Альбом для марок - Андрей Яковлевич Сергеев

теперешней Москве, видит – кругом одни сокращения. Пришел в общество, там сидят, кушают. Вместо здравствуй говорит: – Жопа! – Все в ужасе. А он объясняет: – Я хотел сказать: Желаю Обществу Приятного Аппетита.

И монстриозное воспоминание: – Малый был. Отец его – первый матершинник в Ожерелье. Так он первое слово не мама сказал, а хуй. Его и звали потом: Хуета.

III. ВЕРА. Тетку быстро съела болезнь. Поэтому только раннее:

Кисейно-оранжерейное:

У речки над водичкой

Построен теремок,

Там с курочкой-сестричкой

Жил братец-петушок.

Самодельное:

У Робинзона Крузо

Заболело пузо,

Зовите доктора Мабузо

Лечить у Крузо пузо.

И совсем из другой оперы:

Шумит ночной Марсель

В притоне Трех Бродяг…

У маленького Джонни

Горячие ладони

И ногти, как миндаль.

IV. МАМА. Самый близкий, самый богатый, самый пестрый

и непоправимый источник.

Гимназическое:

Голова моя кружи́тся,

Пойду к доктору лечиться.

Доктор спросит: – Чем больна?

– Семерых люблю одна.

Каламбурно-минаевское:

Однажды медник, таз куя́,

Сказал жене, тоскуя:

– Задам же детям таску я

И разгоню тоску я.

На популярный мотивчик:

Путеец-душка,

Как ты хорош!

Берешь под ручку —

Бросает в дрожь.

А поцелуешь —

Всю кровь взволнуешь,

Ты покоряешь сердце дам!

Основополагающие песни:

Бескозырки тонные,

Сапоги фасонные —

То юнкера молодые идут…

Оружьем на солнце сверкая,

Под звуки лихих трубачей…

Пошел купаться Веверлей…

Военного времени:

Мичман молодой

С русой бородой

Покидал красавицу-Одессу…

Опереточное:

Кит-Китай, Кит-Китай,

Превосходный край —

Шик-блеск-ресторан

На пустой карман!

Скороговорочное:

Жили-были три японца —

Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони.

Жили-были три японки —

Цип, Цип-Цидрип, Цип-Цидрип-аля-Попони,

Все они переженились —

Як на Ципе,

Як-Цидрак на Цип-Цидрипе,

Як-Цидрак-Цидрони на Цидрип-аля-Попони.

Родились у них детишки – и т. д.

Кавказский жанр:

Ашемахи́я

Прэмия хочет —

Одлеорануны́!

Пад уклоном

С паром скочит —

Одлеорануны́!

Одлео-делья,

Одлео-делья,

Одлеорануны,

Одлео, одлео,

Одлео, одлео,

Одлеорануны!

Армянская загадка: – Балшой, зеленый, длинный висит в гостиной. Что такое? Селедка! Пачему зеленый? Мой вещь – в какой цвет хочу, в такой крашу.

Армянский анекдот: Посмотрел армянин Евгения Онегина. Его спрашивают: как? Он:

– Балшой девка Танька

Бегает в одной рубашке

И кричит: – Нянька, нянька,

Дай бумажки!

Салонные игры:

– Когда человек бывает деревом? – Когда он со сна.

– Когда ходят на балконе? – На бал кони никогда не ходят.

– Когда садовник бывает предателем родины? – Когда он продает настурции.

– Какая разница между слоном и роялем? – К слону можно прислониться, а к роялю прироялиться нельзя.

– Почему митрополит, а не митростреляет?

– Почему попрыгун, а не попадья-рыгунья?

– Почему попукивает, а не попадье кивает?

– Я иду по ковру,

Ты идешь, пока врешь,

Он идет, пока врет.

– Первое – блюдо, второе – фрукт, вместе – кухарка бывает довольна, когда приходит кум-пожарный. (Щи – слива).

– Первое – птичка, второе – приветствие в телефон, целое – говорит прислуга, беря на плечо коромысло. (Чиж – алло).

Детские анекдоты:

– Мама, он мушек давит! – Ах ты, хороший, добрый мальчик, мушек пожалел. – Нет, я сам хочу их давить!

– Мальчишке в трамвае живот схватило. Мама ему говорит: – Терпи, казак, атаманом будешь. – Он терпел, терпел, а потом говорит: – Мама, я уже не атаман.

– Смех и грех. Мальчик за столом пукнул. Гости на него глядят. Он подумал и говорит: – Это я ротом.

– Проехал грузовик. Воробьи попрыгали по мостовой и возмущаются: – Навонял, а есть нечего!

Уже пореволюционное:

     Мой муж комиссар

     Подарил мне гетру,

     А я ее одеваю

     И хожу до ветру.

Студенческая пародия:

     Из-за острова на стрежень —

     Мелкой тропкой —

Выплывают расписные —

     Кверху жопкой.

Нэповское:

Он женит сына Соломона,

Который служит в Губтрамот…

То же, с кафешантаном:

Проснувшись рано,

Я замечаю,

Что нет стакана

В доме чаю,

Хваля природу,

Я выпил воду

И к Наркомпроду

Направил путь.

А Наркомпрод шумит, как улей,

Трещат под барышнями стулья,

Курьеры быстрые спешат

Вперед-назад, вперед-назад.

Но тут мальчишки

Мне рвут штанишки.

Исполнен муки,

Бегу в Главбрюки,

Но ветер шляпу

В пути сорвал.

И вот по новому этапу

Я отправляюсь в Центрошляпу – и т. д.

Мама постоянно распевала оперные арии – по старой памяти и с радио.

Изредка – за штопкой (глажкой) – радиокомитетские песни советских композиторов:

Каховка, Каховка,

Родная литовка…

В сознание не умещалось, что родной может быть винтовка.

А трансляция на Капельском была, как везде, как у всех. Не было ее только на Большой Екатерининской – и не только у бабушки с дедом.

В тридцать седьмом из Карабугаза в Москве – чудом, на один день – оказался ссыльный Камандин, первый муж мамы. Он пришел на Капельский днем, когда папа был в Тимирязевке. Умолял маму уехать с ним, брался меня усыновить. Мама трезво отказалась. Пораженный, я вечером доложил папе:

– Был дядя, пил водку, плакал и закусывал огурецом.

В переулке зимой человек без пальто, опухший, в очках просит у мамы двадцать копеек. Она достает рубль:

– Несчастный.

Сажали всех. Бабка с дедом, естественно, ни минуты не верили, что кто-то из арестованных виноват. За себя не тревожились:

– От судьбы не уйдешь. Не судьба – ничего и не будет.

За своих – тряслись, за других – возмущались. Не возмущался дед показательными процессами:

– Что мне, Бухарина жалко? Мне Никулина[17] жалко.

По Москве в сопровождении младшей Трубниковой барином разъезжал Лион Фейхтвангер. Посетил он и простое жилище своей переводчицы: Трубниковы-Баландины за огромные четырнадцать тысяч рублей купили кооперативную квартиру Бурденко в районе Грузин. Это там