Несравненная - Барбара Картленд

Весь остальной мир просто растворился, исчез куда-то.

Он целовал ее до тех пор, пока она не могла уже больше думать ни о чем. Теперь она жила не мыслями, а чувствами.

Граф поднял голову.

— Я люблю тебя! — сказал он. — Люблю, как никогда никого не любил. Скажи мне, каковы твои чувства ко мне?

— Я… я люблю вас… тебя… — прошептала девушка, будто во сне, — я люблю тебя! Я не знала… раньше, что любовь… может быть так… прекрасна!

Граф снова поцеловал ее.

Затем он сказал:

— Я до сих пор не верил, что в мире может существовать женщина, такая красивая и совершенная, как ты. И когда я увидел тебя, стоящей на сцене в костюме ангела с младенцем на руках, я понял, что именно ты предназначена мне судьбой. И этот младенец… Знаешь, мне захотелось, чтобы это был наш сын.

Аморита вдруг очнулась.

— Я не должна была… приезжать к вам и выходить на сцену… А вы… ты должен уехать, — спотыкаясь на каждом слове, сказала она.

— Не собираюсь я никуда уезжать! — ответил ей граф. — Аморита, я прошу тебя… выйти за меня замуж, и ничто на свете теперь не имеет значения, кроме того, что ты должна стать моей женой!

На секунду лицо Амориты просветлело.

Она была так красива, что граф едва мог поверить, что она живая, настоящая.

Потом, погрустнев, девушка сказала, чуть не плача:

— Но, я… я не могу… выйти за тебя.

— Почему нет? — удивился граф.

— Потому что это навредит Гарри. Ведь ваши с ним друзья непременно узнают меня, и будет скандал!

— Мы будем вести себя очень благоразумно, чтобы ни в коем случае не создать проблем твоему брату, — успокоил ее Ройдин. — Когда ты станешь мой женой — моей возлюбленной и драгоценной супругой, — ты будешь выглядеть совсем иначе, совсем не так, как в той безвкусной и кричащей одежде и с. килограммом косметики на лице.

Аморита с улыбкой уткнулась ему в плечо:

— Это Гарри сказал мне… что я должна носить все это… Но я думала, что так… нужно, если… предполагалось, что я… должна изображать актрису.

Глаза графа светились нежностью, когда он смотрел на свою возлюбленную.

— Можешь еще немного поактерствовать, — сказал он. — Но после нашего длинного медового месяца, когда я куплю тебе самую красивую одежду, которую смогу найти, мы уедем жить в замок и займемся капитальным ремонтом нашего обветшалого жилья.

Он посмотрел на Амориту и, убедившись, что она внимательно его слушает, продолжал:

— Первое время нас будут навещать только самые близкие и верные друзья — Чарли, Джимми и, конечно же, Гарри. Поскольку остальные, по моим расчетам, появятся гораздо позже, вероятность того, что кто-нибудь найдет сходство между красавицей графиней Элдридж и молодой девицей, называвшей себя Ритой Рил, очень мала.

— Значит… я могу… выйти за тебя замуж?

— Я бы даже сказал, что ты уже выходишь за меня замуж, — твердо заявил граф. — Тебе придется помочь мне, дорогая моя, правильно и разумно распорядиться моим состоянием, чтобы я не промотал его на скорых женщин и медленных лошадей!

Он сказал это так забавно, что Аморита звонко рассмеялась.

Затем сказала:

— Знаешь, я думала… что никогда больше… не смогу прокатиться на Гусаре.

— А что меня ты больше не увидишь, ты не думала?

Аморита придвинулась к нему поближе.

— Я думала… что никогда не забуду… твой поцелуй.

— Я поцелую тебя еще миллион раз, — сказал граф. — И обещаю, что ты запомнишь каждый поцелуй.

Он глубоко вздохнул, как абсолютно счастливый человек, и признался Аморите:

— Не представляю, как это мне так повезло, что я смог найти в реальной жизни женщину, которая на самом деле всегда жила в моем сердце и в моих мечтах в образе чистого и светлого ангела, которого я даже не смел надеяться найти здесь, на грешной земле!

Он снова поцеловал ее. Он целовал ее и целовал, и Аморита чувствовала, что сад буквально кружится вокруг них, а земля уходит из-под ног.

От счастья они парили в небесах.

Она знала, что сбылось все, о чем она так мечтала и чего так страстно желала.

Ей больше не нужно было бояться за будущее.

Граф, уже одним своим присутствием, вселял спокойствие и уверенность. Больше не было ни проблем, ни страха, ни унижений. И что самое главное, важнее всего другого — это то, что она больше не была одна. Теперь был любимый человек, ради которого хотелось жить и умереть.

— Я люблю тебя… Люблю… тебя! — прошептала Аморита, поднимая голову.

Глядя в его глаза, она знала, что оба они нашли для себя что-то такое, что в этом мире было гораздо важнее всего остального: важнее денег, друзей и врагов, замков и поместий.

Это была их огромная любовь друг к другу, любовь мужчины к женщине, когда оба принадлежат друг другу без остатка, до конца, когда это уже не два человека, а один и когда два сердца бьются как одно.

— Я люблю… тебя! — повторила Аморита.

Им больше не нужны были слова, потому что граф пленил ее уста длинным страстным поцелуем, и все в мире потеряло значение, хроме их бесконечной любви.

Примечание

В Англии эпохи Регентства настоящие денди, красавцы франты и молодые щегольские лорды, если не пускались в какую-нибудь авантюру и не проматывали свое состояние за карточным столом, проводили время в делах сердечных. Пассиями их (а точнее сказать, содержанками) были красотки, известные в высшем свете определенным поведением. В моде в ту пору были так называемые киприотки — девушки смешанных кровей со свободными правами.

Если одна из них выделялась особенно, ее называли «несравненной».

У них были свои собственные экзотические имена: Белая Лань, Пересмешница, Вечерняя Звезда.

Витриной, где они выставляли себя, была ложа в опере или отдельная кабинка в Королевском театре на Хаймаркет.

Мужчины благородных кровей вились стаями, чтобы выразить свое почтение милым дамам, пока на сцене происходило действо, несмотря на то, что их законные супруги находились в зрительном зале.

Фактически, если процитировать один из лучших справочников о том времени, картина наблюдалась следующая: «Влюбчивые, ведущие праздный образ жизни джентльмены эпохи Регентства вели себя абсолютно бесстыдно в своем неудержимом желании плотских наслаждений. Им было совершенно наплевать на высокие принципы морали и еще более — на последствия».

В подобном поведении не усматривалось ничего предосудительного, поскольку у самого наследного принца был целый полк любовниц, а его брат, герцог Йоркский, пообещал своей очередной пассии Анне Марии Кларк ежемесячное содержание в тысячу фунтов.