Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

— Христианство не еврейское учение, — тихо сказал Замке.

— Да? — Ягер удивленно повернулся к нему. — А чье же? Честное слово, вы меня поражаете, профессор, может быть, мы начнем разбирать национальные корни всех христианских пророков? Или вы мне сейчас заявите, что отцом Иисуса Христа был голубь?

Боюсь, что спор о национальной принадлежности христианства будет не в вашу пользу. На самом деле к личности Христа не может быть никаких претензий. Тут дело даже не в нем, дело в том оружии, которое он принес в этот мир.

— Что вы имеете в виду?

— Он отказался от борьбы, сделавшись мучеником-пророком. Вместе с его смертью умерла и истина, которую он нес.

— И в чем же истина? — насмешливо спросил Замке. Фрисснер отметил, что во время спора профессор утратил свой страх перед непредсказуемым штурмбаннфюрером.

— Напрасно вы иронизируете, — не поддался на провокацию Ягер. — Той истины, которую нес Иисус, не знает никто. Ни я, ни вы, ни даже Римский Папа! Потому что если она и есть, если где-то есть Евангелие от Христа, то оно похоронено в самом глубоком подвале Ватикана или где-нибудь в пустыне Палестины потомками первосвященников.

— А вы думаете, что оно обязательно есть?

— Не знаю. Но если его нет, то нет и истины, есть только множество свидетельств людей, предавших своего пророка. Неисчислимое количество раз переписанных свидетельств. Переписанных людьми, не всегда чистоплотными, не всегда честными, не всегда бескорыстными. Христианство выродилось в плеть, которой клир погоняет свое стадо. Орудие власти, орудие давления на власть… Что угодно, но это не Вера.

— Так я не совсем вас понял, почему вы считаете, что Евангелие от Христа обязательно не согласуется с церковными догматами? Если принять мысль, что оно все-таки есть…

— Потому, мой милый профессор, что это Евангелие до сих пор не опубликовано, — ответил Ягер опешившему профессору. — Если, конечно, принять мысль, что оно все-таки есть. А без него…

Ягер развел руками. Но Замке сдаваться не собирался:

— Однако поскольку этого документа нет или он надежно спрятан, почему вы так настойчиво считаете, что все известные Евангелия переписаны? На каком основании? Хотя, конечно, презумпция невиновности вас вряд ли касается…

— На том основании, что есть большая разница между тем, что говорил Христос, и тем, что делает церковь, основываясь на тех самых догмах, о которых вы говорили. — И Ягер снова что-то сказал по-арабски.

— Горе же им, которые пишут писание своими руками, а потом говорят: «Это от Аллаха», — перевел Замке. — Но откуда вам знать, что говорил Христос?

— Кое-что сохранилось и в Библии…

— Так вы еще и Библию изучали? — спросил Фрисснер. — Вас надо было брать на должность полкового капеллана.

— Спасибо, — ответил Ягер. — Гордиться собственной безграмотностью могут только немецкие солдаты. Невеселое зрелище.

— Один-один, — подвел итог Богер, до этого момента молчавший.

Фрисснер сжал зубы, помолчал некоторое время, а потом заметил:

— Хорошо, вы можете называть меня атеистом или как угодно, но пропагандировать собственное бесстрашие перед лицом якобы сверхъестественных сил я бы на вашем месте не стал. Вы же испугались чего-то там, в этом дрянном селении.

— Испугался. Но на вашем месте я бы не путал бесстрашие и ту же необразованность. Никто не знает, как повели бы себя вы…

Фрисснер усмехнулся:

— Ну так просветите меня! Ягер покачал головой:

— Послушайте профессор, что вы знаете о Звере с сухими глазами? Вы же арабист, должны же знать содержание легенд местных жителей!

— Безусловно… — неуверенно начал Замке, — Но поймите, жителей пустыни много. Языковых наречий еще больше, а легенд вообще неисчислимое множество. Пустыня порождает их тысячами… Вы и сами видели достаточно всякого. Я хочу сказать, что невозможно знать все легенды, все мифы и прочее…

— Но по этому случаю вы же можете что-то сказать?

— Могу, но не ожидайте многого. Есть предание о Звере с высохшими глазами. Он приходит из пустыни ночью и, мучимый невероятной жаждой, пьет жизнь из людей.

— Пьет жизнь? — переспросил Богер, не оборачиваясь.

— Ну, кровь, может быть… Может быть, еще что-то… легенда говорит именно так. Пьет жизнь. Существует масса описаний, но все они так или иначе не заслуживают доверия.

— Почему же?

— Видите ли… — Замке замялся. — Описание этого существа таково… Я хочу сказать, описание его действий таково, что свидетельств остаться не должно. Никаких.

