Жизнь Давида - Роберт Пински

Но это не последний эпизод в жизни Давида. Он призывает Соломона, говорит: «Я отхожу в путь всей земли» (III Цар. 2, 2) и дает ему краткие наставления. Невозможно избежать гангстерской аналогии: Давид, чей ум полон коварства, яда и целеустремленности даже на пороге иного мира, говорит Соломону:

«Еще: ты знаешь, что сделал мне Иоав, сын Саруин, как поступил он с двумя вождями войска Израильского, с Авениром, сыном Нировым, и Амессаем, сыном Иеферовым, как он умертвил их и пролил кровь бранную во время мира, обагрив кровью бранною пояс на чреслах своих и обувь на ногах своих: поступи по мудрости твоей, чтобы не отпустить седины его мирно в преисподнюю» (III Цар. 2, 5–6)

Жесткость последней фразы Давида, который хочет, чтобы Соломон «отпустил седины» Иоава в крови и муках, может быть смягчена напоминанием, что долгие годы Давиду приходилось весьма деликатно относиться к опасному военачальнику и его кровавым деяниям. Иоав заколол Авенира из мести и Амессая из соперничества, обоих не во время войны, как он убил Авессалома, а притворяясь другом, обнимая своих жертв, так что их кровь, как говорит Давид, обагряла его одежду. Авенир и Амессай, противники Давида на войне, были убиты Иоавом изменнически.

Тем не менее инструкции Давида относительно седины Иоава все равно шокируют. По контрасту Давид наставляет Соломона быть добрым с сыновьями старого Верзеллия, верного галаадитянина, «ибо они пришли ко мне, когда я бежал от Авессалома, брата твоего» (III Цар. 2, 7). Это наряду со смертным приговор Иоаву указывает на живой интерес Давида к сведению счетов — для него наступает решающий период, когда старость и смерть подводят итог жизни.

Эти глубоко светские, властные, берущие за глотку последние распоряжения получают комический оттенок благодаря интерполяции, много позже вставленной автором-редактором, именуемым «автором Второзакония», — анахронистическому указанию слушаться Второзакония. Переход такой резкий и настолько бросающийся в глаза, что если мы поверим, будто эти слова произносит Давид, то получим эффект небрежной лицемерной преамбулы к настоящему делу:

«Вот, я отхожу в путь всей земли, ты же будь тверд и будь мужествен и храни завет Господа Бога твоего, ходя путями Его и соблюдая уставы Его и заповеди Его, и определения Его и постановления Его, как написано в законе Моисеевом, чтобы быть тебе благоразумным во всем, что ни будешь делать, и везде, куда ни обратишься; чтобы Господь исполнил слово Свое, которое Он сказал обо мне, говоря: „если сыны твои будут наблюдать за путями своими, чтобы ходить предо Мною в истине от всего сердца своего и от всей души своей, то не прекратится муж от тебя на престоле Израиле- вом". Еще: ты знаешь, что сделал мне Иоав, сын Саруин, как поступил он с двумя вождями войска Израильского» (III Цар. 2, 2–5).

Это короткое слово «еще» обозначает момент, когда Соломон должен внимательно прислушаться. И Давид переходит к не терпящей отлагательств проблеме убийства старого Иоава.

Впрочем, царь не забыл и брызжущего проклятиями и бросавшегося камнями человека-обезьяну, который оскорблял его, когда пришлось покинуть Иерусалим:

«Вот еще у тебя Семей, сын Геры Вениамитянина из Бахурима; он злословил меня тяжким злословием, когда я шел в Маханаим; но он вышел навстречу мне у Иордана, и я поклялся ему Господом, говоря: „я не умерщвлю тебя мечом”. Ты же не оставь его безнаказанным; ибо ты человек мудрый и знаешь, что тебе сделать с ним, чтобы низвести седину его в крови в преисподнюю» (III Цар. 2, 8–9).

Та же ужасная формулировка, что и касательно Иоава, — лишь слегка измененная. Мстительное желание умирающего, чтобы седовласого Семея постиг кровавый конец, делает еще более впечатляющей его сдержанность в те годы, когда было политически выгодно не замечать пустого сквернослова. И становится понятно, что эта сдержанность не имеет никакого отношения к милости, а происходила скорее из холодного расчета мафиози.

После этого Давид умирает, и его хоронят в Городе Давида, но воля его продолжает исполняться через Соломона. Хотя Давид не упомянул о священнике Авиафаре, примкнувшем к партии Адонии, Соломон выносит ему приговор, отрешает от священства, а затем милует от имени Давида и в манере Давида. Соломон говорит Авиафару:

«Ступай в Анафоф на твое поле; ты достоин смерти, но в настоящее время я не умерщвлю тебя, ибо ты носил ковчег Владыки Господа пред Давидом, отцом моим, и терпел все, что терпел отец мой» (III Цар. 2, 26).

