Я и рыжий сепар - Семён Пегов

Только не рисуйте себе Париж, Варшаву, Будапешт, Прагу или другой город, мало-мальски сохранивший самобытность даже при рейхе. Представьте идеальный фашистский город, напрочь лишенный прежней идентичности. Ни одной рекламной вывески без свастики, ни одной парадной без флага, ни одного лица без печати нацистского орла. Даже домашние животные заражены верой в исключительную миссию фюрера.

Таков Аш-Шаддади. ИГИЛ здесь не просто наставил на каждом углу «лого» с печатью пророка Мухаммеда. Он проник в душу города, пропитал насквозь его детей. Мы поймем это позже. А пока не встретили ни ребенка, ни старика. Центральный проспект абсолютно пуст. И переулки вымерли. Душная, жуткая тишина.

Скрип ворот звучит как выстрел. Вздрагиваем, оборачиваемся. В проеме на секунду мелькает женский силуэт, полностью облаченный в черное, даже глаза прикрыты сеткой. Фигура сразу исчезает. Натуральный призрак. Впрочем, радует, что мы тут не одни.

Углубляемся в переулки. Наши шаги все чаще отдаются впереди неприветливым шушуканьем, шорканьем. Ясно, что гостей здесь побаиваются.

Внезапно входим в квартал, который с натяжкой можно назвать жилым. Навстречу малышня катит где-то раздобытые покрышки. Ребята постарше толкуют о чем-то, обступив дряхлый мотоцикл. Взрослых на улице нет. Направляемся к компании подростков, улыбаясь во всю мощь, приветливо размахивая руками: «Садык! Садык!» Это «друг» по-арабски. Все отворачиваются. И только один паренек в светлом спортивном костюме идет в нашу сторону.

Али Абдулла из арабского племени джбур, самой многочисленной народности восточной провинции Сирии. «Племя, которое мы потеряли», — как-то обронил мой коллега, сириец Артур Кебеков. Джбур почти полностью перешли на сторону ИГИЛ.

«Дауля», как называют свое квазигосударство игиловские радикалы, проглатывает представителей всех народностей и этнических групп, чтобы переварить их и сделать частью своего Черного пятна, разрастающегося по Ближнему Востоку. Чем больше ингредиентов в этом сплаве — тем он прочнее и разрушительней.

Вот и пятнадцатилетний Али автоматически называет игиловцев «дауля». Не отдавая себе отчета, какая работа уже проделана с его мировоззрением. Ведь «дауля» в переводе с арабского значит «государство». Для Али сейчас государство — это Аш-Шаддади при террористах.

Формула «Нет государства, кроме ИГИЛ, а аль-Багдади халиф его» не покидает сознание граждан даже после того, как экстремисты оставляют населенные пункты. ИГИЛ отступает, но остается. С ужасом понимаешь: да это же по-прежнему их территория. Радикалы потеряют власть над Аш-Шаддади только тогда, когда он перестанет быть «Шатдатом» вилайета Аль-Барака. А пока он именно так обозначен табличкой на въезде. Название выведено кириллицей. Да и Али, как видно, русская речь уже знакома.

Джихад — не калашников

— Русс? — К нам присоединяется сверстник Али из уличной компании.

Ребята сначала поглядывают с опаской, но при виде камеры и увлеченного разговора их товарища детское любопытство берет верх. Знакомимся, парня зовут Мухаммад Нур, он тоже какое-то время жил в Аш-Шаддади при террористах.

— Кто лучше всех воюет в ИГИЛ?

— В «дауля»? Воюет? Конечно, иностранцы.

— Откуда?

— Из Чечни.

— Ты их видел?

Мухаммад Нур начинает как будто разыгрывать театральную сценку. Артистизма ему не занимать. Мимикой изображает иностранцев, руками показывает длину бороды и форму одежды.

— Светлая кожа и темные длинные волосы, глаза маленькие, ходят группами с детьми, носят камыс. Они учили своих детей, как нужно притеснять людей.

— Дети должны притеснять людей?

— Несколько дней назад ребенок игиловца из Чечни подошел к старику, пытался его гнать на молитву, тот отказался, малыш забрал у него паспорт и с оружием отвел в исламскую полицию. Он старику в правнуки годился, но ругал его, заставлял подчиняться. Вот как они себя вели.

— А с вами они хотели дружить? Может быть, в футбол предлагали вместе поиграть?

— Нет, они очень редко заезжали в наши районы. Жили в отдельном поселке на окраине Аш-Шаддади, у них были свои магазины и мечети. Но когда они появлялись у нас, малыши совсем, то звали идти приносить присягу «дауля». Я, например, отвечал, что мне родители не разрешают. А они спрашивали, буду я в день Суда слушать Аллаха или родителей.

— Но кто-то же поддавался на их уговоры?

Али снова подключается к беседе:

— Начинается все с уроков религии. Преподают «манхадж» (идеологию), промывают мозги маленьким детям, а потом учат стрелять. Тренировать начинают прямо в мечетях. Сначала шариатский курс, а уже после отправляют в военный лагерь, там тебя уже готовят как воина. Мне удалось сбежать оттуда.

— Что это был за лагерь?

— База, где готовили «Львят Халифата».

— А далеко мечеть, где вас учили шариату?

— В двух шагах. Хотите посмотреть?

Купол мечети и правда виден над соседним кварталом. В переулках оживление. Мужчины в длинных арабских халатах и женщины, одетые так, будто ИГИЛ еще не ушел или вот-вот вернется. Они шепчутся и с осуждением поглядывают на сопровождающих нас мальчишек, каждому из которых тринадцать — четырнадцать. На суеверное бормотание старших они реагируют с легким пренебрежением. Мол, многое уже повидали, чего от журналистов каких-то прятаться.

Ворота в мечеть покорежены, легкие рубцы от стрелкового боя. Заходить жутковато. Проносятся в голове предостережения губернатора Хасаки: «При отступлении террористы заминировали половину домов». Внимательно смотрим под ноги, нервы натянуты как лески, которые боевики подводят к закладкам со взрывчаткой.

Али и Мухаммад ступают беспечно. Их уверенность успокаивает. Наверняка парни уже излазали все вокруг и знают, что ловушек нет. Я привык доверять людям, но и рассказов о коварстве игиловцев наслушался достаточно. К тому же ребята сами признались, что проходили подготовку в специальных лагерях. Гоню прочь паранойю. Говорю себе: «Они дети, а не террористы». Но здесь эта аксиома сомнительна.

На полу мечети обсыпанные штукатуркой ковры. Голые стены, несколько полок с книгами. Слова Мухаммада Нура раздаются неожиданно басистым для его возраста эхом:

— Меня вызвали сюда на шариатский курс, а затем в «хусба» к следователю, потому что я не ходил молиться. Они нас пугали Страшным судом, рассказывали про рай и ад. У них есть свои учебники, они все обосновывают Кораном. Моего двоюродного брата убедили, и он ушел с ними воевать.

— Ты знаешь, где сейчас твой брат?