Капитал и идеология - Томас Пикетти

предоставляемые церковью. Но сторонники отмены десятины и национализации имущества духовенства настаивали на том, что государственный суверенитет не может быть разделен, и что поэтому нетерпимо, чтобы Церковь оставалась постоянным бенефициаром принудительного государственного налога, который оставил бы ее в положении квазигосударственной организации. Для пущей убедительности имущество короны было включено вместе с церковным имуществом в категорию национальных ценностей, подлежащих продаже с аукциона. Общая философия заключалась в том, что государство - единое и неделимое - будет финансировать себя в будущем за счет ежегодных налогов, должным образом утвержденных представителями граждан, в то время как эксплуатация вечной собственности отныне будет предоставлена частным лицам.

Помимо этих нескольких относительно ясных случаев (фискальные привилегии, государственные сеньории, десятина и церковная собственность), оказалось очень трудно договориться о других "привилегиях", подлежащих отмене без компенсации. В частности, большинство сеньориальных податей - то есть денежных или натуральных платежей крестьян дворянам - фактически сохранялись, по крайней мере, на начальном этапе. Возьмем, к примеру, пример крестьянина, который обрабатывал участок земли, за что платил арендную плату помещику: общий принцип заключался в том, что такая арендная плата была законной. Отношения между землевладельцем и арендатором имели вид законных "договорных" отношений, как их понимали революционные законодатели; следовательно, прежние сеньориальные подати должны были сохраняться в виде ренты. Сеньор мог продолжать собирать ренту - это называлось частным сеньоризмом, - но больше не мог отправлять правосудие (государственный сеньоризм). Все законодательные усилия были направлены на разграничение этих двух составляющих сеньориальных отношений, чтобы отделить новую, современную концепцию собственности от старой феодальной системы.

Corvées, Banalités, Loyers: От феодализма к проприетаризму

Однако уже в 1789-1790 годах было сделано исключение для corvée, то есть обязанности крестьянина предоставлять помещику определенное количество дней неоплачиваемого труда. Традиционно крестьяне должны были работать один или два дня в неделю, а иногда и больше, на господской земле. Исключение составляли баналитеты, или сеньориальные монополии на различные местные услуги, такие как мельницы, мосты, прессы, печи и так далее. И те, и другие в принципе подлежали упразднению без компенсации. Корвеи, в частности, слишком сильно напоминали крепостное право и старый сеньориальный порядок. Это якобы исчезло много веков назад, но терминология (если не реальность) сохранилась во французской сельской местности. Сохранение этих привилегий открыто и без ограничений было бы воспринято как недопустимое предательство революционного духа и смысла Ночи 4 августа.

На практике, однако, комитеты и трибуналы, которым было поручено применять директивы Национального собрания, во многих случаях обнаруживали, что corvée имеет договорную основу. Она рассматривалась как разновидность ренты (loyer); разница между денежной или натуральной рентой и трудовыми услугами часто была скорее вопросом слов, чем чего-либо еще. Соответственно, такие услуги должны были сохраняться или, в противном случае, явно трансформироваться в денежную или натуральную ренту: например, корве в один день в неделю могло быть преобразовано в ренту, равную пятой или шестой части урожая. Или же она могла быть выкуплена (то есть уничтожена денежным платежом крестьянина сеньору) - решение, которое многие законодатели рассматривали как компромисс. Многие боялись, что прямая ликвидация corvée без выкупа или какой-либо компенсации может подорвать само понятие ренты, если не собственности в целом.

Однако большинство бедных крестьян не могли позволить себе выкуп корвеев или других сеньориальных повинностей, тем более что собрание и его комитеты устанавливали высокую цену на выкуп. Стоимость земли была установлена в размере двадцатилетней ренты для платежей наличными и двадцати пяти лет для платежей натурой, что отражало тот факт, что средняя доходность сельскохозяйственных земель в то время составляла 4-5 процентов от местной цены земли. Это было совершенно недоступно для большинства крестьян. В тех случаях, когда corvée был особенно обременительным (скажем, несколько дней в неделю неоплачиваемого труда), цена выкупа могла быть достаточно высокой, чтобы оставить крестьянина в ситуации вечного долга, близкого к крепостному праву или рабству. На практике выкуп сеньориальных прав и национального имущества ограничивался небольшим меньшинством знатных или не знатных покупателей с достаточными денежными запасами; большинство крестьян были исключены.

В некоторых случаях сохранялись и баналитеты, особенно когда было трудно предоставить общественную услугу в какой-либо иной форме, кроме монополии; например, когда условия были таковы, что строительство мельницы было бы особенно дорогостоящим, так что строительство нескольких мельниц пагубно сказалось бы на их экономической жизнеспособности. Такие естественные монополии были признаны оправданными, и поэтому, по мнению законодателей, было бы правильно, если бы прибыль получал тот, кто построил и владел предприятием, что обычно означало местного лорда, если только он не продался какому-нибудь новичку. На практике эти вопросы было трудно решить. Опять же, они иллюстрируют неразрывное смешение прав собственности и квазиобщественных услуг в трехфункциональном обществе. Проблема здесь была та же, что и с десятиной - ее сторонники утверждали, что она финансирует школы, диспансеры и амбары для бедных. На практике banalités сохранялись не так часто, как corvées, но все же они вызывали яростное сопротивление крестьянства.

В целом, "исторический" подход, принятый в 1789-1790 годах, столкнулся с одним серьезным препятствием: как установить "договорное" происхождение любого конкретного права. Если заглянуть достаточно далеко, возможно, на несколько столетий назад, то всем было очевидно, что в приобретении большинства сеньориальных прав, возникших в результате завоевания и крепостного права, сыграло роль насилие. Если следовать этой логике до конца, то становилось ясно, что сама идея договорного происхождения прав собственности была чистой фикцией. Для революционных законодателей, большинство из которых были буржуазными собственниками или, во всяком случае, людьми менее обездоленными, чем массы, цель была более скромной: найти разумный компромисс, который восстановил бы общество на стабильном фундаменте, не подрывая права собственности в целом. Они опасались, что любой другой подход приведет прямо к хаосу, не говоря уже о том, что он поставит под угрозу их собственные права собственности.

Поэтому исторический подход в действительности был довольно консервативным. На практике он позволял большинству сеньориальных прав сохраняться с незначительными изменениями до тех пор, пока проходило достаточно времени, чтобы придать им вид устоявшихся приобретений. Логика была "исторической" не в том смысле, что законодатели стремились выявить реальное историческое происхождение любого конкретного права, а скорее в том смысле, что любое право собственности (или аналогичные отношения), существовавшее в течение достаточно длительного времени, рассматривалось как prima facie законное.

Этот подход часто подытоживался известной пословицей "nulle terre sans seigneur" - нет земли без сеньора. Другими словами, без неоспоримых доказательств обратного, за исключением нескольких четко оговоренных случаев, основной принцип заключался в том, что денежные или натуральные платежи, полученные сеньором, имели законное договорное происхождение и поэтому сохраняли силу, даже