Опасное молчание - Златослава Каменкович

Владимир писал свою дипломную работу, будто чудесную песню, которую посвящал любимой. Ему теперь было стыдно вспомнить тот осенний вечер, когда он так напугал Лесю. Чистая, застенчивая девушка стала для него дороже всех на свете. Слышать ее голос, смотреть на нее было таким огромным счастьем! На заводе, где Владимир проходил практику, или в своей небольшой комнате на пятом этаже, порога которой еще ни разу не переступала Леся, она всюду незримо была с ним.

Прежде Владимир никогда не застилал своей постели. Теперь по утрам он это делал с придирчивой аккуратностью, точно это могла увидеть Леся. И всегда, что бы он не делал, о чем бы ни думал, — рядом с ним была она, любимая…

А Леся? Думала ли она о нем?

В одном из писем к матери девушка робко призналась о своей первой любви.

Мать, бесхитростная и добрая женщина, ответила, что если Владимир хороший человек, то — в добрый час, она посылает им свое материнское благословение. Но тут же и предостерегала: хорошенько приглядись, доченька, а то ведь, как ног у змей, так у плута концов не найдешь… И очень просила растолковать ей, что за специальность есть «конструктора. Сможет ли он с этой специальностью у них в селе работать? Писала, что в колхозе нехватка рабочих рук и что колхозники еще крепко знаются с нуждой, хотя председатель Валидуб всячески старается, чтобы людям жилось лучше.

По дороге к Наташе Леся почему-то вспомнила лыжную тренировку в Зимних Водах. Когда она упала, Владимир поднял Лесю и нес на руках очень долго, переживая, словно не ей было больно, а ему. И как робко он тогда приблизил к ее лицу свое лицо, хотел поцеловать, но сдержался, только долго смотрел в глаза и молчал…

Дверь открыла Наташа.

— Я думала, что ты заболела, — просияла Леся, видя подругу на ногах. — Почему ты не бываешь на занятиях?

Внезапная вспыльчивость, слезы подруги испугали Лесю.

— Да, друзья проверяются в беде, — с горечью проговорила Наташа, глядя в упор на Лесю. — Я думала о тебе лучше…

— Зачем ты говоришь колкости, Наташа? Или ты хочешь быть похожей на Ирину?

— Ирина человечнее тебя! Она никогда бы не позволила себе… А ты…

— О чем ты, Наташа? — растерянно спросила Леся.

— Я люблю Владимира! Слышишь, люблю!.. Я скоро стану матерью его ребенка…

— Леся, любимая моя, — говорил Владимир. — Сколько месяцев ты избегаешь меня. Наташа скрыла перед тобой правду… Когда-то она просто прогнала меня. Я тогда еще не знал тебя… Помнишь, у нас во Львове снимали кинофильм? Ирина познакомила Наташу с одним известным киноартистом. Наташа хотела с ним уехать в Крым.

— Но сын твой… И Наташа тебя любит…

— Леся, ты моя любовь, ты моя жизнь! Если ты меня покинешь…

— Володя, я не оставлю тебя в беде… Но никто никогда не должен назвать тебя подлецом. Ты ведь не такой… Подумай, что будет с ребенком: сирота при живом отце! Ты же рос без отца, ты знаешь…

— Хорошо, если ты хочешь, я дам свою фамилию ребенку.

— У Наташи фамилия не хуже твоей. Ее отец отдал жизнь вот за таких, как мы с тобой, Володя. Ребенку не фамилия нужна, а отец, семья.

Владимир молчал.

— В жизни каждый человек может ошибаться. Но честные, сильные люди всегда умеют исправлять свои ошибки, — девушка посмотрела ему в глаза.

— Значит, моя любовь к тебе — ошибка? — вспылил Владимир. — Жить без тебя — все равно что ослепнуть!

— Не надо больше об этом…

— У тебя нет такой власти, чтобы заставить разлюбить тебя!

— Есть власть, но не у меня…

— У кого же? — растерянно развел руками молодой человек.

— У твоего сына. Вчера я была у Наташи, и она через стеклянную дверь показала мне малыша. У него твой такой же большой, открытый лоб… И ямочка на подбородке тоже твоя… Наташа тебя боготворит.

К ним подошла пожилая женщина с корзинкой свежей сирени.

— Не хотите купить цветы?

— Купи, Володя, — попросила Леся. Это была ее первая просьба за все время их знакомства.

— Дайте нам все, — поспешно доставая деньги и смущенно краснея, проговорил Владимир.

— Все не надо, — улыбнулась Леся. — Вот этих хватит, — и она выбрала из корзины только белую сирень.

Когда женщина отошла, Леся сказала:

— Да, да, в этом случае надо дарить только белую сирень… Через час Наташа с ребенком выписывается из больницы. Ты заедешь за ними на такси и отвезешь домой.

