Вереница - Элисон Синклер

Стивен вернулся. Я должна как можно скорее закончить письмо, потому что вернулся он в ужасающем состоянии. Даже не смог пролезть по моему туннелю. Он заполз в него, как больное животное забивается в нору, собираясь там умереть, и я нашла его, когда спустилась вниз, чтобы замаскировать вход в туннель. Он все еще там – я не смогла сдвинуть его с места. Ноги у него свисают из входа, и я злюсь и боюсь – злюсь на него, боюсь за него и боюсь, что меня обнаружат. Мне кажется, он меня не узнает. Порой, когда я приношу ему воды, он не соображает, что с ней делать, и выливает ее себе на лицо. А иногда хватает стакан и пьет так, словно хочет в нем утонуть. Воняет от него несусветно, потому что я не могу его вымыть, а у него понос, и писает он тоже под себя. Что мне делать, если Стивен умрет?

Он не умер (пишу на следующий день). Корабль въелся в его одежду там, где на ней были пятна, и когда Стивен сегодня утром попытался встать, от его одеяния остались одни лохмотья. Он весь грязный и вонючий, а лицо у него совершенно отрешенное. Я невольно вспомнила Пету в ту ночь – она точно так же сидела тогда в порванной одежде, обняв коленки и ничего не замечая вокруг. На правом плече у него глубокие шрамы, как после серьезной аварии. На лице – синяк, на руках тоже синяки, и на животе. А еще у него на руке припухлость, как от комариного укуса, и Стивен взрезал ее крест-накрест ножом. Это меня совершенно сбило с толку, и я снова задумалась о том, кто же он такой. (Только не спрашивайте, что именно я думала. Возможно, я просто насмотрелась фильмов про психов.) Я принесла ему одеяло, чтобы он смог снять свои обделанные лохмотья и прикрыться. Не знаю, как мне сказать ему, что я уже видела мужчин в подобном состоянии, причем не раз. Но с ним, похоже, такого еще никогда не случалось. А может, и случалось. В общем, я дала ему одеяло и велела ползти вверх по туннелю. Это было непросто. Он еще довольно слаб, а я уже довольно беременна. Сейчас он моется под водопадом, как Пета тогда. Я не хочу ему мешать, но, наверное, придется. Вода здесь не ледяная, однако и не горячая. Не хочу, чтобы он снова слег. Хотя, пожалуй, я сперва схожу вниз и принесу его рюкзак.

Стивен ушел. Я не имею в виду “скончался” – просто ушел. Когда я вылезла наверх с рюкзаком (я думала, что рожу, пока тащила его по туннелю; как он допер его сюда в таком состоянии, ума не приложу!), Стивен лежал у водопада, растянувшись на зеленом полу так, словно на него наступил великан и раздавил всмятку. Я вытерла его своей рубашкой и накрыла одеялом, потому что беднягу ужасно трясло и выглядел он кошмарно, а лезть в чужой рюкзак мне было как-то неудобно. Но пока было темно, он встал и оделся. Очевидно, запасная одежда была у него в рюкзаке, поскольку, когда зажегся свет, он был уже одет. Я могла бы поклясться, что не сомкнула той ночью глаз – боялась, как бы ему не стало хуже, – и все же, очевидно, я уснула.

Он посмотрел на меня таким взглядом, каким мужики в фильмах смотрят на случайную ночную партнершу, пытаясь вспомнить ее имя. Очень смешно, верно,? Я думаю, у него многое вылетело из памяти, и мне нетрудно было угадать, что он хочет узнать, хотя не хочет спрашивать. Но я-то помню, что не называла ему своего имени, поэтому я сказала ему, как меня зовут, и где я его нашла, и что случилось с его одеждой. Некоторые слишком яркие детали я опустила. Он сказал, что внезапно почувствовал себя так плохо, что чуть не загнулся. Он помнил, как шел через пещеру, но не мог вспомнить, как решил прийти ко мне. Как заполз в мой туннель, он тоже забыл. Похоже, ему было неловко, что его так скрутило. Он не признался, кто наставил ему синяков – в точности как вы, ребята, – но сказал, что его укусила какая-то голубая инопланетная букашка и он на всякий случай надрезал укус, чтобы яд вышел наружу. Значит, это вовсе не был какой-то ритуал самоистязания. И как я сразу не догадалась? Я же выросла в самых что ни на есть диких кварталах Лос-Анджелеса, так что по идее должна быть готова к здешней жизни. Но я ведь думала, что увижу блестящие пульты и маленьких гуманоидов с большими глазами!..

