Твой выход, детка! (СИ) - Перова Вера

Он в точности угадал мой размер. Платье было прекрасно: ярко — красный крепдешин сверкал и приятно холодил колени. Я представила себя в нем в отпуске, с распущенными волосами и в босоножках на каблуках. Ромка был смешно доволен собой.

— Я надеялся, что тебя это немножко отвлечет. Чуть развеселит.

Он прав, подумала я: мне идет красный.

***

Чемодан уже стоял в прихожей, квартира была прибрана, холодильник опустошен и мусор вынесен.

— Рома-а-а, мы же всего на пять дней уезжаем! — я раздражаюсь, открывая для себя педантично-хозяйственного Яковлева.

Пока мы едем до аэропорта успеваем еще раз поругаться и помириться. Наконец, садимся в самолет, Ромка шумно и освобожденно выдыхает, смеется, притягивает меня к себе и целует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Ну, поехали…

Все три часа перелета до Рима он проспал. Я тоже закрыла глаза и мысленно перекатывала в голове, как леденец во рту, как бы пробуя его на вкус, красивое слово: Портофино… Пор-то-фи-ино… Укрытый среди скал, на берегу Тигуллийского залива сказочный тихий городок — цель нашего маленького романтического приключения. Я повернула голову и посмотрела на, дремавшего в соседнем кресле Яковлева. Он сидел, повернув голову набок с уставшим поплывшим лицом, ссутулившись, как старик. Неизвестно кому больше была нужна эта затея все бросить и рвануть к морю, мне или ему. Я ласково провела ладонью по его колючей щеке. Он, не открывая глаз, перехватил мою руку и прижал к губам. Нам было очень просто вдвоем. Он был для меня не столько другом или любимым мужчиной, сколько удобным уютным миром.

Приземлившись, мы сели в Alfa Romeo, взятую напрокат, и продолжили свое путешествие. Солнце, жара. Машина ревела на кольцах серпантина и наваливалась боком на поворотах. Я крутила головой, захлебываясь сказочной красотой. Справа от нас ступенчато взбегали великолепные виллы и отели. А слева тусклой сталью отсвечивал залив, пронзенный целым лесом голых яхтенных рей. Возносясь все выше к небу, мы миновали последний поворот, и нашему взору открылась расположенная у подножья горы маленькая уютная гавань в окружении ярких двух-трехэтажных домов с черепичными крышами, озаренными солнцем. Только мы остановились на площади, чтобы узнать дорогу к нашей гостинице, как были немедленно взяты в плен одуряющим запахом хлеба, только что вынутого из печи. Голодные, совершенно шальные от дорожных виражей мы пошли на запах и купили две божественно хрустящие, пахнувшие оливковым маслом, присыпанные душистыми травами фокаччи. Свернув их конвертиком, мы тут же принялись отщипывать, отхрустывать и жевать…

Наша гостиница оказалась очень милой — даже милее, чем на картинке в интернете: в сущности это был просто дом на одной из улочек, где за кружевными чугунными воротами открывался двор, затейливо мощеный местной голубой галькой. Уютный холл был выдержан в зеленых тонах. Три ступени и мы попадали в коридор, где располагался наш номер.

— А вот здесь мы будем завтракать! — Ромка распахнул стеклянные двери на каменную террасу с великолепным видом на бухту.

Я устало села на кровать, переполненная впечатлениями. Он опустился рядом, медленно, ласково провел ладонью мне по волосам.

— Ром, это волшебство какое-то! — каждая моя клеточка вопила от счастья.

Вечером на террасе был накрыт стол, трепетал огонь свечи в светильнике, воздух был влажным и теплым, окутывая нас запахами мирта и жасмина. Мы ужинали уткой с сыром и бутылкой молодого вина — для Ромы, и бокалом виноградного сока — для меня. Я не могла поверить, что это не сон. На глаза набежала грусть. Вспомнились наши с Пашкой сборы в отпуск, последний вечер в ресторане… Рома потянулся через стол, накрыл мою руку своей и нежно проговорил:

— Котенок? Все хорошо…

Усталость последних дней в магазине и вкусный ужин добили меня. Я еле-еле доползла до кровати, и перед тем, как провалиться в сон, успела подумать: какой же он беззаботный, веселый, уверенный в себе и в то же время беззащитный под этой своей… особенно когда…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Среди ночи я проснулась от громкого стука: оказалось, что рукой я обнимала за шею Ромку, а моя голова покоилась на его груди, откуда я и слышала бешенный стук его сердца. Он понял, что я не сплю.

