Сопка голубого сна - Игорь Неверли

уходили в лес. Теперь и они могли сесть к костру подкрепиться.

— Ну, Надя, ты держалась молодцом. Другая бы женщина кинулась мне на шею или хлопнулась в обморок, и в том, и в другом случае волки бы своего не упустили. А ты нет. Оставалась непоколебимой.

— А что было делать? Все равно помирать.

— Смотря когда и от чего.

— Оставь комплименты, Бронек. Не мной, а тобой надо восхищаться. Если бы не твоя смелость и присутствие духа, волки пировали бы не там, а здесь. Ты себя вел как настоящий мужчина, более того, как...

— Ну ладно. Ты хочешь сказать, что я вел себя так, как надо. Но давай лучше поговорим об одной большой собаке, которая нас подвела...

Бронислав был зол на Брыську, так зол, будто забыл, что это все же не человек, а собака. Он привык к мысли, что Брыська все понимает, что у него человеческие чувства и реакции, спал, уверенный, что Брыська все время начеку, а тут такой позор, хуже — измена! Ему следовало учуять волков издалека, шагов за триста, это его родственники, двоюродные братья, которых человек сделал его врагами,— учуять и предостеречь хозяина. А он подпустил их на десять шагов! Только весь сжался и дрожал. Еще минута, и вся ватага накинулась бы на них, счастье, что Надя проснулась и закричала... И это называется защитник, сторож, их нос, глаза и уши? К черту такую собаку, пристрелить ее надо, больше ничего!

Все это он изложил, жуя, короткими, отрывистыми фразами. Брыське он не дал никакой еды. Собака лежала около саней, распластавшись на земле, как неживая. Надежда пыталась ей что-то кинуть, но Бронислав запретил.

— Мне такая собака не нужна!

Погода явно портилась, снег валил все гуще, дул сильный ветер. Поэтому они второпях погрузились, запрягли единственного коня и двинулись в путь. Проохали мимо двух волчьих трупов, мимо кровавых следов третьего, ведущих к лесу, издалека увидели разрытый снег, большое кровавое пятно и торчащий скелет лошади, выехали на реку. За розвальнями бежал с опущенной мордой и поджатым хзостом голодный, пристыженный Брыська.

— Думаю, сегодня у нас последний день пути,— сказала Надежда.— Нижнеудинск уже где-то недалеко.

— Да, похоже. Если погода не помешает, к вечеру прибудем.

Они ехали молча. Надо было все время следить, чтобы не сбиться с пути. Был момент, когда в них чуть не врезалась тройка, мчавшаяся как бешеная вверх по реке. Кто-то, очевидно, спешил удрать от непогоды — Бронислав едва успел подать в сторону.

Ветер усиливался и резал лицо, мела поземка, и Бронислав решил подъехать к левому берегу, поискать укрытие. Однако двигаясь вдоль берега, он нечаянно свернул на речку, приток Уды. Догадался об этом не сразу, а только заметив, что река внезапно сузилась, ее берега становятся все круче, а ветер дует поверху. Он хотел было остановиться, но лошадь, напротив, прибавила шагу и бежала вперед, будто учуяв стойло. Также и Брыська, бредший все время сзади, выскочил вперед и задрал морду, принюхиваясь. Бронислав доверился чутью животных, и все же что-то его останавливало, внутренний голос предостерегал: не езди туда! Увы, было уже поздно. На правом берегу показалась из-за холма дымящаяся труба, и лошадь с собакой устремились к одинокой избушке среди поля, без забора и ворот.

Собака не лаяла, но дверь распахнулась, и на улицу выбежали оборванец с топором в руке и другой, повыше, босой и лохматый, оба бородатые, один рыжий, другой черный, рыжий с топором схватил лошадь под уздцы.

Брыська заурчал и хотел кинуться, но Бронислав его остановил:

— Брыська, ко мне! А ты брось топор!

— Я, что ли?

— Брось топор, не то...

Рыжий увидел нацеленное на него ружье и оскаленную собачью морду. Бросил.

— Я хотел только коня отвести, а то сюда нельзя...

— Это можно было и без топора сказать. А почему к вам нельзя?

— Потому... Зараза потому что!

— Холера?

— Может, холера, может, тиф... Убирайся, пока живой!

В окне мелькнула еще одна взлохмаченная голова и тут же исчезла.

— А деревня далеко отсюда?

— Здесь нет никакой деревни.

— Тогда я остаюсь. У меня в санях больная жена, и нам надо где-то переждать буран... Эй, чернявый, открывай сарай!

Черный бородач, отбежавший было к сараю, открыл ворота.

Бронислав въехал. Здесь было тихо и пусто, как будто сюда и не заходили никогда. Он осмотрелся и вышел на улицу. Те двое стояли там же, где раньше.

