Солоневич - Константин Сапожников

Работы в УРЧ резко прибавилось: ежедневный аврал изматывал сотрудников: они не справлялись с подготовкой эвакуационных материалов. Из Медгоры[53] прислали на помощь группу сотрудников тамошней УРЧ, но и этого было недостаточно для налаживания дела. Ивана перебросили на самый горячий участок — печатание списков заключённых, отправляемых на БАМ. Эта работа была мучительной и неблагодарной: машинка Казанского производства обладала норовистым нравом, часто без видимых причин давала сбои, и потому списки не раз и не два приходилось начинать с нуля.

Угроза отправки Юры на БАМ с каждым днём становилась всё более реальной. У него не было «запретных» для БАМа статей по шпионажу, как у Ивана и Бориса. Как уберечь его? Как вызволить из, казалось бы, неминуемой беды? Иван обратился с призывом о помощи к Якименко, но тот отвечал неопределённо. Всевластие и безнаказанность развивали у лагерного начальства склонность к садизму, пусть даже во внешне невинной, психологической форме. В этом Якименко мало чем отличался от других. Он уже получил от Ивана то, что хотел: проекты инструкций пошли по инстанциям, нужды в Солоневиче больше не было: «мавр сделал своё дело, мавр может уйти».

Иван вплотную взялся за разработку самых отчаянных планов побега из лагеря, вплоть до организации нападения на охрану, захвата винтовок и т. д. Однако шансов на успех этой авантюры не было: ни запасов продовольствия, ни компаса, ни надёжной карты, ни времени на подготовку.

Эвакуационные списки печатались в двенадцати экземплярах. Первые три копии шли в Управление ББК, Управление БАМа и в «контрольные дела» ГУЛАГа. Они-то и подписывались начальством, ответственным за эвакуацию. Остальные использовались на месте, в том числе при организации погрузки «рабочей силы». Среди лагерников было много физически слабых, обречённых на смерть в случае отправки на БАМ в промёрзлых, продуваемых всеми ветрами вагонах. Из чувства сострадания отец и сын Солоневичи стали манипулировать со списками, «корректировать» их, чтобы задержать отправку этих потенциальных смертников.

В первых трёх экземплярах они сохраняли всё как есть, а в оставшихся «фамилии заведомо больных людей», доходяг, заменяли на вымышленные, надеясь, что «при том хаосе, который царил на лагерных пунктах, при полной путанице в колоннах и колонных списках, при обалделости и беспробудном пьянстве низовой администрации — никто не разберёт: сознательный ли это подлог, случайная ошибка или обычная урчевская путаница». На каждый список, содержавший до пятисот человек, приходилось обычно 10–15 «изъятых», спасённых от верной гибели. Наверное, до сегодняшнего дня в архивах ГУЛАГа сохраняются эти самые списки, напечатанные Иваном и Юрием Солоневичами.

С жестокостью при отборе рабочей силы на БАМ столкнулся и Борис. Иван с тревогой ожидал неприятных событий, понимая, что его брат, как врач, не может позволить подобного обращения с людьми. Так и случилось. Во время работы очередной комиссии Борис проявил принципиальность и, разругавшись с Якименко, был «понижен в должности»: его отправили заниматься санитарным оборудованием эшелонов.

Именно в эти напряжённые дни Иван встретил старого московского знакомого — Зиновия Яковлевича Гендельмана, бывшего инструктора спорта, который в числе других лагерников отправлялся на БАМ. Из-за неправильно понятого курса партии на «политизацию физкультуры» он был арестован в числе пятисот инструкторов и направлен «на перековку». Узнав о переживаниях Ивана, многоопытный и многознающий Гендельман посоветовал «решить вопрос» о Юре через председателя бамовской приёмной комиссии чекиста Чекалина, коммуниста с дореволюционным стажем, порядочного человека, который личной карьеры не сделал как раз по причине своей порядочности.

Когда ненавистный Стародубцев попытался в очередной раз включить Юрия в очередной эшелон на БАМ, Иван понял: пора действовать. Поздним вечером он отправился к Чекалину, который в полном одиночестве жил в неказистом деревенском доме за пределами лагеря.

Чекалин встретил неожиданного гостя настороженно, с парабеллумом в руке. Но разговор с чекистом стал развиваться по сценарию, подготовленному Иваном:

— Гражданин начальник, последние эшелоны составляются из людей, которые до БАМа заведомо не доедут… Я хочу предложить вам давать списки больных, которых ББК сажает в вагоны под видом здоровых.

— Вы по каким, собственно, мотивам действуете?

— По многим мотивам. В частности, и потому, что на БАМ придётся, может быть, ехать и моему сыну.

Предложенная Иваном сделка — информация о махинациях ББК с доходягами в обмен на неприкасаемость Юрия — возражений у Чекалина не вызвала. Договорились об организации бесконтактной связи, причём условия предложил Солоневич: списки с отметками о заведомо больных кандидатах на БАМ будут помещаться в уборной УРЧ — «в щели между брёвнами, над притолокой двери». Каких-либо сомнений в правомерности сделки Чекалин не испытывал: самое главное — качественно выполнить работу по подбору рабочей силы.

Сотрудничество Солоневича и Чекалина завершилось отъездом последнего на БАМ после того, как чекист окончательно убедился в том, что ББК подсовывает ему «бракованных» людей, не раз снимавшихся с этапов по состоянию здоровья.

Подпорожское отделение ББК было ликвидировано, и его имущество передано Свирьлагу. Иван и Юрий участвовали в этом процессе «на скромных амплуа „завпишмашечек“».

В середине марта 1934 года отца и сына откомандировали в Медгорское отделение ББК. Борис застрял в Погре из-за своей застарелой болезни — малярии. Прощаясь, Солоневичи договорились о дате побега — утром 28 июля: «Где бы мы ни были»…

В книге «Россия в концлагере» Иван назвал городок Медвежья Гора «столицей» не только Беломорско-Балтийского лагеря и комбината, но и всей Карелии. Экономическая жизнь региона была завязана на ББК, и Медвежья Гора была его «наиболее привилегированным пунктом», расположенным на линии Мурманской железной дороги, там, где «железка» идёт вдоль северной части Онежского озера.

Местная элита, к которой относилось высшее начальство лагеря, чекисты и их семьи, жила в прочных бревенчатых домах. В недалёком соседстве от городка располагались Центральное управление ББК, его отделы, подотделы и канцелярии. Владения Медгоры были разбросаны на десятки вёрст в радиусе, включая несколько лагерных пунктов, лесоразработки, мукомольни, мастерские и пристани, оранжерейное хозяйство лагерного совхоза «Вичка» и даже валютный магазин Торгсина.

Солоневичей определили в 3-й лагерный пункт, служивший в основном для временного «отстоя» и перераспределения «рабочего контингента». «Мы погрузились в лагерные низы, — писал Солоневич, — и почувствовали, что мы здесь находимся совсем среди своих. Мы перекладывали доски и чистили снег на дворах Управления, грузили мешки на мельнице, ломали лёд на Онежском озере, пилили и рубили дрова для чекистских квартир, расчищали подъездные пути и пристани, чистили мусорные ямы в управленческом городке».