— Боюсь, — проговорил он тихим, глухим голосом, слегка отодвигаясь, — я не смогу долго быть э-э… джентельменом.

— Я это чувствую, — засмеялась я.

— О-о, если женщина смеется — значит, она сдается, — он подмял меня под себя, жадно целуя.

Спустя полчаса он вышел из ванны довольный, босой, в накинутом халате, чтобы опять нырнуть ко мне под одеяло.

Эти четыре дня стали волшебным уходом от реальности. Яковлев угадывал все мои желания, всякое его действие, всякий жест были предупредительными и нежными. Он был полон решимости создать все, чтобы я как следует отдохнула. «Хочу снять то чудовищное напряжение, в котором ты жила последние полтора года». И ему это удалось!

По утрам, когда он еще спал, обеими руками подмяв под себя подушку, я бесшумно выскальзывала из номера и босиком по тропинке спускалась к морю. А там, раздевшись донага, медленно уплывала от берега и, перевернувшись на спину, наслаждалась прохладой воды и тишиной, заполненной легчайшим плеском мелкой волны. Потом я возвращалась, будила его. Он потягивался, перекатывался на спину, блаженно распластываясь на постели, и клал руку на мою горячую коленку… Мы шли гулять по кривым улочкам городка, выбеленным южным солнцем, шатаясь от обморочного счастья. Яковлев терпеливо слушал мою восторженную трепотню о жизни в деревне. Удивлялся. Кивал. Хмурился. Смеялся… И ни словом, ни жестом не выдавал своей тревоги или ревности при неосторожном упоминании мной имени «Вадим».

Ближе к вечеру, когда солнце становилось более ласковым, мы шли на пляж, где валялись на шезлонгах или уплывали вдвоем далеко в море. Как-то раз Яковлев лежал на песке, а я впервые забралась на трамплин, решив, что могу легко спрыгнуть. Я оглянулась, он иронически изобразил ужас, и я прыгнула. Море взлетело мне навстречу, и я больно ударилась о воду. Кое-как выбравшись на берег, я рухнула рядом, обрызгав его, потом положила голову на его раскаленную спину и поцеловала в плечо.

— К чему эти прыжки? — проворчал он.

— Глупость, знаю. Очень хотелось попробовать.

Я перевалилась на спину и задремала.

Когда я проснулась, Ромка сидел около меня и напряженно смотрел на море. Я рассматривала его с минуту, не показывая, что проснулась, с каким-то отстраненным любопытством: О чем он думает? О чем может думать человек, сидя на пляже, рядом с кем-то, кто спит? Он выглядел таким подавленным, таким одиноким, что я потянулась и дотронулась до его плеча.

— Проснулась?

Мы вместе, мы рядом, мне стоит только протянуть руку, и я могу дотронуться до него. Я знаю его тело, его голос, знаю, как он спит, что любит, а что его раздражает. Сейчас мы пойдем ужинать, а потом вместе ляжем спать, а через три дня разъедемся по своим квартирам. И, наверное, никогда уже не будет так, как сейчас. Но пока мы вместе…

Вечером мы сидели в кафе и, утомленные за день жарким солнцем, лениво наблюдали, как причаливают к берегу лодки, как наспех закатав штаны и подобрав юбки, из них выпрыгивают туристы и бредут к берегу.

— Я тебя хочу прямо сейчас и все равно где… — шепнул он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты с ума сошел! — и это его сумасшествие переполняло меня сумасшедшей радостью. — Это невозможно, я же ем!

— Значит, подожду пока ты поешь.

Мы были опьянены этими днями. Я не думала ни о чем. Мысли исчезли. Прошлого и будущего не было. Только прекрасное настоящее!

Время пронеслось с немыслимой скоростью. Ромка вообще обладал способностью перемахивать через минуты и часы, создавая фантастически короткие дни и ночи. Я стояла на террасе, с грустью наблюдая, как на горизонте исчезает наш последний день пребывания в сказке и вдруг подумала, что почти ни разу не вспомнила здесь Пашку. Прошлое начинало деформироваться, растворяться, покрываться пятнами забвения. И это было счастливым доказательством того, что настоящее вступало в свои права. Ромка остановился за моей спиной, обнимая меня, прижавшись щекой к моему затылку. Все мое существо хотело вжаться в него: навсегда, навсегда… И вдруг меня охватил страх. Страх потерять нечто драгоценное после этих кратких каникул. Я рассеянно гладила его руку и смотрела в морскую даль.