— Значит, так. Мы останемся здесь и в вашу избу, где зараза, заходить не будем. Нам от вас ничего не надо, у нас есть все свое, а за ночлег заплатим вам рубль.

— Покорнейше благодарим, ваше степенство, рады служить... Не нужно ли вам воды?

— Да, вода для чая пригодилась бы.

— Лешка, слыхал? А ну, мигом!

Бронислав остался у сарая, поджидая его. Он внимательно озирался по сторонам, лицо у него было сосредоточенное, напряженное.

— Пожалуйте,— сказал чернявый, ставя перед ним ведро воды. Он был взволнован, явно хотел что-то сказать, но молчал и только одной босой ступней тер другую.

— Благодарю,— Бронислав пожал ему руку, отметив характерный металлически-серый оттенок кожи, какой оставляет работа со свинцом. Взглянул в измученные, огромные глаза, сверкающие на не бритом уже много месяцев лице, и добавил: — Я умею благодарить за любую услугу.

Тот хотел ответить, но из глубины двора позвали «Лешка!». Бронислав посмотрел вслед убегающему бородачу и отнес ведро в сарай.

— Послушай, не зря ли мы здесь остановились? — спросила Надежда, явно взволнованная.— Изба на отшибе, а эти дикие лица очень подозрительны.

— Нет, дорогая, тебе кажется, это просто очень бедные люди,— нарочито громко ответил Бронислав, давая понять, что и стены иногда имеют уши.— Скажи лучше, женушка, чего бы нам поесть?

Так они начали беседовать в двух диапазонах — громко для посторонних и тихим шепотом друг для друга: ты права, это фальшивомонетчики — что они делают? — рубли — откуда ты знаешь? — я видел во дворе сломанную формочку, ну и руки этого чернявого — что же делать? — ничего, будем вести себя как ни в чем не бывало, но надо быть начеку...

Так, разговаривая, они приготовили, а вернее разогрели, обед, попили чаю, а поскольку в чайнике осталось немного кипятка, Бронислав решил побриться — за четыре дня у него отросла изрядная щетина. Он достал бритву, мыло, кисточку, побрился, умылся, и тут прибежал чернявый.

— Простите, ради бога, мне неловко просить, но не одолжите ли вы мне бритву? — спросил он громко и быстрым шепотом добавил:

— Умоляю, побрейте меня, я в это время все расскажу.

— Ты же знаешь, что жену и бритву никому не одалживают... Но так и быть, садись вот сюда, на пенек, я сам тебя побрею. И постригу, пожалуй. Наденька, поищи ножницы...

— Мне просто стыдно, что вы, ваше степенство, прикасаетесь к такому грязнуле...— сказал чернявый, и тут же шепотом: — Увезите меня от них, спасите!

Таким образом, за стрижкой и бритьем Бронислав узнал, что те двое держат его здесь насильно, отобрали ботинки и паспорт, чтобы он не мог убежать, чистый паспорт человека, который никогда не привлекался к суду, для них на вес золота — они фальшивомонетчики, делают из свинца «серебряные» рубли, а его теперь подослали выведать, не заподозрили ли приезжие чего-нибудь...

Бронислав закончил стрижку и бритье, и, хотя был взволнован услышанным, все же перемена, происшедшая во внешности парня, его ошеломила.

— Иди сюда, Надя, посмотри, какой красавец! Надя встала, подошла.

— В самом деле!

На пеньке сидел юный Иисус Христос с византийских икон, с оливковой кожей, иссиня-черными, слегка вьющимися волосами, нежным маленьким ртом, изящным орлиным носом и томным взглядом миндалевидных глаз.

— Клянусь, я не такой, как они. Я издалека, из Варшавы...

Тут Бронислав догадался, откуда этот акцент и эта внешность. Он вспомнил свои детские игры во дворе с еврейскими мальчишками и выкрикнул единственную, запомнившуюся ему с той поры фразу:

— Мит вемен шпилст ду? Шпилст ду мит мир, ци мит зай?

Чернявый схватился за голову: ай-вай, так вы знаете идиш? Вы из Варшавы, вы наш? Из окна позвали:

— Лешка!

Лешка схватил Надю за руки и, целуя ее ладони, со словами: «Я ваш, я с вами, клянусь!» — выбежал из сарая.

— Что ты ему сказал? — спросила Надя.

— «Ты с кем играешь, со мной или с ними?» Это единственные слова на идиш, какие я знаю. Я вырос в Варшаве на еврейской улице и помню, что так мальчишки спрашивали друг друга, кто с кем играет.

— А что ты думаешь о нем?

— Не знаю, каким образом, какими путями прибился к этим мошенникам варшавский еврей, но думаю, что он не врет...

Он в задумчивости прошелся по сараю и, бросив взгляд на розвальни, заметил отсутствие ружья. А ведь оно было здесь. Висело на крюке справа, рядом с сиденьем. Может быть, упало?