Пути волхвов. Том 2 - Анастасия Андрианова

Велемир вернулся, когда телеги оказались уже разгружены, кони – напоены и вычищены, а большой шатёр собран и установлен недалеко от озёрного берега. В груди у Нима заныло, когда он взглянул в озабоченное лицо приятеля.

– Мы останемся, пока он не вылечит Мейю, – сообщил Велемир.

– Так он вроде колдовать умеет. – Энгле потёр озябший нос и спрятал пальцы в длинные рукава плаща. – Вылечит быстро, да разбредёмся. Неплохо всё, в общем-то. Подкинули нас с ветерком, мне вот одёжка перепала. Накормят, думаю, и ночевать пустят.

Велемир провёл рукой по грязным волосам и озабоченно опустил голову.

– Не думаю, что быстро. Он сказал, что не может лечить волшбой. У них есть бабка-ворожея, но… – Велемир сглотнул. – Она не умеет лечить Морь.

– С чего ты взял, что у Мейи именно Морь? – воскликнул Ним. – Это что, Трегор тебе сказал?

Велемир поднял на них с Энгле беспомощный взгляд, снова оправил волосы и глухо произнёс:

– Он сказал. Сказал, что наконец её учуял. Не простая хворь, не от холода или сырости её в жар кинуло. Вы знаете что? Вы идите вдвоём. Нечего вам тут делать. А я обещал Мейе, что пристрою её куда-нибудь, вот и буду тут до тех пор, пока шуты её не вылечат. Они вылечат, должны. Мы ведь рано заметили. А чем раньше, тем лучше…

Энгле положил руку на плечо Велемиру.

– Успокойся. Ты молодец, ты у нас взрослый и ответственный, с тобой никто не пропадёт. Что ты можешь сделать? Пристроил уже, тут ей будет неплохо. А тебя дома ждут мать, отец, сестрёнка. Давай к ним. Довольно уже. Где мы сейчас? Доберёшься домой?

Велемир криво усмехнулся, безрадостно и отрывисто.

– Мы в Чудненском, Энгле. Не знаю, что за силы на стороне этого Трегора, но он умеет делать что-то со временем. Замедлил деревенских с вилами, а коней своих ускорил так, что всё Средимирное почти насквозь проскакали. Я далеко от дома. Никогда так далеко не забредал.

Ним не знал, чем утешить Велемира, поэтому просто обнял. Свечник уткнулся лицом в его плечо, и Энгле, недолго думая, присоединился к объятиям.

* * *

Скоморохи прикатили в шатёр брёвна и пни, постелили сверху покрывала и подушки, принесли несколько дощатых столов, развели снаружи костры, а из изб понесли горшки с кашами, пироги и жареную дичь. К Ниму, Энгле и Велемиру подскочил Жалейка с какими-то тряпками в руках и достаточно бесцеремонно начал подталкивать друзей к шатру.

– Давайте-давайте, все собираются. Вы здесь гости, значит, тоже обязаны посидеть.

– Ты, смотрю, уже освоился и все обычаи выучил? – огрызнулся Энгле.

Жалейка беспечно улыбнулся.

– Ну, я того и хотел. Вот она – гильдия. Не гадал, что так скоро их встречу. Всё благодаря вам, ребята. Тут, между прочим, вам передали.

Он сунул Ниму и Велемиру тряпки, которые оказались такой же странной верхней одеждой, как то, что уже было надето на Энгле. Ниму достался тёмно-синий бархатный кафтан, тяжёлый, зато действительно тёплый. Ним не стал возражать.

– Погоди. – Энгле потянул Велемира за рукав, не давая отойти. – То есть они думают, что у Мейи Морь, но оставляют её у себя? И мы… что, если мы от неё уже заразились? Или заразились вместе с ней… Там, у ворот Коростельца, были больные, помните?

– Второй раз Морь не подцепишь, – отмахнулся Жалейка. – Так что ни шутам, ни мне ничего не грозит. А вы трое и правда можете заболеть. Да ведь и до этого могли. По улицам да по деревням Морь катится, и прятаться она мастерица, не знаешь, где её встретишь.

– Я пока останусь, – упрямствовал Велемир. – Но Жалейка прав. Не знаешь, где Морь найдёшь.

– Тут уж не наша воля, – со вздохом согласился Энгле. Он огляделся по-хозяйски, ударил рука об руку и кивнул Ниму. – Место хорошее, меченые нас пока не бьют… Сейчас посидим и решим. Что, Жалейка, угощать, говоришь, будут?

