Долгая дорога домой - Пол Андерсон

лишний раз напоминать, что корабль запаздывал уже на две недели. – С ним все хорошо. Сейчас надо думать о вас.

– Да. – Шейла серьезно сдвинула брови. – Они по-прежнему приходят ко мне. Призраки. Слова из ниоткуда. Иногда я даже вижу определенный смысл.

– Вы можете их повторить?

– Этот дом находится на острове Лонг-Айленд – «длинном острове». Остров длинный, как время. Время все длится и длится. А Пита все нет и нет. Где он?

Кирнс немного успокоился. Эта ассоциация была проще, чем та, которую она подбросила в последний раз. Что она говорила? Что стоит за промерзшей пустотой и временем, которые настолько темны, что отсутствие света давит на тебя со страшной силой?.. Может быть, в тишине своего одиночества она потихоньку идет на поправку?

Трудно сказать. Слишком сильно все изменилось. Кирнс перестал поспевать за разумом шизофреников, новые паттерны пока еще никто не нанес на карту. И все же ему казалось, что Шейла стала реагировать более здраво.

– Я знаю, с призраками нельзя играть, – вдруг сказала она. – Это опасно. Если взять их за руку, они позволят некоторое время вести себя, но руку уже никогда не отпустят.

– Хорошо, что вы это понимаете. Вам нужно тренировать ваш мозг. Рассматривайте его как инструмент или мышцу. Выполняйте упражнения по логике и общей семантике, которые я вам показал.

– Я выполняю, – хихикнула она. – Как славно заново открывать очевидное.

– Ну что ж, – облегченно рассмеялся Кирнс, – по крайней мере, вы достаточно встали на ноги, чтобы отпускать ехидные замечания.

– О, да. – Шейла потянула за нитку, торчащую из обшивки кресла. – Где Пит?

Кирнс уклонился от вопроса и провел с ней серию стандартных тестов на словесные ассоциации. В плане диагностики они ровным счетом ничего не давали – всякий раз слова приобретали новые коннотации, – зато результаты можно было добавить в комплект данных. Рано или поздно он нащупает скрытые паттерны. Новый метод n-мерного конформного преобразования выглядел многообещающе и способствовал составлению стройной картины.

– Мне пора идти, – наконец, сказал доктор Кирнс. – Все будет хорошо. Помните: если срочно понадобится помощь или общение, позвоните мне.

Шейла, не поднимаясь с места, проводила психиатра взглядом до выхода и вздохнула. Мне противен доктор Фелл[5], подумала она. Он похож на укусившего меня много столетий назад бульдога. Зато его легко обмануть!

В уме Шейлы крутился мотив старой песенки:

Ах, он умер, госпожа,

Он холодный прах;

В головах зеленый дерн,

Камешек в ногах[6].

Нет, сказала она поющему в голове голосу. Убирайся.

Океан рычал и сердился, за окнами все гуще валил снег. Мир медленно сжимал вокруг нее свое кольцо.

– Пит, – прошептала она. – Пит, родненький. Я больше не могу без тебя. Умоляю – возвращайся.

Глава 16

Корабль выскочил из поля. Первые несколько минут прошли в жутких мучениях.

– Где мы?

Вокруг сверкали неизвестные созвездия, тишина была настолько полной, что от звука собственного дыхания резало в ушах.

– Не знаю, – простонал Льюис. – И не хочу знать. Дай мне поспать, а?

Он доковылял по тесной кабине до узкой койки и плюхнулся на нее, дрожа от изнеможения. Коринф взглянул на напарника словно сквозь пелену тумана и отвернулся к звездам.

Это просто смешно, отчитал он самого себя. Ты опять свободен. Твой разум вновь повинуется тебе без остатка. Так пусти его в дело!

Организм содрогнулся от боли. Живая материя не рассчитана на такие резкие переходы. Внезапное возвращение к прежней косности мысли, дни и недели отупения, во время которых корабль, потеряв управление, несся неизвестно куда, и вдруг просветление, ясность, скачкообразное включение нервной системы на полную мощность… Это могло стоить им жизни.

Ничего, пройдет. Вот только корабль улетает все дальше в космос, Земля с каждой секундой отдаляется. С этим надо кончать!

Питер вцепился в подлокотники, преодолевая приступ тошноты.

Спокойно. Останови бешеное сердцебиение, расслабь дергающиеся мышцы, прикрути огонь под жизненными процессами, пусть они набирают силу постепенно, как положено.

Он вспомнил ждущую его Шейлу, и образ жены послужил якорем в водовороте вселенной. Постепенно, подчиняясь его воле, пришло ощущение силы. Сознание еще некоторое время боролось, чтобы остановить судорожные сокращения легких; когда это получилось, сердце успокоилось само собой. Рвотные позывы отступили, дрожь прекратилась, зрение очистилось, Питер Коринф вновь обрел полный контроль над собой.

Почувствовав в кабине кислый запах рвоты, он включил уборочные автоматы. Бросив взгляд на экран, оценил картину звездного неба. Во время слепой гонки в космосе корабль наверняка не один раз поменял скорость и курс, они могли оказаться в любом рукаве галактики.

Ага, вот ночные призраки Магеллановых облаков, эта зияющая чернота, должно быть, Угольный Мешок, а рядом – гигантская туманность Андромеды. Примерно в этом направлении должно находиться Солнце – около трех недель пути на максимальной псевдоскорости. Потом, разумеется, придется бродить по ближнему космосу в конкретных поисках. Уйдет несколько дней или недель. Больше месяца!

Нетерпением делу не поможешь. Эмоции, кстати, не более чем психофизиологическое состояние организма, а потому подчиняются регулированию. Коринф усилием воли изгнал досаду, призвал спокойствие и решимость, потом сел за пульт управления и произвел математические расчеты, насколько это позволяли неполные данные. Несколькими быстрыми движениями остановил корабль, развернул его и запустил в направлении Солнца.

Коринф не стал будить Льюиса. Пусть проспится после шоковой перенастройки. К тому же физику хотелось побыть наедине с собой и поразмыслить.

Вспомнились проведенные в поле торможения кошмарные недели. Их жизнь после выхода Земли из поля напоминала сон. Цепочки рассуждений, позволившие в считанные месяцы реорганизовать весь мир и построить корабль, были слишком неуловимы и ветвисты, чтобы за ними мог уследить разум человека-животного. Спустя некоторое время болтовня и отчаянные прожекты Питера и Льюиса сменились апатией и ощущением безнадежности. Они тупо ждали, когда какая-нибудь случайность либо вызволит их, либо уничтожит.

Что ж, подумал Коринф краем разума, занятого десятками мыслей одновременно, так вышло, что случайность нас вызволила.

Умопомрачительное величие космоса вызывало неизбывную радость – корабль возвращается домой, целый и невредимый. При этом новое спокойствие, которым Коринф окружил себя, оставалось прочным, как броня. Наступит время, и он его сбросит, однако само обладание этой возможностью переполняло душу восторгом.

По сути, история человечества представляла собой бесконечную борьбу между интеллектом и инстинктами, неподвластными разуму физиологическими ритмами и шаблонами сознания индивидуального происхождения. Теперь разум окончательно взял верх. Для Коринфа давно дремавшую в нем перемену вызвал шок от возвращения нервной деятельности в полноценный режим. Теперь перемена ожидала все человечество – неотвратимо и, возможно, очень скоро.

Трудно было сказать, как