Путь к женщине - Николай Никандров

Шибалин, крепкий мужчина, с упорным медлительным взглядом художника и мыслителя, сперва проходит мимо руин, только заглядывает туда через стену, смотрит, кто есть. Потом поворачивает обратно и направляется прямо в руины.

Вера, следившая за ним издали, подбегает к нему, хватает сзади за руку:

– Никита!.. Ты куда?

Отводит его в сторону от входа в руины. Шибалин смущенный:

– Вера… А ты каким образом попала сюда? Зачем?

– За тобой! За тобой пришла!

– Откуда у тебя такая дикая фантазия?

– Ника, умоляю тебя, умоляю, уйдем сейчас из этого ада!

– Вера, оставь эту дамскую блажь. Она тебе совсем не к лицу.

– Ника! Не издевайся надо мной, над моим порывом! Если бы ты знал, с каким чувством я помчалась сюда, когда узнала, что сегодня ночью ты будешь здесь!

– Не стоило трудиться. А от кого ты узнала?

– Это многие знают.

– Даже многие?.. Гм…

Саркастически улыбается.

– Никогда, никогда, никогда я не ожидала, Ника, что ты в конце концов попадешь в стан развратников, сластолюбцев, покупающих за деньги женскую любовь!

– Городишь ерунду! Знай, что среди мужчин, обреченных ходить к проституткам, нет ни "развратников", ни "сластолюбцев", а есть только несчастные, неудачливые в любви, мученики, великие мученики, жертвы идиотского уклада всей человеческой жизни! Понимаешь ты: жертвы!

Вера с усмешкой:

– О!.. Он все о своем!..

Шибалин желчно:

– Да! О своем! И всегда буду об этом своем! Всегда! Всю жизнь! Сядем здесь…

Они садятся на кирпичи впереди передней стены:

– Ника, скажи правду, а ты, ты, лично ты пользуешься проституцией?

– К сожалению, да. Но ведь это я только пока. Пока наконец встречусь с ней, с той, которая действительно мне подходит. На первой попавшейся не женюсь.

Вера с омерзением щурит на него глаза:

– О! Вы! Мужчины! Как вас после этого назвать? Развратничаете налево и направо, ходите к проституткам, придумываете "идейные" оправдания этому, изнашиваетесь, обращаетесь в негодную ветошь, – и все смеете, и все считаете себя вправе искать встречи с ней, с "настоящей", "нетронутой", "чистой", "единственной на всю жизнь". Разве это не подло?!

– Что же делать, Вера, если при настоящих условиях таков путь мужчины к идеальной женщине.

– Путь через грязь, через проституцию, через болезни?

– Выходит, что да. Вот почему я и объявил борьбу с подобным укладом человеческой жизни.

– Жизни ты, Никита, не перестроишь, а сам погибнешь. И уже погибаешь.

– Что же. Не я первый, не я последний. Сколько человеческих дарований, талантов, гениев преждевременно сгорают на этом быстром огне, огне уродливо разрешаемой проблемы пола! Вера, если ты когда-нибудь замечаешь на сером небо склоне жизни новое яркое восходящее светило и потом вдруг обнаруживаешь столь же внезапное его исчезновение, то знай, что подававшая надежды звезда непременно запуталась в невылазных тенетах любви. Следующий свой роман я посвящу этой теме и назову это так: "Падающие звезды". Правда, красиво?

– Красиво-то красиво…

– Но что? Говори, что? Договаривай!

– Боюсь, рассердишься.

– Что за глупости! Что я, обыватель, что ли? Ну говори!

Вера не сразу:

– Я хотела спросить, почему у тебя, Ника, в последнее время рождается так много красивых названий для твоих будущих произведений, а самих произведений все нет?

Шибалин с перекосившимся лицом:

– А-а-а!!! Значит, ты тоже уже не веришь в меня как в писателя?.. А-а-а!!! Ты тоже уже сомневаешься в моем таланте?.. Да… Конечно, "Шибалин исписался"… "Шибалин выдохся"… "Запутался в вопросах любви"… "Падающая звезда"… Ха-ха-ха…

– Нет, Ника, нет! Совсем нет! В литературный твой та лант я по-прежнему верю! Я только нахожу, что ты в своих исканиях действительно сбился с пути, забрел в такие дебри, из которых не знаю, как выберешься! Например: в теории, в книгах своих громишь зло, а на практике собственной персоной поддерживаешь проституцию!

Шибалин:

– Все мужчины поддерживают проституцию.

Вера:

– Это неправда.

– Правда! Мне лучше это знать! Я – мужчина!

– Чем же тогда ты это объясняешь?

– Очень просто. По вине женщины проституция в настоящее время является е-дин-ствен-ной формой брака, которая не связывает по рукам и ногам мужчину.

– О! Вот так "брак"! Додумался! Доискался! Дальше идти уже некуда! От-ка-зы-вать-ся от чистых жен-щин и соз-на-тель-но лезть в эту грязь!..