Остаются Семей и Иоав. Подобно Давиду, Соломон проявляет милость к обезьяноподобному разбрасывателю бранных эпитетов и камней, а впоследствии — и малодушных извинений. Соломон велит Семею построить себе дом в Иерусалиме и больше никогда под страхом смерти не покидать города. А тот покаянно благодарит и восхваляет нового царя, как когда-то благодарил и восхвалял Давида. Такое впечатление, будто Соломон предвидел, что после трех лет пребывания в иерусалимском доме Семей отправится в Геф в погоню за двумя беглыми рабами. Тогда Соломон, как и в свое время Давид, получает еще один шанс расправиться с Семеем и напоминает ему, как бурно он благодарил за условие, которое теперь нарушено. Соломон, как и в случае со священником Авиафаром, ссылаясь на Давида, говорит Семею:

«Ты знаешь и знает сердце твое все зло, какое ты сделал отцу моему Давиду; да обратит же Господь злобу твою на голову твою! а царь Соломон да будет благословен, и престол Давида да будет непоколебим пред Господом во веки! и повелел царь Ванее, сыну Иодаеву, и он пошел и поразил Семея, и тот умер» (III Цар. 2, 44–46).

А Иоав, старый служака, хитрый военачальник, убийца Авенира и Амессая, первый сообщник Авессалома, который потом сам же и расправился с Авессаломом, — Иоав, хотя его и перехитрили в итоге, совсем не дурак. Услышав, что Авиафар отрешен от священства и под страхом смерти сослан в Анафоф, Иоав бежит в убежище. Некогда всесильный военачальник избирает тот же отчаянный путь, что и Адония:

«И убежал Иоав в скинию Господню и ухватился за роги жертвенника. И донесли царю Соломону, что Иоав убежал в скинию Господню и что он у жертвенника. И послал Соломон Ванею, сына Иодаева, говоря: пойди, умертви его» (III Цар. 2, 28–29).

Вот старый военачальник, ухватившийся за роги жертвенника. А вот юный царь Соломон, отдающий приказ Ванее. Царь, как и его отец Давид, знает, что на него смотрит народ. И он не дает слабину в противостоянии со старым убийцей, заговорщиком и фаворитом Иоавом:

«И пришел Ванея в скинию Господню и сказал ему: так сказал царь: выходи. И сказал тот: нет, я хочу умереть здесь. Ванея передал это царю, говоря: так сказал Иоав, и так отвечал мне. Царь сказал ему: сделай, как он сказал, и умертви его и похорони его, и сними невинную кровь, пролитую Иоавом, с меня и с дома отца моего» (III Цар. 2, 30–31).

И вот Ванея, наследник Иоава в роли сильного человека, убивает военачальника в скинии. А Соломон более детально, чем о священнике Авиафаре или глумливом Семее, говорит об участии Иоава в судьбе Давида. Слова Соломона ясны и красноречивы, они представляют собой что-то вроде династической и патриотической поэмы:

«Да обратит Господь кровь его на голову его за то, что он убил двух мужей невинных и лучших его: поразил мечом, без ведома отца моего Давида, Авенира, сына Нирова, военачальника Израильского, и Амессая, сына Иеферова, военачальника Иудейского; а обратится кровь их на голову Иоава и на голову потомства его на веки, а Давиду и потомству его, и дому его и престолу его да будет мир на веки от Господа!» (III Цар. 2, 32–33)

Смерти мелкого Семея и великого Иоава означают, что воля Давида действует и после его кончины. А конец Адонии проявляет все еще действующий магнетизм личности Давида. Этот эпизод также демонстрирует характер Соломона. После смерти Давида Адония приходит к Вирсавии с необычной просьбой. Он уже поклонился царю, своему младшему брату, и тот сказал ему: «Иди в дом свой».

Теперь, когда Давид умер — похоже, в тот самый момент, когда Давид умер, и Семей и Иоав еще живы, а Авиафар еще священствует, — Адония выходит из своего дома с желанием, которое своеобразным образом продолжает историю Давида в воображении его сыновей и жены Вирсавии:

«И пришел Адония, сын Аггифы, к Вирсавии, матери Соломона. Она сказала: с миром ли приход твой? И сказал он: с миром. И сказал он: у меня есть слово к тебе. Она сказала: говори. И сказал он: ты знаешь, что царство принадлежало мне, и весь Израиль обращал на меня взоры свои, как на будущего царя; но царство отошло от меня и досталось брату моему, ибо от Господа это было ему» (III Цар. 2, 13–15).

Размеренные, закругленные периоды этого диалога, предварительного фехтования между Вирсавией и Адонией, прекрасным старшим братом царя Соломона, обладают интимным, правдоподобным звучанием, далеким от стилизованных формулировок о седовласых головах и продолжающихся династиях. Адонии, видимо, тяжело сознавать, как близок он был к тому, чтобы стать царем. «У меня есть слово к тебе», — говорит он. Его просьба, к изложению которой они с Вирсавией постепенно приближаются, похожа на завуалированную политическую ставку. Чем-то все это напоминает, как Авенир вошел к наложницам Саула, чтобы унизить слабого наследника Иевосфея, или как Авессалом вошел к наложницам Давида по совету хитрого, как змей, человека Ахитофела. В этом жесте проглядывает страсть, с которой проявлялись искаженные сыновние и братские чувства, господствующие в семье Давида. В любом случае то, что после долгих хождений вокруг да около просит Адония у Вирсавии (термин «мачеха» вряд ли применим к полигамным семьям), поражает.