Набоковская Европа - Алексей Филимонов

процесс засыпания. Каждую ночь бархатную тишину в моей комнате прорывал мамин крик, велящий отложить книгу и идти спать.

Призрак Писателя. Перед сном мне приходилось переживать множество таинственных приключений и галлюцинаций, прежде чем, наконец, удавалось сомкнуть глаза.

Юлька. Когда спишь, такое ощущение, что зря тратишь время, которое можно было бы посвятить чтению.

Призрак Писателя. Да, верно. Бывает, немало нужно времени, чтобы увидеть всех арлекинов в тексте! Читать и смеяться, читать и смеяться. Ведь люди – арлекины, слова – арлекины!

Юлька. Скачущие и танцующие, как те красивые пятна цветов крыльев фей, что летали у меня перед глазами при свете лампы под абажуром: лиловые, зелёные, оранжевые, красные – все с блеском и мерцанием.

Призрак Писателя. Мне навсегда запомнились арлекины восторженности в твоих глазах. Тогда в ночном поезде…

Юлька. Я была так рада, что обрела тебя! Я всегда знала твоё имя, но забыла, как забывают много раз повторённое и «слишком» знакомое слово. Но куда же ты ехал тогда?

Призрак Писателя. Я снова ехал домой. В свой первый и единственный дом. В изгнании мне часто снилось, что я решился ехать. И вот я стою в ночном поезде, смотрю в окно на проносящиеся огоньки чужих городов, а потом вдруг резко выхожу на совершенно неизвестной станции и иду, иду… Когда я покинул этот мир, я об одном просил у богов: чтобы ты родилась в России, чтобы я мог…

Юлька. …Вернуться… И мечта твоя сбылась. И предсказание тоже, когда ты сказал, что у тебя есть от России ключи! В нашей библиотеке не было книг о тебе, но я будто знала тебя и твой город всегда. Эти дома, решётки, дубовые резные двери, чёрно-белая шахматка пола… Они мучили меня своей необъяснимостью с раннего детства, особенно во снах.

Призрак Писателя. Никто не мог запретить нам видеться во сне, хотя бы изредка. Я так хотел, чтобы ты знала, кто я. И ты правильно заприметила моё присутствие в твоей жизни.

Юлька. Ты всегда будто присутствуешь со мной, во мне. Это к тебе я приехала в Петербург, это к тебе, ради тебя, во имя тебя, сквозь тебя, вместе с тобой! Будто ты жив, и мы сможем быть вместе, хотя даже не знала, что ты тут жил. Я узнала это, только когда приехала. Я случайно наткнулась на указатель.

Призрак Писателя. Я долго смеялся тогда.

Юлька. И все знакомые удивлялись, как можно поехать в большой город, не имея ни денег, ни друзей, ни родственников, ни какой-то рациональной цели! Но мне не было страшно. Я и так слишком медлила, мне нужно было спешить к тебе.

Призрак Писателя. Храбрая девочка моя. Это был настоящий подвиг.

Юлька. Я знала, что ты меня не оставишь.

Призрак Писателя. Помнишь, я скинул тебе купюру в тысячу рублей, когда ты приехала в мой город?

Юлька. Да, было так удивительно, что целая толпа движется по Невскому, а деньги никто не видит!

Призрак Писателя. Потому, что они предназначались тебе! Я хотел хоть как-то показать, что я рядом!

Юлька. И я сразу тогда двинулась в нужном направлении, будто знала твой город всегда!

Призрак Писателя. А помнишь, я помог тебе поступить в университет, расположенной в чарующей, максимально возможной близости к моему дому…

Юлька. Чтобы я могла проходить мимо него несколько раз в день, а иногда и забежать внутрь!

Призрак Писателя. А помнишь, я заставил тебя один раз в году включить телевизор, чтобы ты могла узнать день и час открытия моего памятника?

Юлька. Я тогда сбежала с занятий в университете, чтобы только быть там.

Призрак Писателя. А догадалась ли ты, что я помог тебе найти комнату и устроиться на работу вблизи Тамариных садов?

