Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

– Я вернусь к двум, – ответила она, и ее брат кивнул.

Деверилл сделал шаг вперед, чтобы предложить девушке свою руку, но когда Себастьян взял сестру за локоть и помог ей взобраться на высокое сиденье экипажа, маркиз коротко усмехнулся и обошел кругом, чтобы сесть с другой стороны. Несмотря на то, как быстро и легко герцог все проделал, что-то только что произошло. Неужели Мельбурн приказал Девериллу держаться от сестры подальше? Ради Бога, она ведь не попросила Валентина прийти сюда, чтобы соблазнить ее! Элинор только хотела, чтобы он показал ей, как это делается, чтобы потом воспользоваться преимуществами его знаний о мужчинах, мыслящих как он, но у которых репутация получше, и которые не станут прибегать к тому, чтобы опаивать девушку. Кроме того, на ее пути все еще стояли эти сложные «правила». Кроме того, Элинор размышляла над тем, что Себастьян думал о ее поездке с его другом. С его распутным другом.

– Ну что, в парк? – спросил Деверилл, когда Мельбурн помог Хелен забраться на маленькую платформу в задней части экипажа, и грум маркиза присоединился к ней.

– Если только ты не знаешь другого места, с большими возможностями, – ответила девушка, все еще полная решимости не шарахаться от него и от его гораздо большего знания греха.

– Возможностями?

– Чтобы мне можно было наблюдать и учиться на твоем примере.

Его мягкая улыбка стала еще шире.

– Парк вполне нас устроит, – экипаж с горохом покатился по дорожке и свернул на Парк-авеню. – Я думал, что ты решила стать свободной и избавиться от оков, – заметил Валентин через мгновение.

– Так и есть.

– Тогда почему ты позволила Мельбурну диктовать, как долго продлится твоя прогулка?

– Потому что я хочу увидеть свою тетю. Он только напомнил мне о моем обещании навестить ее.

Маркиз бросил на Элинор взгляд, одновременно лавируя экипажем посреди большего количества транспорта.

– Полагаю, что не существует правил, касающихся настоящего состояния свободы, – заметил он, – но я никогда не даю обещаний.

– Потому что ты беспокоишься, что не сможешь сдержать слова?

– Нет, потому что я не люблю чувствовать себя обязанным. Вот так-то, леди Элинор. Я поступаю, как хочу, и когда хочу.

Элинор нахмурилась.

– Я думаю, что ты не прав, – задумчиво произнесла она. – Быть свободным – это не то же самое, что быть никому не обязанным.

– Правильно. Это значит – не заботиться ни о ком.

– Это ужасно!

– Это – истина. Ты же сказала, что оказалась здесь, чтобы учиться.

Девушка вдруг подумала, а не дразнит ли он ее, разыгрывая адвоката дьявола для того, чтобы она смогла убедить себя, что ее маленькое приключение будет чем-то неправильным. Тем не менее, Деверилл определенно натянул на себя маску пресыщенного цинизма, причем иногда она была настолько широкой, что Элинор едва могла видеть за ней его самого.

– Итак, ты не заботишься ни о ком? Тогда почему ты спас меня той ночью?

Деверилл указал на Хелен, примостившуюся сзади.

– Для начала – можем ли мы говорить свободно?

– Я доверяю Хелен, – заявила девушка, надеясь, что ее доверие себя оправдает, потому что она не могла представить себе другой способ переговорить с Девериллом, без того, чтобы разрушить свою репутацию. – Но, спросив меня о моей горничной, ты еще раз продемонстрировал, что заботишься о ком-то еще, кроме себя и, в частности, о моей репутации.

– Да, я, действительно, делаю это, что весьма странно, – маркиз ненадолго сосредоточил свое внимание на улице. – Ты мне нравишься. Думаю, что если я увижу, что твоя репутация разрушена, это сделает меня несчастным.

На мгновение, сознание Элинор ухватилось за слова «ты мне нравишься» и отказывалось смотреть дальше них. Ох, она такая глупая гусыня. Валентин разжевал и выплюнул гораздо более искушенных женщин, чем она. К тому же, он постоянно этим занимается.

– Значит, ты не считаешь свою помощь мне – обязательством?

– Нет, я согласился на это, потому что мне этого захотелось.

– То есть, это лишь счастливое совпадение, что когда ты захотел что-то сделать, это оказалось тем, что сделать нужно?

– В точности так.

Элинор вздохнула, в ней поднималось разочарование. Девушке хотелось получить ответы, направление, что-то вроде свода правил, которым она сможет следовать, и которые помогут ей навсегда изменить свою жизнь, не отворачиваясь от семьи. Она хотела чего-то, что позволит ей получить желаемое. Чтобы она могла выйти замуж за того, за кого захочет, и чтобы никто другой не диктовал ей условий и не навязывал свои приоритеты.

– Я начинаю думать, что ты не собираешься давать мне прямые ответы.

– Задай мне прямой вопрос, и мы посмотрим.

– Я считаю, что мне, скорее всего, придется пнуть тебя, – огрызнулась Элинор.

Смех вырвался из его груди. Она никогда прежде не слышала, чтобы он так смеялся, легко и беззаботно и по-настоящему забавляясь. Один только этот звук заставлял ее сердце биться быстрее. Господи Боже!

– Я говорил серьезно, – наконец вымолвил маркиз, все еще посмеиваясь. – Я бы предпочел иметь более четкое представление о том, чего ты хочешь достигнуть.

– Отлично.

Элинор несколько мгновений сидела рядом с ним, размышляя и стараясь не замечать, как бедро Валентина прижалось к ее бедру, когда он повернул упряжку в сторону Гайд-парка.

– Когда твой отец… когда ты стал маркизом Девериллом, ты был готов к этому? К ответственности, я имею в виду?

На секунду, почти неуловимо, но она сумела это заметить, выражение его лица изменилось, напряглось, а затем снова расслабилось.

– Мой отец в свои последние годы был абсолютно спятившим, буйным сумасшедшим. Я управлял собственностью в течение трех лет до того, как получил титул. Так что да, я был готов к ответственности.

Какое-то время Элинор не знала что сказать. Ей было известно, когда Валентин унаследовал титул, но Себастьян никогда не упоминал, как именно это произошло. Она предположила, что было бы нетипично для ее слишком заботливого брата сообщить сестре об этом.

Элинор обучали этикету с тех пор, как она начала говорить, и, конечно же, она знала, как подходящим образом ответить на чью-то новость о трагической потере. Однако это был гораздо более сложный случай, чем обычно. Слова Валентина прозвучали так, словно он не был слишком задет или опечален, а скорее освобожден.

– Сколько тебе было лет? – тихо спросила она.

– Когда он умер? Восемнадцать. Мой дядя, лорд Уодделл, был в ярости, что старик дотянул до моего совершеннолетия. Он практически пускал слюни, так ему не терпелось наложить лапы на опекунство над Девериллом, – Валентин фыркнул. – С тех пор я его не видел.