Жалейка широко ухмыльнулся. Из шатра так дурманяще тянуло едой и пряным сбитнем, что Ним согласился: на сытый желудок и думаться будет лучше.

Глава 20

Последняя капля

Когда позолотевшие леса сменились чёрными еловыми, я понял, что до Гнезда, до назначенного места совета, осталось совсем немного. И новой головной болью билась мысль: куда спрятать моих чудных спутников? Нельзя, чтобы все соколы видели, что я с Игнедой да с мальчишкой беспризорным. Из-за мальчишки засмеют, из-за княгини головы лишусь.

Решился, может, на глупость, но другого ничего не придумал. Ссадил их у выворотня огромного, искорёженного, натаскал веток, устроил что-то вроде рыхлой берлоги и ссадил всех троих: Игнеду, Огарька да медвежонка облезлого. Вот кому берлога точно впору пришлась. А коня отвёл в чащу дальнюю, нашёл опушку с россыпью багряных капель брусники, привязал и зарубок пару сделал, чтобы легко потом найти животину. Поговорил с местным хозяином, Гранадубом, попросил не трогать моих подопечных – говорил, разумеется, только я, а лесовой, если и слышал меня, то никак не переборол свою лень и не подал знак, что просьбы мои услышаны. Всё равно я надеялся на лучшее. С той же надеждой оставил Огарьку и Игнеде по маленькому метательному ножику, помолившись Золотому Отцу, чтобы они двое не перерезали друг друга, пока я не смогу за ними присмотреть.

Соколы прибыли слаженно. Отсрочили, видно, свои заботы ради общего дела, и не успела Серебряная Мать выплыть на небесный пурпур, как гнездо приняло пятерых своих оставшихся птенцов.

По лицам моих братьев я понял, что мрачное известие ударило по ним почти с такой же силой, как по мне самому, только скорбь и тревогу каждый выражал по-разному.

Самый старший из нас, Сапсан, сделался ещё строже и молчаливее, чем обычно. Морщины на его лбу проступили ярче, а в серых глазах пылал холодный огонь. Чеглок злился, ворчал, что я заставил его бросить Ягморово поручение и кинуться в гнездо, Дербник выглядел ошарашенным, будто не верил никак, что я написал чистую правду, а по красным глазам Кобчика было ясно, что он в прямом смысле до сих пор оплакивал Пустельгу.

Мы вошли в гнездо, расселись кругом на сером дощатом полу, распустили волосы и молча выложили перед собой захваченную для обряда снедь. Кто принёс подсохший пряник, кто калач, кто горсть сушёных ягод, а я – кусок вяленой оленины. Закончив, мы посмотрели друг на друга, а потом начали хохотать.

Да-да, хохотать. Мы запрокидывали головы, заставляли себя смеяться, выдавливали смех из глоток, и он заполнял гнездо тяжёлым грохотом, бился о стены, как запертая в клетке стая грачей. Так мы гнали смерть. Показывали ей, что не боимся, что она не сломила ни нас, ни наше соколье братство. В навьем Нижнем мире нас слышали – о, как хорошо нас слышали! – и злились, я верил, люто злились.

Отсмеявшись до хрипоты, мы смолкли и повязали волосы обратно, у кого как было: кто в хвост, кто в косицу, кто просто повязкой стянул. Затем отщипнули по куску каждого подношения, прожевали и только тогда позволили разговору начаться. Смерть была запугана, Пустельга помянута, и можно было взяться за что-то другое.

Конечно, у меня спрашивали, как я нашёл Пустельгу, что видел вокруг и что слышал. Я повторил то, что писал в письмах, прибавил то, что не смог тогда рассказать, а когда заговорил о безликих и о деревнях, куда вернулась Морь, соколы закивали согласно.

– По пути мне встретилось буевище, – поддакнул Дербник. – Вонь стояла скверная, болезная. Наверное, аж с дюжину тел сложили в дом и заколотили, а свои избы бросили, пока не наступят холода. Народ готов бежать с насиженных мест, лишь бы живыми остаться.

– Глупые селяне тебе попались, – кашлянул Сапсан. – Я встречал только места сожжений. Нужно было тебе поджечь буевище, чтобы ветер не разносил заразу.

– Ты бы сам отважился подойти близко? – огрызнулся Дербник, похожий на растрёпанного бурого волка. Непослушные волнистые волосы неровно