– Мелешь ерунду! Ни один мужчина не предпочтет проститутку так называемой чистой женщине! Ни один!

– Но ведь со мной-то ты разошелся, от меня-то ты отказываешься, а этих не гнушаешься, к этим ходишь?

– О! Она все о своем!..

– Да! О своем! И всегда буду об этом своем! Всегда! Всю жизнь! У тебя своя идея, у меня своя! Ника, подумай и ответь себе, кто же для тебя лучше: они или я? Неужели они?

Шибалин твердо:

– Оба хуже: и ты и они. Ты по-своему, они по-своему.

– Объясни подробней!

– Сотни раз объяснял.

– Объясни, почему ты не хочешь еще раз попробовать возобновить нашу связь! Это такая глупость, такой абсурд, что мы с тобой разошлись!

– Вера, с этим у нас покончено давно и навсегда. Ты не та женщина, связь с которой принесла бы мне счастье.

– Но скажи, чем я не та? Ты никогда не говоришь, чем я не та. Объясни толком, какая женщина тебе нужна! Может быть, я сумею перемениться?

– О! Уже скоро год, как мы с тобой разошлись, а ты все ходишь за мной и спрашиваешь почему и предлагаешь перемениться. Довольно! Больше ни слова об этом! Ни слова!

– Я так и знала, что ты не дашь мне договорить до конца…

Нервно трясущейся рукой достает из своей сумочки толстую пачку бумаг, передает ее Шибалину.

– …поэтому я изложила свои мысли на бумаге. Возьми это, прочти. Ты воображаешь себя великим психологом, а в моих переживаниях разобраться не мог. Ты судил обо мне поверхностно, принимал меня за ничтожество. Но я смею считать себя несколько иной.

Раздельно, с ударением на каждом слове:

– Так не по-нять ме-ня!!!

Шибалин поражается толщиной пачки:

– Это про что же тут? Вера:

– Про мое чувство к тебе, про мою любовь.

– Такая толстая пачка про любовь?

– Не смей смеяться надо мной, над моим чувством!

– Я не смеюсь.

– Смеешься! Думаешь, я не вижу? Конечно, я очень извиняюсь, что чтение моего послания отнимет у тебя несколько минут времени…

Шибалин пробует пачку на вес:

– Тут не на несколько минут, тут на два часа чтения.

– Ну, пожертвуй для меня двумя часами времени! Только смотри прочти! Я хочу, чтобы ты наконец понял меня!

– Хорошо. Хотя я и так понимаю тебя.

– А когда можно будет узнать ответ?

– Какой ответ?

– Ну, на это… писание.

– Еще надо давать и ответ?

Опять вертит в руках и взвешивает пачку.

– Никита! Не издевайся над моими страданиями! Будь хоть раз повнимательнее ко мне!

– Ну, хорошо. Обещаю. Прочту. Ответ дам в нашем союзе. А теперь тебе пора, Вера…

– Хорошо, хорошо, ухожу. Прощай!

Крепко жмет его безучастную руку. Раздавленная великим горем, потерянная, безумная, уходит.

Шибалин несколько мгновений сидит без движения, скованный мукой. Потом порывисто встает, проводит по лицу рукой, точно снимает с глаз повязку, и входит в руины.

XIX

Женщины при появлении в зале Шибалина подтягиваются, оживают.

Он сидит в стороне от всех на тумбочке из кирпичей.

Они по очереди проходят мимо него, приостанавливаются, заговаривают.

Антоновна подходит, сладким голосом:

– Вам скучно одному? Шибалин холодно:

– Очень. Антоновна с кокетством:

– Мне тоже чтой-то скучно.

После небольшой паузы, таинственно:

– Пройдемтесь?

Шибалин каменно:

– Нет.

– Чего так?

– Другую жду.

– Ну, ждите другую.

Отходит от него к своим. Со злобной усмешкой:

– Другую ждет! Ему нужна которая в шляпке, на высоких

каблучках, намазанная! Ничего. Пусть, пусть…

Опускается на камешек рядом с Настей. По-старушечьи кряхтит, стонет. Настя:

– Ну на самом-то деле, Антоновна, куда же ты лезешь? Разве не видишь, что это за человек? Неужели его карман не позволит ему взять что-нибудь получше?

Антоновна:

– Не то хорошо, что хорошо, а что кому нравится. Ты слишком молода, Настя, чтобы все понимать.

Беременная выплывает из темного угла зала, пересекает ярко освещенное место, направляется к Шибалину:

– Гражданин, вы меня поджидаете? Шибалин вбок:

– Нет.

Старается не глядеть на нее, на ее высокий живот. Беременная церемонно, с манерами:

– Очень-с жаль-с! Извиняюсь!

Делает реверанс, отходит, опять пересекает ярко освещенную площадь зала и тонет в глубокой тени под стеной.

Осиповна с напускной развязанностью, с деланной жестикуляцией идет к Шибалину: