Моя Италия - Инга Ильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава XIII. И все-таки про фонтаны – Римские бродяжки – Из жизни микрорайона
Еще один фонтан для чарующих времяпрепровождений, абсолютная противоположность «Баркачче» у подножия Испанской лестницы, расположен на холме Джаникула, неподалеку от Ватикана. И ничего особенного в нем нет. Безымянный источник журчит на территории монастыря Святого Онуфрия и на вершине холма, так что лучше уточнить часы посещений обители. Служителем там издерганный человек лет тридцати пяти. Всякий раз, когда я вижу его в ризнице, он что-то страстно строчит от руки на листах нескрепленной бумаги. Он терпеть не может, когда его отвлекают, он подскакивает как ужаленный и подряд выкрикивает несколько ответов – на все возможные незаданные вопросы.
Я дважды наблюдала такие сцены, но в конце концов решилась. Я подумала, что мой вопрос не самый глупый и, быть может, не рассердит этого одержимого, вечно где-то блуждающего мыслью… Когда предыдущие просители удалились и он успокоил бумаги на своем столе после сквозняка, я попросила его сказать, где похоронен Торкватто Тассо. Кстати, служитель – даже не знаю, кто он там (по церковной иерархии), – одет по-светски, но всем распоряжается, он ужасно похож на этого поэта. Только сильно косит и реже стрижется. Может, я специально решила его о чем-то спросить, чтобы рассмотреть поближе? Да, то же узкое лицо с высоким лбом, та же легкая бородка. И даже признаки нервной болезни так же легко обнаружить на его лице. Мы подошли к надгробию, и тихо друг другу улыбнулись. Он был рад, что посетитель знал, зачем пришел. А мне, оттого что здесь при храме такой человек, стало почему-то тепло и спокойно. Я села и тихонько включила на смартфоне свою любимую арию Армиды из оперы по мотивам эпической поэмы Тассо – «Освобожденный Иерусалим», можно сказать, так почтила этот большой талант и его трагическую судьбу… Нападки на творчество сведут с ума этого редкого поэта. Но сначала он напишет эпохальный труд-оправдание, куда внесет множество подробностей, которые бы не допускали ни малейших разночтений в широкий круг его оппонентов, потом он и сам обнаружит, что это чудовищная глупость. И… потеряет себя. А его ранние произведения останутся в веках, его замечания о поэзии будут восприняты классицизмом, переработаны и лягут основополагающими принципами большого стиля…
* * *
Осмелев после первого эпизода общения, спустя еще пару месяцев я снова забрела в ту самую ризницу – уточнить, возможно ли посетить келью Торкватто. Я подумала, что мы таким образом, быть может, продолжим знакомство. Очевидно было, что «поэт» знает очень многое об этом монастыре, о Тассо, да к тому же на редкость бойко для итальянца изъясняется по-английски. И потом, мне и вправду было интересно. Я ужасно люблю смотреть, куда выходят окна дома того или иного человека… И тут служитель вскипел! Гневно сверкнув глазами в разные стороны, он закричал: «Всего им мало! – и погрозил кулаком куда-то довольно далеко и в сторону. – Все мало!» Затем он перешел на итальянский и говорил сам с собой не меньше минуты, расхаживая по своему импровизированному кабинету, на огромных церковных столах которого были разложены книги и бумаги. Из высокого окна ризницы свет падал на старое удобное кресло, на теплую вязаную мужскую кофту, на разбросанные повсюду карандаши и ручки, и, словно в насмешку, большая тень на стене воспроизводила мне все мельчайшие движения «поэта», только увеличивая их во сто крат. В начале очередной карикатурной тирады он ударил себя по лбу и повернулся ко мне. Посмотрел мне в глаза и долго молча покачивал головой. Словно осознавая сказанное. Потом извинился и проникновенно пояснил, что римский госпиталь забрал себе земли монастыря, но все не успокаивается и отъедает хоть по сантиметру. Теперь отобрали лестницу входа на второй этаж, а значит, заняли и часть келий братства. И конкретно ту самую, в которой жил один из величайших итальянских поэтов. На последних словах он снова повысил голос. «Там ничего нет, – доверительно посмотрев на меня, заключил он. – Только распятие». Я кивнула. А что еще бывает в кельях? Но не стала его расстраивать.
Он дал мне брошюру, в которой были указаны дни посещений, организованные со стороны монастыря. «Если вам срочно, – он встрепенулся, и я испугалась нового приступа ярости, – со стороны приемного покоя вы можете хоть сейчас там все увидеть!» Он расхохотался. Я поежилась. В качестве утешения он привел меня в крохотный монастырский дворик и сказал: «Тассо всегда гулял здесь». Потом показал мне окно второго этажа и сказал: «Это его окно». Поклонился, как будто из уважения к какой-то моей важной тайне, и исчез. Больше я его не тревожу.
* * *
Я прихожу в монастырь посидеть на грубой мраморной скамье. Тихо журчит фонтан, а перед тобой расстилается панорама Вечного города на фоне вечных гор. Отсюда приятно задумчивой прогулкой брести по краю обрыва над Римом. По дороге попадется открытая кафешка, потом пешеходная дорожка спрячется в аллеи и выведет к площади Гарибальди, у которой в полдень стреляет пушка. А дальше есть две волшебные реальности: направо пойдешь – к Дорию Памфилию на виллу попадешь (это несколько гектаров упоительного парка); налево пойдешь – в Трастевере попадешь (это очаровательные жилые кварталы, наполненные музыкой, юностью и бездельниками). О да! И по дороге будет еще фонтан. Я считаю, один из прекраснейших. К сожалению, сейчас площадь перед ним разрезает автомобильная трасса. Но бывают редкие часы, когда там хорошо. Ранним утром – таким и запечатлен он в первых кадрах фильма Соррентино «Великая красота». Но хорошо здесь сидеть и в жарких сумерках, ощущая прохладу спиной, устремляя свой взгляд к Риму, разглядывать дорогие очертания и притворяться, что слышишь сквозь шум воды слова, тебе адресованные, кивать и искреннее улыбаться друзьям…
* * *
Еще один приятный «фонтан на вечер» расположен в Трастевере, на площади
