Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен

«Реки крови, изувеченные люди, убожество и отчаяние повсюду. И я не могу об этом думать. Меня волнуют только собственные проблемы. Я всегда пишу о последних новостях. А сейчас могу написать только одно: основы моего существования подорваны, я брошена, я замерзаю. Попробую дождаться лучших времен, но подумать только, а вдруг они не настанут! Несмотря ни на что, попытаюсь заставить себя написать о том, что происходит в мире. Русские сильно продвинулись, они уже на Балтике, которую немцы, похоже, собираются сдать. Русские стоят у границы Восточной Пруссии. В Нормандии все развивается не так быстро, но тоже есть движение. Представители финского правительства встречались с Риббентропом и еще прочнее скрепили союз с Германией. По этой причине США наконец разорвали дипломатические отношения с Финляндией. Больше ничего не помню. Я ужасно мучаюсь, так болит сердце – где взять силы ехать в город и делать вид, будто все идет по-прежнему?»

Чтение и литература – совместная радость супругов Линдгрен. Пара выписывает «Дагенс нюхетер», а на полках дома на Далагатан и на Фурусунде стоят современные и классические художественные произведения, научная литература, сказки, поэзия, юмористические сочинения в стиле шведа Факира Фальстафа и датчанина Сторма П. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Своим благополучием брак Стуре и Астрид был обязан взаимному уважению и общим интересам супругов. Так, во всяком случае, считала Астрид, для которой буржуазная стабильность и социальная защищенность после нескольких лет одинокой, несчастной и бедной жизни матери-одиночки в разлуке с ребенком стояли на первом месте, когда в 1928 году она стала встречаться с заведующим канцелярией «К. А. К.» и подписывала свои письма Стуре словами «твоя стенографисточка». И вот муж хочет развестись. А ведь всего два месяца назад она писала родителям: «Дорогие мама и папа! Завтра у нас со Стуре тринадцатилетний юбилей, только подумайте. И ни одного худого слова!»

Ни одного худого слова не прозвучало и теперь. Только злополучное сообщение о том, что муж влюбился в другую и, как Астрид поняла позже, давно располагает ключами от квартиры, где встречается с любовницей. Если раньше мрачные размышления Астрид на страницах дневника не касались ее лично, а вращались вокруг войны и семейной жизни в целом, то сейчас ее волновало одно: неверность Стуре и возможный распад семьи. Ирония судьбы: Астрид как раз закончила писать книгу, которую собиралась отправить на конкурс книг для девочек. В книге этой выведена одна чрезвычайно счастливая, благополучная шведская семья. «О, блаженство из блаженств, когда семья собирается у камина в гостиной!» – восклицает шестнадцатилетняя героиня книги в письме своей подруге. Глянцевая картинка, которая разлетелась на мелкие кусочки в собственной жизни писательницы. Что станет с Астрид, Лассе и Карин после развода, в мирное время, когда служба в Отделе перлюстрации закончится и Астрид потеряет постоянное место работы? В квартире на Далагатан она ни при каких обстоятельствах жить не сможет, а мечты о писательской жизни, которые ее все больше занимали, так и останутся мечтами, если она окажется одна с двумя детьми.

В начале августа 1944 года Линдгрен вернулась в Стокгольм одна. Дети и домработница Линнеа остались за городом, где был Стуре – неизвестно, и Астрид вынула свой дневник и попыталась упорядочить последние события мировой политики. Но память и внимание ее подводили. Она не могла писать о «большом», война внезапно стала тенью где-то на заднем плане, весь передний план заполнила личная трагедия:

«Одна с отчаянной горечью в сердце на Далагатан, Карин на Солё, Лассе в Нэсе, Линнеа в отпуске, Стуре? Многое случилось, но я не в состоянии об этом писать. Даже такая примечательная вещь, как покушение на Гитлера, меня не интересует. А сегодня в газетах пишут, что финское правительство Рюти – Линкомиеса ушло в отставку. Ну да, верно, Рюти был президентом. А теперь вместо него Маннергейм. Новое правительство, конечно, попытается заключить мир с Россией. „Турция порывает с Германией“, – написано в вечерних листках. Так что все может рухнуть в любой момент. Как рухнуло у меня».

Одно душное воскресенье конца августа 1944 года Астрид с детьми провели в музее «Скансен» с зятем Ингваром, мужем Ингегерд, который находился в Стокгольме проездом, однако Астрид была как в тумане. Незадолго до этого она написала короткое письмо в «Бонниер» – спросила о судьбе своей рукописи, отправленной четыре месяца назад. Письмо было робким, совсем не похожим на апрельское. 21 сентября пришел наконец ожидаемый ответ от издательства. Сотрудник «Бонниер» извинялся за то, что Астрид заставили так долго ждать – рукопись прошла через множество рук, – и объяснял отказ тем, что план издания детских книг уже составлен на два года вперед. За этим неубедительным объяснением, как оказалось позже, скрывались резкие разногласия между как минимум одним консультантом, редакцией детской литературы и полномочным издателем Герардом Бонниером, который в итоге нес ответственность за издание. Как отец маленьких детей, он считал, что «Пеппи Длинныйчулок» – слишком передовая книга. В этом сам Бонниер много лет спустя признался литературоведу и писателю Улле Лундквист на званом ужине, а она, в свою очередь, поделилась его рассказом в своем послесловии к «Первой редакции „Пеппи“» в 2007 году.

