Молёное дитятко (сборник) - Бердичевская Анна Львовна

Гия затосковал. Анаит напротив. Она даже помолодела и объявила мужу, что журналистский долг велит ей пробраться к президенту и взять у него интервью. Она узнает всю правду и расскажет о ней миру.

«Влюбилась она в него, что ли?» — подумал Гия и рассердился. На всякий случай строго сказал: «Сиди дома! — И добавил: — Не надо женщине лезть туда, где стреляют». «Оппозиционер! — закричала она. И добавила: — Трус!»

Тогда он запер Анаит в квартире (а жили они на девятом этаже) и отправился к русскому соседу пить хорошую кахетинскую чачу. Он всегда так делал, когда впадал в тоску.

Именно в это утро сын Гии и Анаит, подающий большие надежды борец классического стиля Баграт, узнал, что его молодая жена беременна. И пошел к своим родителям, сообщить новость. Сам он был этой новостью глубоко потрясен и вообще-то счастлив.

Телефон в родительском доме уже не работал. Лифт не работал тоже. У Баграта был свой ключ, и он решил проникнуть в дом потихоньку, чтоб огорошить и порадовать мать с отцом редким гостем — собою. И, конечно, своею новостью. Он поднялся на девятый этаж, вставил ключ в скважину, повернул его… Тут дверь распахнулась, толкнув Баграта, мать выскочила и ринулась вниз по лестнице. Она думала, что вернулся ее оппозиционер Гия, и решила, прорвавшись за открывающуюся дверь, бежать на баррикады, в бункер, и сделать-таки под пулями оппозиционеров интервью с президентом.

Она с грохотом понеслась по темной лестнице, а Баграт зашел в квартиру, надеясь найти там отца. Не нашел, вышел на балкон и дождался, когда из подъезда выскочит мать. Он еле до нее докричался. Она остановилась, оглянулась на свой балкон, узнала Баграта и очень обрадовалась. Вот кто пойдет с нею, проводит ее до линии фронта! Баграт мало что понял и неспешно отправился вслед за матерью вниз по лестнице. Анаит тем временем проверила, работает ли диктофон, — не работал. Все вокруг отказывалось работать. Она решила заодно проверить свои журналистские удостоверения — надо же было что-то предъявить охране президента. Удостоверений было два — газеты «Советская культура» и еще Союза журналистов СССР. Она взяла из сумочки свою гэдээровскую пятицветную шариковую ручку и, выбрав красный стержень, вычеркнула слово «советская» в названии газеты. Закрыла и резко открыла книжечку бордового цвета. Выглядело очень эффектно, правка в глаза бросалась сразу. Ей захотелось так же поступить и с союзной книжечкой, вычеркнуть СССР. Что-то остановило ее. «Пусть пока побудет, — подумала она, — мне и одного удостоверения за глаза хватит». Анаит снова повторила вопросы, которые она задаст президенту. Но для начала она ему скажет, что народ, а не только сама Анаит, верит ему! Оппозиционерам же, этой горстке любимчиков старой власти, народ не верит. «Может, вообще не показывать никаких удостоверений?» — снова подумала она. И внезапно похолодела: вдруг охрана президента проверит ее сумочку, а там, вместе с паспортом — партбилет!.. И тут она решилась на самый важный и самый мужественный шаг: она достала зажигалку и подожгла свой партийный билет. Руки у нее тряслись. Горел партбилет плохо, смердя корочкой. Но все же сгорел. Последняя акция стоила Анаит невероятного стресса. Просто ноги подкосились. Слава богу, в дверях подъезда появился Баграт. Он шел важно, вразвалочку и глупо улыбался.

«Что ты медлишь! — рассердилась Анаит, повернулась и побежала, крикнув сыну: — Догоняй!» Она бежала к президенту, как в юности на свидание к своему футболисту. Ей казалось, что президент сам назначил ей встречу в строго определенный час и она на нее позорно опаздывает по семейным обстоятельствам.

«Что случилось, мама?» — Баграт, как на тренировочной пробежке, подобрал могучие руки к груди и легко догнал Анаит. «Ничего! Я иду делать интервью к президенту», — ответила она, стараясь не сбиться с дыхания. В конце концов сдалась, перешла на шаг.

«А папа где?» — как ни в чем не бывало снова спросил Баграт.

