Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

Нежные, девственные губы, её мягкий вздох – все это будет преследовать его сильнее, чем мысли о безумном, бушующем отце. Братья Элинор доверяют ему. Она доверяет ему. У нее доброе сердце и добродушный характер, от чего в обычных условиях он убегал бы со всех ног. Все это не имело никакого смысла.

А слушать, как она раскрывает причины, отчего и почему решила поискать свободу и мужа, который будет ее понимать, было почти так же тревожно. Предполагалось, что женщины служат призами или игрушками. Перед тем, как сойти с ума, его отец научил его, по крайней мере, этому, и демонстрировал свои взгляды при каждой возможности и с похвальной регулярностью. Все женщины, которых Валентин знал тогда и после, только подтвердили точку зрения старого маркиза. Тем не менее, эта женщина, кажется, имела собственные цели, в которые не входило забираться в постель к богатым и влиятельным. Как странно. И как возбуждающе.

Валентин заявил, что ему нечему научить ее. Строго говоря, это не было правдой, хотя прикосновения мужских рук к ее обнаженной коже, ощущение твердого члена, двигающегося в ней – всего этого, вероятно, не было в ее списке. Господи Иисусе, ему нужно было выпить.

Лошадь фыркнула за его спиной, так близко, что он смог ощутить горячее дыхание животного на своем затылке. Инстинктивно маркиз отпрянул в сторону. Колесо экипажа проехало почти по нему. Оно задело его за локоть, зажав его между экипажем и каменной стеной.

Валентин быстро обернулся, готовый резко раскритиковать любого идиота, управлявшего экипажем, который направил свое транспортное средство на тротуар и пытается задавить пешеходов. Но экипаж даже не замедлил своего движения.

Нет, это – фаэтон, поправил себя маркиз, хотя сзади не было герба, и возница настолько низко ссутулился, что между его шляпой и пальто невозможно было увидеть ничего, кроме дюйма светлых волос. Тем не менее, этих волос, да еще пары гнедых лошадей, запряженных в экипаж, было достаточно, чтобы совершенно точно определить, кто только что пытался его убить.

– Стивен Кобб-Хардинг, – выдохнул он, ощупывая оторванный рукав своего сюртука. Крепкий материал, вероятно, был единственной причиной, по которой его рука не была сломана. Если бы на его месте была девушка в платье, то ее одежда могла бы зацепиться за спицы колеса и потащить несчастную за собой.

Другие пешеходы приблизились к маркизу, бормоча «Вы не ранены?» и «Бога ради, это же Деверилл».

– Со мной все в порядке, – пробормотал Валентин в направлении толпы, а затем забыл о ней.

Какое интересное развитие событий. То, что Кобб-Хардинг ведет себя как трус, не делает его менее опасным. Как раз напротив. И это касается не только Деверилла.

Его первой мыслью было вернуться в Гриффин-Хаус и предупредить Элинор и Мельбурна о том, что они должны быть готовы к дальнейшим неприятностям со стороны этого ублюдка, но Валентин дал обещание. Именно поэтому он ненавидел обещать что-то. Это приводило к всевозможным скверным, затруднительным ситуациям. Он не сможет предупредить Мельбурна, не предав доверие Элинор. А прежний интерес Элинор к Кобб-Хардингу был одновременно и странным, и публичным, так что если бы маркиз бросил вызов и сам попытался разобраться с тем, кто напал на него, то имя девушки также связали бы с этим.

– Проклятие.

В довершение всего этого, ложь маркиза о необходимости посетить своего портного стала реальностью. Затем ему придётся посетить нескольких друзей и выяснить, что они знают о человеке, который одурманивает женщин, а затем пытается изнасиловать их. И чье новое хобби, очевидно, состоит в том, чтобы стремиться задавить джентльменов, которые возражают против его методов обольщения.

– Тетя Тремейн! – завизжала Пип, промчавшись мимо дворецкого, чтобы прижаться своим маленьким телом к ногам крепкой матроны, стоящей на пороге своей утренней гостиной.

– Соблюдай этикет, Пип, – предостерег ее отец, входя в фойе после Элинор.

– Ерунда, Себастьян, – усмехнулась леди Глэдис Тремейн, обнимая голову своей внучатой племянницы – единственную часть тела Пенелопы, до которой она могла дотянуться, даже согнувшись. – Этикет – это для знакомых. А для семьи нужны объятия.

– Тогда я исправлюсь, – сказал герцог, выступив вперед и поцеловав свою тетю в круглую щеку.

– А ты, Нелл? – продолжила графиня Тремейн. – Что ты мне предложишь? Объятие или поцелуй?

– И то, и другое. – Элинор бросилась вперед, обняв свою тетю поверх головы Пип и заставив девочку истерически захихикать.

– Вы меня расплющите! – она устроила целое представление, выбираясь из двойного объятия, а затем понеслась в утреннюю гостиную. – Печенье с шоколадом! – сообщила девочка.

– О, Господи, – проворчал Мельбурн и последовал за дочерью.

Элинор хихикнула, все еще крепко обнимая тетю за плечи. В компании своих братьев она чувствовала себя в безопасности, но только в присутствии тетушки Тремейн ей было… уютно.

– Боже мой, Нелл, – пробормотала Глэдис, так же крепко обнимая девушку в ответ. – Ты пугаешь старую женщину, обнимая ее с такой силой. Что-то не так?

– Просто у меня было несколько необычных дней, – ответила Элинор, неохотно выпуская тетю из объятий и отступая назад, – и я ощущаю потребность в хорошем объятии.

– Тетя Нелл объявила о своей независимости, – тягуче провозгласила Пип от дверей, ее рот уже был вымазан шоколадом.

– В самом деле?

– Она это сделала, – подтвердила Пенелопа, потянув Элинор за руку, пытаясь втащить ее в утреннюю комнату. – Я вначале подумала, что она собирается отправиться в Колонии, но этого не произошло.

– Я все еще могу это сделать, – пробормотала Элинор, поймав надменный взгляд Мельбурна, когда вошла в комнату.

– Ты должна рассказать мне об этом все, – проговорила тетя Тремейн, послав лакея за добавкой шоколадного печенья. – Это звучит очень увлекательно.

Элинор очень хотела рассказать своей тетушке об этом, но определенно не тогда, когда Пип и Себастьян будут сидеть в трех футах от нее.

– Все было не настолько драматично, – ответила девушка. – Я только хотела получить немного больше свободы и возможность самой найти себе мужа до того, как Мельбурн выберет мне кого-нибудь из большого количества.

Пип взглянула на своего отца.

– Разве ты держишь мужей в бочке[10], папа?

– Нет. Они сидят в коробке. Очень большой коробке, в которой проделаны отверстия для воздуха.

Тетя Тремейн рассмеялась.

– Твой отец обманывает тебя, Пенелопа. Если бы потенциальные мужья сидели в коробке, то кому-то пришлось бы их всех кормить. А я не могу представить никого, кто захотел бы оплачивать их пропитание.