— С тобой, Леся, — точно чего-то испугавшись, взял он ее за руку.

— Хорошо, поедем вместе, — согласилась Леся, ласково взглянув на него.

Окончив Львовский государственный университет имени Ивана Франко, Леся приехала работать в Родники.

На том месте, где прежде горбатилась старая школа (одна на три села), теперь возвышалась трехэтажная школа-десятилетка.

Когда-то весной и осенью крутыми, сыпучими тропками, а в зимнюю непогоду в обход (семь километров) приходили сюда в Родники Леся и ее подружки. Набьется детей в двух узких классах, точно зерна в мешок. Особенно душно было зимой, когда окон не открывали. Едва дождешься переменки, чтобы свежего воздуха глотнуть…

Директором новой школы оказался двадцатипятилетний учитель физики Орест Трофимович Орлюк.

«Строгий», как-то сразу окрестила Леся. Они виделись каждый день на работе, а в другое время, казалось, избегали друг друга. Даже на новогоднем вечере в колхозном клубе Орлюк только издали поздоровался с Лесей, а танцевать не пригласил. Но и с другими девушками не танцевал. Может быть, не умел?

Однажды, после веселой воркотни девчат у реки, где они плели венки и бросали в воду, «гадая», с какого берега ждать жениха, к реке спустились родниковские парни. Пришли из заставы пограничники с аккордеоном, и начались танцы.

Леся тоже кружилась в легком гуцульском танце, совсем не замечая, что пришел директор школы.

Вот тогда-то, твердым шагом (но если бы Леся мота догадаться, какое мужество потребовалось Орлюку, чтобы победить свое смущение) директор школы подошел и пригласил Лесю на танец.

Ощутив тепло ее рук на своем плече, запах ее волос, шепот: «Ничего, ничего…», когда Орлюк от неловкости нет-нет да и наступал Лесе на ногу, он уже собирался сказать: «Единственная… самая лучшая на свете… моя первая любовь…» Но кто-то из местных парней, высокий, худощавый, быстрый, как огонь, выхватил Лесю и закружился с ней в водовороте танца, в пестрой россыпи платочков на девичьих плечах. А Леся безмятежно улыбалась парню, позволяла ему касаться лицом ее волос…

Уже третью осень Леся и Орлюк вместе встречали б новой школе, но больше молодой учитель ничем не выдавал своих чувств.

Леся сама зашла как-то к нему в кабинет, чтобы решить, когда лучше с ребятами из исторического кружка поехать на экскурсию в Борислав.

— Я ведь тоже родом из Борислава, — сказал Орлюк, задержав ее руку, когда девушка начала прощаться. — Мой отец еще шестнадцатилетним юношей устроился на озокеритовую шахту. Много лет он простоял за «топляркой» — это такой котел, в котором из горной породы вываривают озокерит. Помню, принесу отцу обед, и пока он ест, стою у котла, помешиваю черпаком кипящую жижу и собираю всплывающие комья расплавленного горного воска. Мне было десять лет, когда отец схватил воспаление легких, слег. Управляющий «сжалился», разрешил мне стать к котлу вместо отца. Разумеется, оплата была наполовину меньше, а работать приходилось по двенадцать-четырнадцать часов…

— Орест Трофимович, вы непременно должны об этом рассказать нашим юным историкам, — попросила Леся. — Если можете, пожалуйста, приходите сегодня в шесть. У нас занятие кружка.

— Не смогу, Лесенька, — впервые осмелился Орлюк промолвить вслух ее имя так, как давно уже в мыслях и мечтах своих называл девушку.

— Почему же? — охваченная смущением, опустила глаза Леся.

Он дал ей прочесть телеграмму, которая извещала, что мать Орлюка присмерти.

— Я не знала… извините…

— У меня есть просьба к вам, Леся.

— Пожалуйста, я вас слушаю, Орест Трофимович.

— Меня вызывают в Киев, на совещание. Но… — Орлюк показал глазами на телеграмму из Борислава. — Я хочу попросить вас вылететь вместо меня в Киев.

— Охотно, — согласилась Леся.

По дороге в Верхние Родники, заметив, что Леся чем-то расстроена, Ярош пошутил:

— После столицы здесь скучновато?

— В Киеве, конечно, очень хорошо, но здесь мне несравненно лучше, — улыбнулась Леся, поправляя растрепанные ветром волосы.

Как могла она сказать, что несколько дней назад судьба снова свела ее с Владимиром. Это было так неожиданно…

По Крещатику Леся возвращалась к себе в гостиницу. Она любовалась великолепной архитектурой улицы, постояла у цветника, наблюдая гуляющих киевлян, спешащих за город, на стадионы юношей и девушек… Медленно подошла к остановке троллейбуса, и вдруг кто-то окликает ее.