«Твой отец… твой отец… когда мы вернемся, я все скажу ему прямо в глаза. А молодым сыновьям слышать такое не полагается!» Баграт замолчал. Он шел, не отставал и все примерялся, как бы сказать свою новость маме. Но она так была чем-то взволнована, так горько и гордо улыбалась и что-то иногда проборматывала на ходу…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Они почти пришли к Главному дому. И остановились. То, что открылось, они оба не ожидали увидеть. Вокруг не было ни души. И между колонн дома никого. А вся площадь утопала в мусоре — немыслимом, варварском, небывалом. Хуже любой помойки. Это были развороченные и растерзанные останки дорогих резных кроватей, шкафов и комодов, вытащенных из гостиницы. Концертный рояль стоял на боку, с оторванной декой и вывернутыми наружу струнами. Разбитые в щепы школьные доски и парты из гимназии были свалены, как дрова… Но больше всего поражали большие холсты на подрамниках, картины, писанные маслом. На них радостные люди как ни в чем не бывало занимались всевозможным благородным трудом — лесорубы, монтажники-высотники и хлеборобы, доярки и поварихи, балерины и рыбаки… Почти все задумчиво смотрели вдаль, а некоторые улыбались, сверкая крепкими зубами… Полотна были изодраны, в них зияли дыры… Да что же это такое?.. Картины просто приковывали к себе глаза. И только наглядевшись, не сразу, Баграт и его мама увидели, что ни гимназии, ни гостиницы, ни Союза художников вокруг площади больше нет. Пепелища.

Все знали, что у Главного дома по ночам гремели выстрелы и что-то горело. Но чтобы так…

— А где все? Не одни же мы тут?.. — почему-то шепотом спросил маму Баграт.

— Лучше скажи мне, где президент? Скажи, где Он, вот что важно, — ответила сыну Анаит. — И как мне к Нему попасть?..

Она замолчала, задумалась.

И наконец решилась:

— Пора! Жди меня здесь. Час, два, три… Сколько надо, столько и жди.

Анаит сделала два шага, первые два шага, чтоб перейти площадь.

И тут же почувствовала, что сын идет за ней.

— Баграт! Жди меня за углом! — она почему-то говорила тоже шепотом.

— Я не пущу тебя одну! — упрямо и перестав шептать, громко сказал Баграт. Он успокоился и только все удивлялся, глядя по сторонам. Недоумевал.

— Нет, ты не пойдешь! — Анаит даже топнула ногой. Но вдруг растрогалась тому, что с ней рядом ее мальчик. Она снова с обидой вспомнила Гию. Анаит оперлась о руку своего могучего сына. — Мальчик мой, не геройствуй. Помни, это только мое задание, мое журналистское расследование. Меня не посмеют тронуть.

Они уже шли посередине площади.

Пока что все было хорошо. Только платаны перешептывались, позванивая бронзовой листвой в глубоком небе. И вдруг треснуло несколько выстрелов, и сразу зачиркало по мостовой.

— Ой! Что это? — Анаит, как и Баграт, не испугалась, она, как и он, просто удивилась.

Баграт прижал ее к себе, прихватив за плечи одной рукой, и почти понес, петляя между растерзанным барахлом. Вторую руку он поднял, как будто подавая знак вовсе не стреляющим, а, как бывало, бибикающим здесь на площади машинам: погодите ребята, мы с мамой сейчас пробежим… Выстрелы продолжали трещать, но пули уже не чиркали по мостовой, воюющие стороны занялись друг другом.

Вот Баграт с мамой и на «той стороне». Они весело, как напроказившие дети, скачут по широким гранитным ступеням Главного дома, вот уже и колонна рядом, за которой можно спрятаться. «Все! Добежа-а-али! — радостно пропела мама сыну, ныряя за колонну. — Ты герой, мой мальчик!»

— Стоять! Кто такие!

За колонной их поджидал маленький, весь перетянутый ремнями, туго набитый качок — шире себя поперек. На плече у него болтался еще горячий автомат. Лицо у качка было вполне ужасное. У Анаит наконец-то екнуло сердце. Она испугалась:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мы к президенту… Я к президенту!

Трясущимися руками она стала расстегивать свою сумочку, искать правильное, с вычеркнутым словом «советская», удостоверение корреспондента. Качок сумочку вырвал и стал в ней шарить сам. Забрал диктофон, остальное вытряхнул к подножию колонны. Не глядя, высунул из-за колонны руку с автоматом и дал короткую очередь в божий свет, как в копейку.