательными процессами:
– Что мне, Бухарина жалко? Мне Никулина[17] жалко.
По Москве в сопровождении младшей Трубниковой барином разъезжал Лион Фейхтвангер. Посетил он и простое жилище своей переводчицы: Трубниковы-Баландины за огромные четырнадцать тысяч рублей купили кооперативную квартиру Бурденко в районе Грузин. Это там
