Черные дьяволы - Михаил Ноевич Пархомов

автомат наготове и ощупывал взглядом каждую изгородь, каждое дерево и каждый куст, которые неслись им навстречу. Опасность была всюду. Она, казалось, была разлита в холодном воздухе.

Дорога, петляя, вела в город. Мотоцикл проскочил через деревянный мостик над мелкой речушкой, промчал мимо какой-то стены. За ним клубилась пыль.

Было заманчиво домчать до самого города. А вдруг проскочат? Но они понимали, что немцы патрулируют все участки дороги. Как бы не нарваться на других мотоциклистов. Те сразу поймут, с кем имеют дело. И тогда… Нет, от мотоцикла придется избавиться.

Сильная рука Шкляра сдавила Нечаеву плечо, и он резко затормозил. Потом выключил мотор, прислушался. Так и есть, Сеня-Сенечка не ошибся. Мотоцикл. И близко. Нечаев схватил автомат. Пусть только сунутся!

Однако шум мотора стал тише. Мотоцикл отдалялся. Вздохнув с облегчением, Нечаев вытер рукавом взмокший лоб. Они со Шкляром везучие. Еще сотня-другая метров — и… Он представил себе эту встречу. Только чем бы она кончилась?

В лодке сидел какой-то человек в мягкой фетровой шляпе. Генчо что-то крикнул ему, и человек подвел лодку к берегу.

Вдали, высветленная луной, высилась в море скала, похожая на скошенный парус.

Когда Генчо сел за руль, человек в шляпе приналег на весла. Они то взлетали, то падали, и с них бесшумно стекали в воду лунные капли.

За кормой лодки потянулся длинный светлый след. Теперь только он соединял лодку с отдалявшимся берегом, на котором горели редкие огни.

Было ветрено и тревожно. Когда лодка приблизилась к скале и косая тень накрыла ее, Нечаев и Шкляр стали раздеваться.

Генчо следил за ними молча.

Но тут откуда-то справа донесся торопливый перестук мотора. Сторожевой катер! От мысли, что с катера их могут заметить, Нечаеву стало зябко. И как только луч прожектора лег на воду, Нечаев инстинктивно пригнулся.

Было около полуночи.

— Прыгай!..

Это был голос Сени-Сенечки. Раздался плеск. Раздумывать было некогда. Прощай, Генчо. Прощай, друг!.. Нечаев прыгнул в воду и поплыл не оглядываясь. Только минут через двадцать он разрешил себе оглянуться. Катер уже подходил к лодке. Луч прожектора был коротким и толстым.

Но это было уже далеко позади. Берег, лодка, Генчо, сторожевик… Волна отсекла их от Нечаева навсегда.

Перед ним было море.

Глава десятая

ЧЕТВЕРО СУТОК

Немецкое командование не может мириться с актами диверсии и саботажа, которые, к большому сожалению, в последнее время даже участились. Мы имеем в виду известные факты… И диверсанты, и их пособники должны знать, что их ждет божья кара. Пощады не будет…

(Из статьи в газете «Заря», 1941)

Поднялось солнце, туман из сырых ущелий пополз к морю, и стало видно, что скалы покрыты красноватым мхом, и с моря, маслянисто блестевшего далеко внизу, задул теплый ветерок, пряно пахнувший знойным югом — сладким полумраком кофеен, ореховой халвой и финиками — запахами, которые Нечаеву были знакомы с детства. Верхушки сосен свежо запламенели.

Хотелось есть. Хоть бы ягода какая попалась на глаза. Нечаев все чаще вспоминал фасолевую похлебку, которую нашел в шалаше. Эх, сюда бы сейчас этот остывший горшок. В карманах его мундира было пусто.

Время близилось к полудню. В лесу становилось душно.

Плутая по горным тропкам, Нечаев и Шкляр неожиданно для себя набрели на одинокую лесную хибару. Нечаев заглянул в темное оконце, постучал. Никакого ответа. Может, они хоть здесь чем-нибудь разживутся? Он подозвал Сеню-Сенечку, стоявшего за деревом, и тот, побежав к двери, приналег на нее плечом с такой силой, что щеколда выскочила из ржавой скобы.

Изба как изба… В ней было чисто прибрано. Вдоль стен тянулись полки с глиняной посудой. У двери на крюках висели медные котлы. Кровать в углу была покрыта белым одеялом из козьей шерсти. Но видно было, что в этой избе не живут, что сюда наведываются редко. Оттого и еды в избе не было.

Нечаев так умаялся, что тяжело опустился на стул. Деревянный стол был выскоблен добела. Над ним на длинных цепях висела керосиновая лампа. Из мутных окон лился сумрачный лесной свет.

Что делать? Оставаться в лесу не имело смысла. Немцы вот-вот начнут его прочесывать. Они, надо думать, уже спохватились… Тогда, быть может, спуститься к дороге? Опасно. Но другого выхода нет. Только на попутной машине они могут добраться до города и разыскать сапожника. Или пешком. Мало ли немецких солдат ходит по дорогам! Их проверять не станут.

Там, в этом незнакомом городе, они должны были разыскать сапожника. Разумеется, если того еще не забрали, как старика сторожа, который должен был их встретить. Впрочем, вернуться в лес они всегда успеют. Запасутся продуктами — на хлеб, надо думать, у них денег хватит, и смотают удочки.

Он решил обследовать карманы своего мундира.

Вывернув их наизнанку, Нечаев разложил на столе все свое трофейное богатство — сигареты, зажигалку, какие-то письма. Да тут и деньги, тридцать левов.

— А у тебя сколько?

— Двадцать четыре лева, — ответил Сеня-Сенечка.

— Разделим по-братски.

— Зачем? — Шкляр пожал плечами. — Положь все на место. И письма тоже. Они у тебя в каком кармане были?

— В верхнем. Там, где солдатская книжка.

— Туда и положь.

Но прежде, чем спрятать эту солдатскую книжку, Нечаев развернул ее. Гуго Реслер, как значилось в ней, был родом из Гамбурга. Он тоже родился в двадцатом году. Выходит, ровесники… Нечаев усмехнулся. Он не был суеверен.

Зато Сеня-Сенечка почему-то помрачнел.

— Дай монетку, — сказал он.

Когда Нечаев протянул ему монетку достоинством в пять левов, Сеня-Сенечка подбросил ее.

— Орел! — произнес Нечав почти машинально. — Ты что задумал?

И точно, монетка упала орлом. Сеня-Сенечка поднял ее и улыбнулся.

— Теперь пошли, — сказал он.

Они спустились на дорогу, вытерли запыленные сапоги листьями папоротника, поправили пилотки и зашагали рядом.

Вскоре они догнали какого-то старика болгарина, который шел, опираясь на суковатую