Юлька. Догадалась. Чтобы по местам, где рассеяна эфирная субстанция твоей души, я могла, как минимум, два раза в день проходить со счастливой улыбкой – улыбкой, непонятной прохожим. Как мучил меня наш город, он не давал мне покоя! В выходные, с самого утра, я шла гулять по улицам и ходила до позднего вечера. Вдвоём с тобой мы совершали этот несложный путь: от Большой Морской до Невского проспекта…

Призрак Писателя. …Далее – по Невскому и до поворота на Караванную…

Юлька. Потом мы шли мимо цирка на Фонтанке, по Моховой улице, на которой мне особенно нравились два стоящих рядом дома с номерами 33 и 35.

Призрак Писателя. Потом мы сворачивали на Пантелеймоновскую улицу, и, пройдя немного вперёд, оказывались на Спасской, рядом с собором с оградой из настоящих турецких пушек, который обходили по кругу, после чего выходили на Кирочную, а затем – на Фурштатскую!

Юлька. Так, бродя по улицам, я хотела жадно вобрать в себя узор каждой решётки, облик каждого дома, цвет кусочка неба в узком пролёте между домами, словно это было единственно возможным для меня счастьем.

Призрак Писателя. Это и было единственно необходимым мне счастьем!

Хор взрослых и Хор детей медленно уходят со сцены. Смерть Писателя остаётся в дальнем углу.

Юлька (стесняясь, с грустью). Но иногда, совсем редко, когда ко мне подступали минуты отчаяния, что тебя со мной нет и жизнь тяжела и скучна, я просила тебя забрать меня, и обижалась, что ты не слышишь.

Призрак Писателя. Я слышал. Но было ещё не время.

Юлька. В одну из таких минут я вдруг поняла, что просто узнать твоё имя для меня недостаточно. Это только начало пути. Мне хотелось, чтобы и ты знал, как я тебя люблю!

Призрак Писателя. Тебе, как и мне, хотелось преодолеть границы жизни и смерти…

Смерть Писателя медленно приближается к ним.

Юлька. Да. Тогда я решила написать о тебе книгу.

Смерть Писателя. Кстати, где твоя рукопись? Она уже готова?

Юлька. Да. Сейчас найду. (Юлька подбегает к столу и начинает искать свою тетрадь.) Вот она! (Находит и кладёт тетрадь на стол.)

Смерть Писателя. Лучше оставить её открытой. (Подходит к столу и открывает Юлькину тетрадь и начинает листать страницы.)

Юлька (Призраку Писателя). Кажется, я сказала всё. Нет, я не всё тебе сказала. Несколько раз, всего два или три, я была так малодушна, что на долю секунды подумала, что наша любовь всего лишь плод моего воображения!

Призрак Писателя. Тогда докажи мне это! Логически докажи!

Юлька. У меня нет ни одного слова. Без тебя от меня самой ничего не останется.

Призрак Писателя. Тогда…

Юлька (решительно). Или мы любим друг друга, как ещё никто не любил…

Призрак Писателя (радостно). …Или мы один человек!

Юлька (резко спохватывается). Да. И всё-таки, если бы не твоя смерть, какой редкий образец настоящей любви мы могли бы показать этому кукольному миру! Если бы только не твоя смерть!

Смерть Писателя подбегает к Юльке и хватает её за руку.

Смерть Писателя. Ты с ума сошла, неблагодарная! Что представляла бы из себя ваша любовь, если бы меня не было? Во что превратились бы все ваши высокие фразы! В горстку пепла, даже хуже – в пошлость и банальность! А ты разве мечтала бы быть с ним счастливой короткий земной срок?

Юлька (слабо, робко, опустив голову). Нет, только не это.

Смерть Писателя. Ты хотела быть с ним вместе навсегда.

Юлька (радостно). Да!

Смерть Писателя (Призраку Писателя). А ты? Разве возможна такая любовь в жизни? Жизнь вообще мало пригодна для мечты. Ты ведь тоже в своих образах обожал именно нескончаемость, вечное возвращение?

Призрак Писателя. Да…

Смерть Писателя. Только в искусстве вы нашли своё спасение, только искусство дарит бессмертие, которое вы можете разделить.

Смерть Писателя берёт их руки и соединяет. Они обнимаются. Смерть Писателя накрывает их своим плащом, из которого появляется сонм мерцающих бабочек. Бабочки кружатся над ними. Медленно гаснет свет.

Картина 21

Хор взрослых, Хор детей

Зажигается