«Военный дневник», 30 октября 1944 г.: «Я все реже пишу в этом дневнике. Мне, слава Богу, о стольком приходится думать, и я так нервничала всю осень, что не могла писать. А сейчас, похоже, худшее позади, но еще нет уверенности в счастливом разрешении». (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

И среди всех этих неприятностей внезапно зажегся огонек надежды, который со временем разгорится в костер. Библиотекарь Эльса Олениус позвонила Астрид от имени издательства «Рабен и Шёгрен» и сообщила, что рукопись госпожи Линдгрен под рабочим названием «Бритт Хагстрём, 15 лет» выиграла вторую премию в 1200 крон на конкурсе книг для девочек и издательство намеревается издать книгу еще до Рождества. Через два дня Астрид Линдгрен стояла перед госпожой Олениус в филиале Городской библиотеки Стокгольма на улице Хорнсгатан в районе Сёдермальме, где та руководила отделом детской и юношеской литературы, а также управляла детским театром филиала на площади Медборгарплатсен. Об этой первой встрече Эльса Олениус вспоминает в биографии Маргареты Стрёмстедт в 1977 году:

«С самой первой встречи между мной и Астрид возникла какая-то связь. Я видела, что она чем-то сильно расстроена. На мой вопрос она внезапно откровенно призналась, в чем дело. Помню, что, придя домой вечером, я рассказала о ней мужу».

Даже после выхода книги «Бритт-Мари изливает душу» – или, в датской версии, «Бритт-Мари находит себя» – в ноябре 1944 года и появления первых положительных рецензий в газетах Астрид не испытывала ни радости, ни гордости. Хотя основания имелись. Два ведущих критика в области шведской литературы для детей и юношества – Ева фон Цвайберг из «Дагенс нюхетер» и Грета Болин из «Свенска дагбладет» – книгу похвалили. Болин назвала ее «веселой, полной искрометного юмора и живой иронии, временами откровенно умной», а следом, через неделю, и Цвайберг отметила, что в книге есть «и юмор, и сердце».

На сей раз в свой день рождения в ноябре 1944 года Астрид не оставила записи в дневнике. Не было и восторженных отзывов о традиционной рождественской коробке из Виммербю, всегда так чаемой в это военное время, – с мясом, маслом, яйцами, колбасой, птицей и яблоками. А семья Линдгрен? Семью разметало:

«В это темное ноябрьское воскресенье я сижу у камина в гостиной и пишу, Лассе (время 15:30) просыпается, Карин сидит у себя, печатает на машинке (нет, вот она пришла!). Стуре нет дома, понятное дело. Мы с Карин утром гуляли на Королевском кладбище Хага. В остальном, в мире дело обстоит примерно так: ужасная нищета среди гражданских в Северной Норвегии, эвакуированных немцами из-за наступления русских. В Голландии, очевидно, тоже ужасная нужда, а где ее нет, этой нужды? Она повсюду, я думаю».

Короткие дневниковые заметки декабря 1944-го свидетельствуют о том, как Астрид беспокоилась о ближайшем будущем. Сможет ли она изображать счастливую, довольную мать и жену перед детьми и пожилой свекровью в рождественский вечер? Конечно сможет. И после праздничного вечера в кругу семьи, в ожидании Нового года она вновь вспомнила о дневнике. Настало время традиционного подведения итогов года прошедшего. Астрид пролистала дневник, прочитала свои записи, схватилась за ручку и попыталась понять, что для нее скрывается за словом и понятием «счастье»:

«Рождество 1944: „Странно, но это, должно быть, самые счастливые годы в моей жизни; никому, наверное, не позволено быть счастливым так долго. Полагаю, что грядут испытания“. Вот что я написала на прошлое Рождество. Не подозревая, насколько права. Испытания пришли, но не скажу, что я несчастна. Полгода ужасных мучений выпали на мою долю во второй половине 1944 года, потрясены самые основы моего существования. Я в отчаянии, подавлена, разочарована, часто грущу – но не скажу, что несчастна. Моя жизнь наполнена, несмотря ни на что. А ведь это Рождество должно было стать кошмаром – 23 декабря я и правда, пока резала, роняла соленые слезы в салат с сельдью, но тогда я ужасно устала, так что это не считается. Кстати, если „счастлива“ означает „у меня все нормально“, то, наверное, я по-прежнему „счастлива“. Но счастье к этому не сводится. Одно я, во всяком случае, усвоила: счастье приходит изнутри, а не от других».