Живый в Помощи(Записки афганца 1) - Виктор Николаев

— Откуси первым, старик.

Местный, как ни странно, понял о чем речь. Отломил в том месте, где ему было указано, и съел. Мальчишка с круглыми от любопытства и страха глазенками вцепился в дедову ногу и смотрел на всех сразу. Русские взяли хлеб и отблагодарили старика парой не новых, но крепких сапог и солдатской шапкой. Мальчишке капитан дал пол шоколадки. Через зеркало заднего вида Коля долго смотрел на кланяющегося старика. Ему показалось удивительно странным, что дед сам принес угощение и не клянчил что-то взамен. Добрая встреча — доброе прощание. Хорошее есть на всей земле.

И опять пекло, разбитая колея, мотающаяся машина, пульсирующее марево испаряющегося бензина…

И вдруг дыхнуло печным жаром. В небо взметнулся на несколько десятков метров ровный свечной факел, и до горизонта одновременно с накатившимся взрывом зависли, как салютные огни, разлетающиеся куски шедшего впереди топливозаправщика. В хаосе звуков сплелись бьющая десятками стволов ЗГУ, автоматный и пулеметный огонь, и человеческий рев.

От чего стереглись, того и дождались. Из-за ближнего дувала «духи» стрельнули из гранатомета в один из бензовозов. «Наливник» вспыхнул и огонь перекинулся на впереди и позади идущие «КамАЗы». Пушечным звуком рвались бензобаки, разбрызгивая вокруг горящее топливо.

Черный от гари и грязи Николай с пистолетом в руке, скользя по жирной от разлитого горючего грязи, добежал до ближайшего БМП. Машина совсем не вовремя заглохла. Николай орал лейтенанту:

— Сталкивай всех с дороги! Сталкивай, говорят тебе, щенок!

Лейтенант, хая свой двигатель на чем свет стоит, запустил наконец машину, раскаленную, как кухонная плита. Бодая стоящие перед ним горящие «КамАЗ» и «ЗИЛ», он попер их на своей бээмпэшной морде прямо на глинобитные дувалы. Не разворачиваясь после этого, резко сдав назад, вышиб с дороги задницей Колин топливозаправщик, обильно струящий бензином из многих пулевых пробоин, но непонятно почему до сих пор не взорвавшийся. Столкнув его задним ходом с обрыва в овраг, БМП сама наполовину сползла туда. Лейтенант, слившись голосом с предсмертным ревом мощнейших двигателей, заставлял свою машину отчаянно карабкаться наверх. Через несколько секунд челябинцу-танкисту удалось спасти агонизирующую «бээмпэшку», выбравшись из почти гиблого места.

Вылетев на дорогу, он зажал левую гусеницу, и, крутясь на месте, стал поливать из автоматической пушки всю округу, в остервенении по-прежнему пытаясь переорать мотор. Распластавшийся в липкой вонючей грязи Колька, видел, как во сне: из-за разваленного дувала медленно, раздражающе медленно со ствола гранатомета в руках оскаленного «духа» сошел заряд и, прочертив короткий идеально прямой след, носиком, как лезвием, сбрил голову приподнявшемуся на долю секунды белорусу Федьке. И как бы нехотя продолжая чертить свой след дальше, скрывшись в зеленке с другой стороны дороги разорвался.

Какое-то мгновение безголовый Федька вприсядку танцевал на дороге «барыню», хлопая руками по коленям. Потом он завалился на правый бок и долго сучил ногами, будто бежал, при этом мелко тряся кистями рук. Из ровно подрезанной шеи тонкой длиннющей струйкой, постепенно слабея, била, пузырясь, его родная кровь. Федькина голова, петляя и кувыркаясь, закатилась в кювет и, залипнув в мазуте, уставилась стеклянными удивленными глазами на Север.

Час спустя капитан Сизов трясся в кабине другого топливозаправщика. С Володей из Самары…

Магистраль

На «Скобе» завьюжило, завихрило. Засыпало все снегом, заковало властным холодом, крепким, как тысячелетний камень безконечных гор, основательно и капитально. В Афганистане все было основательно и капитально. Радость похожая на радость, скупая на время, но яркая, как осветительная ракета. И горе, как горе, изнуряющее, звериное от пронзительного осознания, что друга больше нет…

Нет, он еще живой в твоих истоптанных, перечеркнутых трассерами мозгах, но обмякший навсегда в твоих деревянных от усилий руках. Горе мрачное, горе горькое. Там настоящим было все. И понимание, что это конец, тоже не требовало никакой проверки. Что это настоящий конец, когда он наступал, понимали мгновенно. Даже морду луны вело набекрень от обстрела.