Короче говоря, я предложила ему куриный бульон с лапшой из пакетика, если он сумеет нагреть воду. Стивен вытащил из рюкзака огарок свечи, зажег ее, а потом мы целую вечность ждали в неловком молчании, как на первом свидании, пока согреется вода. У меня была глиняная кружка, у него – металлическая, и мы поели тепловатого куриного бульона. Стивен сказал мне, что люди едят коричневатые наросты, образующиеся на стенах. Я так и думала, что они съедобны. Перед уходом он в виде благодарности набросал мне карту, на которой указаны ближайшие пещеры и группы людей, которые поселились в них. Стивен ходил по пещерам шесть дней, пока не заболел, однако им конца не видно; похоже, корабль так велик, что его невозможно обойти пешком. Теперь я знаю, кто мои соседи – и думаю, кому из них нанести визит в первую очередь.

Часть 2

БОЛЕЗНЬ

20. Софи

Первый больной умер на девятый день, прямо перед тем как зажегся свет. Софи, лежавшая на своем обычном спальном месте, на открытом склоне, услышала, как кто-то зовет ее громким шепотом. Она бесшумно встала и пробралась между телами вперед, к ограниченному белыми флажками коридору. Как оказалось, ее позвала Адриен ла Флер.

– Извини, Софи, ты нужна нам в изоляторе.

Она схватила Софи за руку и повела ее, точнее, последовала за ней. Ла Флер часто подшучивала над собой, говоря о нехватке в детстве витамина А, поскольку в темноте она действительно видела хуже среднего.

– Если хотите, чтобы я взглянула на какие-то образцы, придется подождать до утра, – пробормотала Софи. – При свечке я ничего не разгляжу.

– Не в этом дело, – сказала л^ Флер и умолкла.

Работы по обустройству внутренних помещений находились на самой начальной стадии, и поэтому все здесь напоминало скорее руины, чем новостройку. Они вошли в коридор, стены которого местами доходили лишь до колена и тянулись узкой ленточкой между колоннами из аргиллита. Изолятор был единственным местом, где разрешалось жечь свечи и другие горючие материалы, поскольку запасы их в лагере были ограниченны.

Изолятор слегка походил на чистилище – огоньки свечей, выхваченные светом части тел и лиц и густые черные тени. Все фигуры либо лежачие, либо стоячие: лежачие дрожат мелкой дрожью, стоячие нерешительно и осторожно движутся в этом адском освещении. Людей явно прибавилось.

– Тридцать случаев уже, – сказала Адриен. В лаборатории патологии стены по крайней мере были выше уровня глаз. Софи настояла на этом, поскольку не хотела, чтобы ей мешали работать; кроме того, она боялась, как бы кто-нибудь из взрослых или детей не стащил ее инструменты. У нее похолодело в груди от раздражения и примитивного чувства собственности, когда она увидела, что лаборатория – ее лаборатория! – полна народу. Здесь были остальные медики, не находившиеся в изоляторе, а также Арпад, Доминик и несколько членов комитета. Когда Софи увидела, кто еще там находится, у нее волосы встали дыбом. На длинном куске аргиллита, который она пыталась обработать и сделать гладким, чтобы приспособить его под рабочий стол, лежал покойник. Свет единственной свечи в стенной нише падал на синевато-серое мертвое лицо.