Солоневич - Константин Сапожников

Аргументы Солоневича были учтены Добротиным. Перспектива «конфликта интересов» с Лубянкой охладила его «романический» пыл.

В Берлине Тамара Солоневич мучилась из-за отсутствия новостей о муже и сыне. Она получила условное письмо «об отъезде в экспедицию». Но после этого — ничего, глухое молчание, как в воду канули. И так — пять месяцев! Её терзали дурные предчувствия, в кошмарных снах повторялось одно и то же видение: чекисты принуждают её к сотрудничеству, шантажируя жизнью родных.

Первые достоверные сведения об Иване и Юре Тамара получила благодаря Эпштейну, который узнал об аресте Солоневичей от друзей в Ленинграде. Через приятеля, выехавшего в Берлин в командировку, Зен сообщил Тамаре печальную новость. Она запаниковала и послала Зену письмо с плохо завуалированными вопросами о судьбе мужа и сына[49].

Иван так написал об этом периоде в жизни жены:

«Я позже узнал, какие фантастические, нелепые, иногда и истерические планы рождались в Тамочкиной головке. Были планы обмануть большевиков. Были планы их шантажировать угрозой убийства. Были планы — заработать деньги и выкупить нас из большевистского рабства. Но как заработать эти деньги? Тамочка служила преподавательницей французского языка в „Крафт дурх Фрейде“, зарабатывала сто-полтораста марок в месяц и голодала, чтобы иметь возможность послать нам через наших петербургских и московских знакомых торгсиновские продовольственные посылки. Всё-таки скопила сто марок и поехала в Цопот, чтобы там по самой современной и самой научной системе выиграть в рулетку… ну, хотя бы сто тысяч марок. Научная система стоила Тамочке двух месяцев дополнительной голодовки. Но посылки мы всё-таки получили. И именно с этими посылками мы трое — я, Юра и Борис — бежали из концлагеря»[50].

Узнав о сроках, на которые были осуждены самые близкие ей люди, Тамара впала в отчаяние, понимая, что она осуждена на эти же годы концлагеря, которые день за днём ей придётся «отбывать» вместе с Юрой, Иваном и Борисом. Какие бы химерические планы она ни строила, реальной возможности помочь им у неё не было[51]…

Глава десятая

БУДНИ КОНЦЛАГЕРЯ

Ранним утром надзиратель зачитал Ивану Солоневичу выписку из постановления Чрезвычайной судебной тройки ПП ОГПУ ЛВО[52] от 28 ноября 1933 года. Формулировки постановления были категоричны: «Занимался шпионской деятельностью в пользу Германии, являясь антисоветски настроенным, сорганизовал к.-р. группу лиц, поставившую своей целью вооружённый нелегальный переход границы СССР (дважды). Имея непосредственную связь через германского сотрудника посольства Вирт — переотправлял ценности и материалы своей жене в Германию с тем, чтобы при переходе границы приступить, путём использования их в печати, к компрометации Советского Союза». Обвинение в нелегальном переходе границы было добавлено в приговор позднее.

Солоневичам предстояло отбывать наказание в исправительно-трудовом лагере. Они утешались тем, что приговор был сравнительно мягким, всё-таки не расстрел. Иван прокомментировал его так: «Путёвка на восемь лет каторги, но всё-таки не путёвка на смерть», Борис вторил ему: «Приговор в восемь лет заключения казался всем нам шуткой». В книге «Россия в концлагере» Солоневич признался, что у него не было и нет ясного ответа на вопрос о причинах «относительной мягкости приговора». Некоторые варианты ответа он всё-таки предложил. Один из них звучит убедительно: Иван отказался наговаривать на себя и товарищей, и потому следователям не удалось создать эффектного «романа» с разветвлённой антисоветской организацией, не исключающей террора в качестве метода борьбы. Следствию пришлось ограничиться «созданием» шпионской группы.

Солоневичи не стали оспаривать «шпионского мотива» в приговорах, понимая, что постановление Тройки ревизии не подлежит. Смысла затягивать пребывание в ленинградских тюрьмах не было никакого. Они хотели определённости и, как бы смешно это ни звучало, стабильности, пусть в лагерных условиях, но стабильности, чтобы снова взяться за подготовку побега. Многое зависело от того, куда именно их направят. Если на Урал или в Сибирь, то шансов на успех не было почти никаких…

Вскоре Солоневичи «переехали» из Шпалерки в пересыльную тюрьму на Нижегородской улице. Иван, Борис и Юра — снова оказались вместе и даже в одной камере. В «пересылке» режим содержания был либеральнее, чем в следственной одиночке. Имелась библиотека, была возможность получения передач «с воли», были послабления по проведению досуга. Надзиратель, отвечавший за «выгул» зэков, разрешил Солоневичам, как известным спортсменам, совершать дополнительные пробежки по периметру просторного тюремного двора, когда других заключённых уводили в камеры. Тюремщик не догадывался, что эти тренировки проходили под лозунгом: «Совдепия — заграница»…

После казавшегося бесконечным пребывания в пересыльной тюрьме госпожа удача вновь вернулась к Солоневичам. Борис вспоминал: «Всем нам чудесно повезло, вместо сибирских лагерей наш эшелон был направлен в Карелию, на Свирьстрой, в Подпорожское отделение Беломорско-Балтийского комбината (ББК)». В партии ссыльных, в которую включили Солоневичей, интеллигентов почти не было, преобладали мужики — «кулацкий элемент». Наиболее организованной группой в теплушке, которую скудно обогревала чугунная печурка, были уголовники. Они, не теряя времени, попытались установить блатной порядок в вагоне, провести перераспределение вещей и продуктов в свою пользу. Не зная, что перед ними лучшие самбисты России, урки спровоцировали Солоневичей на драку. Семейная спайка не подвела: уголовники, потерпев унизительное поражение, к Солоневичам стали относиться уважительно.

Расстояние 250 километров до места назначения поезд преодолевал шесть суток. В морозное утро 17 января 1934 года подневольную рабсилу выгрузили на обдуваемой холодными ветрами станции, которая находилась в зоне подчинения Подпорожского отделения ББК… Строительство канала, которое курировало ОГПУ, длилось два года и к моменту прибытия Солоневичей в эти края завершилось. Они были наслышаны об этой ударной стройке, в которой участвовали не менее 280 тысяч мужчин и женщин, инженеров, техников, рабочих, осуждённых «за саботаж и антисоветские настроения».

По мнению Ивана, строительство канала использовалось советской властью в пропагандистских целях, как успешный пример перековки трудом политических врагов и уголовников-рецидивистов. В кампании по распространению этого опыта участвовали видные деятели искусства и литературы во главе с Горьким. Особенно отличился драматург Николай Погодин, написавший пьесу «Аристократы», в которой восторженно оценил вклад ОГПУ в организацию стройки века, подлинный гуманизм и благородство чекистов. После торжественного пуска канала в эксплуатацию многие руководители-чекисты были награждены орденами, были поощрены некоторые заключённые-передовики — их выпустили на волю по амнистии.