Знаменитая, вошедшая в историю «Магистраль» в декабре 87-го — феврале 88-го многих проэкзаменовала на отвагу и воинскую честь. Для кого-то она, как ни странно, стала гладким, зеркальным трамплином к новым званиям и должностям, а для многих — перерезанной жизненной нитью и дорогой в вечность.

В новогоднюю ночь пара «Скобы», приданная гардезскому отряду для усиления, взлетала дважды со «Скобы». И оба раза — "черным тюльпаном". Всего к утру в Кабул доставили двенадцать «ноль-двадцать-первых» и шесть «двухсотых». Как жутковатый новогодний подарок привезли тридцатикилограммовый брезентовый мешок, набухший от черной запекшейся крови, с останками одуревшего от веселья прапорщика-связиста.

Он, выскочив в первые десять минут Нового года из связного вагончика по нужде, сдуру заблудился в метели. И, видимо, замерзая и трезвея, ища со страхом свою машину связи, наткнулся на точно такую же, но принадлежавшую царандою — афганской армии. Те, будучи не трезвее залепленного снегом ввалившегося к ним связиста, похватали оружие для самообороны. Но прапорщик оказался проворнее. С криком: "Русские не сдаются!" — он гранатой подорвал себя и еще трех человек из правительственных войск. Да, грустно и глупо.

По окончанию работы Виктор с экипажем в столовую не пошли, узнав, что в ней сейчас находится известный телеболтун. К нему, из-за его вранья, одинаково относились все: мягко говоря, с насмешкой. Окончательно мнение о журналисте у Виктора сложилось после совместного полета.

В тот день мэтр телевизионного официоза с двумя помощниками, не здороваясь, поднялся на борт вертолета для съемки очередного сюжета, а прилетев, вышел без "до свидания". Его заносчивость и нахальство неприятно резанули тогда простых работяг афганской войны. Поэтому сейчас, прилетев, ребята обошлись в палатке тушенкой со штыка и фляжкой спирта. Уснули не раздеваясь, так как в палатке было около шести градусов тепла.

На следующий день, третьего января, в четырнадцать сорок «Магистраль» показала клыки. Взлетев, получили в воздухе привычную, не предвещавшую ничего особенного задачу. В тридцати двух минутах полета в сторону Хоста их ожидала насмерть обезсиленная, зарытая в снег группа спецназа с «Чайки». Их крепко потрепали в двухсуточном разведвыходе. Домой бачата бати Блаженко продирались с двумя убитыми и двумя тяжело ранеными. Почти все остальные «трехсотые» — раненные. Всего восемнадцать человек.

Нашли их довольно быстро по «Комару» и «Факелу» — специальным сигнальным радио и огневым устройствам. После пятнадцатиминутного болтания над ними поняли, что сесть не удастся, так как не позволяла глубина снега. Пришлось затаскивать спецназовцев на два борта тросами: на ведущий было принято двенадцать человек, на ведомый — шесть. Еще раз пересчитали их, заскорузлых, обледенелых, — слава Богу, все!

Домой понеслись молча. Живые отхлебывали из фляжки спирт, бережно передавая его друг другу. Полетного времени оставалось двенадцать минут — почти дома. За бортом наступили легкие сумерки. Машина поднялась повыше для захода на посадку. Все оживились, прильнули к иллюминаторам.

От прямого попадания ракеты в ведущий борт хвостовая балка у него отлетела сразу. В легкие Виктора ворвался мощный кислый запах. От стремительно сползшего назад большого клубка тел морду машины задрало почти вертикально. Страшно и осипло заорали все.

Виктора, насмерть прижав к себе, выхватил проваливающийся назад из кабины борттехник. Говорят, что в такие мгновения вспоминается детство, дом, или еще что-то из прошлого… Шестеро оставшихся в живых вспоминали потом только вонючее дыхание смертельно раненого двигателя. Рожденный человеком «Стингер» выполнил свое предназначение, убив в спину, у калитки дома.

Вертушка грузно врезалась с высоты около тридцати метров в свое же минное поле, не дотянув до взлетной полосы несколько десятков шагов. Виктор выполз первым, так как лежал «удобнее» всех — на груде тел. Летный шлем расколот, соленая кровь струйками льется из носа, рта и ушей прямо за пазуху.

…А со всего гарнизона бегут люди. Он улыбается им, машет рукой. Потом подошел кран, и по его стреле подползли ребята. Говорят, что ему все орали: "Стоять, стоять, придурок, подорвешься!" Да, то минное поле саперы заминировали халатно. Виктор, бродя по нему час, так и не подорвался. Техники разрубали сплюснутый, как консервная банка, вертолет. Разлепляли пассажиров. Повсюду дикие крики и черная ругань… Гораздо чернее ночи, которая вся в горящих фарах. На эвакуацию с минного поля потратили час с лишком.