Когда мы вернемся - Борис Борисович Батыршин

чем в Чернобыле — всё же советские АЭС времён холодной войны строились с расчётом на бомбардировку и способны были выдержать почти любой удар извне — чего никак нельзя было сказать об элегантных и экономных в плане материалов французских конструкциях. Возникший радиоактивный пожар (активная зона реактора была разрушена практически целиком) пытались задавить около месяца. Финальным аккордом стал сброс сотен тонн песка и графита с орбиты, через «батут» одной из орбитальных станций. Это принесло желаемые результаты, однако Кадараш, как и соседний городок Сен-Поль-ле-Дюранс обезлюдели на десятилетия вперёд — сейчас и город, и территория комплекса вместе с прилегающими к ним несколькими сотнями квадратных километров земли с виноградниками, яблочными садами и оливковыми рощами объявлены запретной зоной, обнесены колючей проволокой и, помимо достаточно ощутимого радиоактивного фона, служат источниками слухов о мутантах, губительных инфекциях и прочих ужасах, не уступающих тем, которыми в «той, другой» реальности была окружена чернобыльская зона отчуждения.

Трудно в это поверить, но случившееся в Кадараше практически не замедлило термоядерную программу, хотя усилия к этому были приложены, и немалые — по большей части с той стороны Ла-манша, а так же из Японии, вовсю эксплуатировавшей образ страны, пострадавшей не только от ядерных бомбардировок, но и от катастрофы со «звёздным обручем». Но — не сработало; уже через год промышленный ток дал советский реактор, построенный под Новосибирском. Месяц спустя месяц заработал его американский двойник на Аляске, в городе Анкоридж, а ещё через три месяца — термоядерный энергокомплекс во Французской Гвиане, близ батутодрома Куру, и с тех пор развитие термоядерной энергетики пошло семимильными шагами. Уже к 2010-му году число «звёздных» энергостанций на Земле превысило количество ядерных; во Внеземелье работали десятки термоядерных установок, новые проекты «батутных» станций и тяжёлых тахионных кораблей разрабатывались исключительно с расчётом на их энергетику. И всё же, шок, пережитый цивилизацией, оказался слишком силён, чтобы от него можно было спрятаться за бодрыми сообщениями о научно-технических достижениях и сводками роста производства и потребления электроэнергии по всему миру. Спасал тот непреложный факт, что виновником трагедии стали взломщики компьютерных сетей — а значит, дело было вовсе не в потенциальной опасности новой энергетики, и стремительно плодящиеся «токамаки» не повторили печальную судьбу европейских ядерных реакторов в «той, другой» реальности — их не стали закрывать и запрещать, ограничившись усилением мер безопасности прежде всего, в информационной и цифровой сферах. А, поскольку расследованиями инцидента занималась служба безопасности Проекта (Карадраш находился в его ведении) то и с глобальными последствиями Большого Сбоя, которых и без ядерной катастрофы хватало, пришлось разбираться этому ведомству, возглавляемому на тот момент моим нынешним собеседником.

Проблем у них было невпроворот — и далеко не в последнюю очередь это касалось протестного студенческого движения, охватившего европейский континент и Америку. Проект, эта могущественная международная организация, управляющая практически всем, кто происходило за пределами планеты, и многим на её поверхности, всегда ориентировался на молодёжь, и когда студенты Сорбонны, КалТеха, Гейдельберга и прочих университетов по всему миру толпами вышли на улицы с плакатами «нет термоядерной смерти!» — руководство Проекта оказалось в крайне непростом положении.

К протестующим присоединились активисты многочисленных экологических и правозащитных организаций и хиппи, чьё движение переживало второе рождение; шумные толпы блокировали строительные площадки, перекрывая шоссейные и железнодорожные магистрали. Дело доходило до стычек с полицией, были пострадавшие и даже жертвы. Чтобы сбить эту волну понадобились невероятные усилия; огромные средства ушли на разъяснительную работу, а то и на откровенную контрпропаганду — противники Проекта не теряли времени, наполняя эфир и ИнфоСферу паническими прогнозами и призывами к неповиновению. В итоге беспорядки удалось погасить, однако успокаиваться было рано — всем было ясно, откуда растут ноги у недавних событий, и для того, чтобы не допустить повторения, три ведущие державы Проекта и присоединившиеся к ним Китай, Бразилия и обе Германии продавили в ООН решение о введении единого международного контроля над ИнфоСферой. Эта непосильная задача была возложена на ведомство И. О. О., единственную на тот момент по-настоящему независимую спецслужбу планеты. И кроме вполне очевидных следствий, вроде кратного расширения полномочий и кратного же увеличения масштабов финансирования, был заметно расширен и круг задач.

— Вы, Алексей, насколько мне известно, были неравнодушны к роману «Лунная радуга», так что поймёте мою аналогию. — мой собеседник говорил негромко, неторопливо, но даже непоседа-Бэлька замерла, ловя каждое его слово. — Состоит она в том, что кроме прочего, на нашу службу были возложены задачи, примерно соответствующие тем, что решались описанным в книге Международным управлением космической безопасности и охраны правопорядка. Согласно Павлову, МУКБОП имел дело с явлениями как криминального свойства — контрабанда, воровство, проявления коррупции — так иными, вроде угрозы распространения занесённых извне инфекций или несанкционированного использования опасных открытий. Попадали в их сферу деятельности и таинственные, необъяснимые явления вроде «чёрного следа» или эпидемии «экранных диверсий» — однако о поисках следов вмешательств иных цивилизаций речи, если мне память не изменяет, не шло. Вот и у нас этот аспект оказался в загоне; им занималось единственное подразделение, о существовании которого в Проекте мало кто догадывался. Оставаясь на своём посту, я старался следить за его деятельностью — но с тех пор, как я вышел на пенсию, отдел превратился в своего рода тайную организацию внутри нашего департамента. Работа её держится исключительно на энтузиазме отдельных сотрудников, по большей части, близких к пенсионному возрасту. С одним из них вы знакомы — он улыбнулся, — Николай Каланов, тот, что передал вам моё послание. Вы, конечно, понимаете, что содержание вашего письма не могло не вызвать моего живейшего интереса — профессионального, прошу заметить, имеющего непосредственное отношение к задачам службы! — но вывести его на первый план было уже не в моей власти.

Я едва сдержал скептическую ухмылку. Хитрит Евгений наш Петрович, кривит душой, недоговаривает — из того, что я успел уяснить из разговора с Калановым, его влияние на дела Проекта, если и уменьшилось, то незначительно. И. О. О., похоже, угадал и эту мою мысль, потому что покачал головой — мол, всё понимаю, парень! — и продолжил.

— Итак, я не стал предавать ваше письмо огласке. Да меня, признаться, и не особо тянуло это делать — вот вернётся «Заря», рассуждал я, тогда и вернёмся к этой теме, а пока правильнее будет подождать. И вот, — он покосился на меня, в глазах, не по-старчески ярко-голубых, мелькнули озорные чёртики, — вот