— Почему? — снова спросил Богер.

— Потому что не остается живых… — невозмутимо сказал профессор и поправил соскочившие очки.

Повисла пауза. Фрисснер поймал быстрый взгляд Ягера.

— Вздор какой-то… — Артур кашлянул. — Честное слово, я уважительно отношусь к пустыне, я уважительно отношусь к природе вообще. Но я далек от того, чтобы персонифицировать какие-то ее катаклизмы…

— А от чего умерли те англичане? — спросил Ягер.

— Я не специалист по пустыням. Спросите профессора, — ответил Фрисснер и подумал, что про англичан Ягеру лучше было бы не вспоминать. Хотя в машине были только Макс да Юлиус, такие разговоры при подчиненных лучше не вести. Его и самого до полусмерти напугали высохшие трупы, а уж какое впечатление они могли оказать на солдат…

Фрисснер действительно не был мистиком, он был практик, который насмотрелся в лицо смерти в окопах и в боях и понял, что ничего особого в ней нет. Но в этих высохших англичанах было что-то, что не укладывалось в привычную картину мира. А уж что Ягера простой смертью не напугать, это Фрисснер понимал хорошо.

— Мне трудно сказать, для точного ответа нужно было провести исследования… Но предположить можно несколько причин. Например, укус неизвестного насекомого, который вызывает безумие… Такие случаи известны науке. К тому же, — Замке обратился к Ягеру, — вы не видели, что делает с человеческим телом песчаная буря.

Богер издал звук, похожий на фырканье лошади, но ничего не сказал.

— Странный приступ мистики, Людвиг, — сказал Фрисснер. — Вы же сами считали, что англичане умерли от каких-то весьма естественных причин.

— Вы меня очень ловко переубедили, — хмуро отозвался Ягер. — Странно, что вы сами об этом позабыли. Вы не похожи на человека, который склонен к самоуспокоению.

«Они думают, что едут по пескам, — думал Ягер. — А на самом деле по чему мы едем? Где мы на самом деле? Мы на Земле? В какой мы реальности? Какие тут действуют законы? Этого не знают ни они, ни я… Этого не знает никто, и я совершенно не удивлюсь, если мы на этих грузовиках въедем напрямую в Валгаллу на очередном повороте. Странно, что никто этого не чувствует».

Чувство потерянности, которое он испытал в момент, когда на них надвигалась песчаная буря, снова посетило его. Он ощутил себя одиноким, ответственным перед небом за все грехи человечества. Ягер вдруг увидел себя сверху — маленькую букашечку, двигающуюся в огромном организме пустыни. Таком огромном, что, казалось, вся Вселенная не способна поглотить этот песчаный океан. А он, человек, все идет куда-то, все движется…

Это не было страхом, — чувство, посетившее штурмбаннфюрера, было родственно шаманскому экстазу, трансу, когда человек вдруг осознает, что есть нечто большее, чем его тело, есть нечто большее, чем материя.

Из этого состояния его вывел Фрисснер: — Людвиг, вам не кажется, что дорога…

Ягер посмотрел вперед.

Дороги действительно не было. Колеса «фиата» давили пустынный песок безо всякого намека на проезжую часть.

— Черт вас задери, Макс, — вскричал Ягер. — Куда вы нас завезли?!!

Богер остановился, оглянулся. Удивление на его лице стало еще сильнее.

— Только что же была… — пробормотал он.

Все высыпали из машины. Вокруг были одни барханы. Ни впереди, ни позади не было никакого намека на дорогу.

— Как ты это можешь объяснить? — тихо спросил Фрисснер у Богера. Тот пожал плечами:

— Секунду назад была дорога…

— Начинается, — пробормотал Фрисснер и закричал: — Всем приготовиться, от машин не отходить, смотреть в оба!

В напряженной тишине слышался только шелест песка, перемещаемого ветром.

Ягер вытер пот и переступил с ноги на ногу. Ноги утопали в песке.

— Профессор? — раздался сзади голос Фрисснера. — Что вы можете нам сказать?

— Боюсь, что не особенно много, — донесся слегка блеющий голос Замке. Он вызвал у Ягера приступ глухого раздражения. — В дневниках отца нет никаких указаний на этот счет, в дневниках… Может быть, мы съехали с дороги? Отец пишет что-то об этом… Я не помню дословно.

— Черт возьми, яйцеголовый вы сукин сын! — взорвался Ягер. — Вы умеете говорить по делу, а не мямлить?!

Замке испуганно сглотнул, покивал головой и кинул взгляд на Фрисснера. Тот сделал успокаивающий жест рукой: