Кочевые повести - Илья Одегов

– Наташ, я уехать хочу на денек, – попросила Рафиза, – ты уж присмотри за домом. Корову будешь забирать вечером, и мою забери. А если до утра не вернусь, то овец моих завтра кому-нибудь из ребят отдай, пусть попасут денек-другой. Ну и за птицей приглядывай…

– Хватит уже, а! – махнула рукой, смеясь, Наташа. – Что я, не знаю, что ли? Не беспокойся, пригляжу, как за своими, езжай спокойно. Запасной ключ только не забудь оставить.

* * *

– Ох, а что в городе творится, – говорила Алиюшка, щелкая семечки и сплевывая на пол белую шелуху, – слышали, а? Говорят, ментам разрешили стрелять в людей!

– Как будто раньше они не стреляли, – хмыкнула Гульмира, – и это что, все твои новости?

– А еще говорят, что на Наурыз будем отдыхать аж пять дней.

– Ой, а ты как будто работаешь, – презрительно скривилась Зауре, – ты ведь к овце подойти боишься, тесто на бешбармак раскатать не можешь, а туда же. В городе, может, и будут отдыхать, а у нас заботы ждать не станут. Кто овец пасти будет? Кто еду на всю семью готовить? У Кудайбергена, вон, полкрыши ураганом снесло, как раз на праздниках Алибек с ребятами чинить пойдут, помогать. Кудайберген-то старый, да и сын у него пропал, помощников нет теперь.

– Да Кайратик всегда без головы был, – отмахнулась Алиюшка, не прекращая ловко разгрызать серебристые семечки, – я слышала, что он на флаге нашем орлу глазки пририсовал. Типа орел должен быть зорким, ха! Вот его и повязали. И правильно. Сегодня он на флаге орлу глазки нарисовал, а завтра ему еще кое-чего подрисует.

Она прыснула, подавилась семечкой и закашлялась.

– Эх, Кайратик, – вздохнула Гульмира, – хороший ведь парень. У Кудайбергена-то и старшего сына в армии довели. Один у него Кайрат остался.

По дороге к ним шла Рафиза с клетчатым баулом в руках.

– Рафиза-апай! Ну как там, вернулся Марат? Нашел ярку? – загалдели девчонки.

Рафиза присела рядом с ними.

– Не, не вернулся, – сказала устало она, – сутки его уже нет. К Серику сходила, говорит, что ничем помочь не может. Ребят из чабанов попросила поискать – и тоже ничего.

– А что мужики-то наши? – спросила Зауре. – Нужно мужиков собрать и горы прочесать, не мог же Марат сквозь землю провалиться.

– Ты забыла, что ли, что сегодня свадьба у дочки Болатбека? – усмехнулась Гульмира. – Мужики наши все уже с утра там, корову режут, водку пьют потихоньку. Не до Марата им. Да и много ли у нас мужиков осталось?

– Ладно, девочки, – сказала устало Рафиза, – поеду я в город. Там у Марата брат в органах. Надеюсь теперь на него. Лишь бы живой Марат был. Ох, боюсь я этих мин…

– Да какие там мины, о чем вы, Рафиза-апай? – фыркнула Гульмира. – Байки все это. Вы придурка этого, Ерлана, слушайте больше, он еще и не такого расскажет. Хромого Сакена, скорее всего, волки загрызли. Амантай зимой ушел, в метель, там и замерз, видать. А Халиулла просто от жены сбежал в город. Он давно об этом поговаривал. Сейчас все в город бегут.

– Может, и так, – кивнула Рафиза, – может, и нет никаких мин. Вот только мне все время кажется, что они есть. Такое ощущение, что они повсюду. Если их нет, то чего же мы ходим гуськом, ни шагу в сторону не делаем, обиды глотаем, а? – Она вскинула голову и пристально посмотрела на Гульмиру: – Что, не согласна? Сама ведь знаешь. Живем как на вулкане, а сделать ничего не можем. Все, прощайте, поеду я в город, пока не поздно.

Дождавшись, пока Рафиза отойдет подальше, молчавшая все это время Алиюшка, хихикнув, сказала:

– А вы слышали, девчонки, что правильная Рафиза-то наша с Ерланом перепихнулась?

* * *

Снизу Марату хорошо было видно, как между верхушек елей текут облака, уплывая от горных пиков туда, ближе к людям и их теплу. Откуда-то снизу доносился шум реки, и казалось, что она под землей, стоит только копнуть глубже – и вырвется на волю.

– Ты представляешь, – сказал Лельке Марат, – я же овцу так и не нашел. Да и не заметил я, когда она пропала. Вроде и недалеко водил, а поди ж ты. И знал, что получу от Рафизы, но не привык я, честное слово. Раньше хорошо было, отдашь овец чабану на все лето и спокоен, землей занимаешься, домом… Вот это по мне! А теперь и овец мало, и чабанов. Так и мы с Рафизой – раньше только скотом и жили, а сейчас что: одна корова, шесть овец… То есть пять уже. Ну куры, утки, а все больше сил и времени на землю уходит. Вон, я в хлеб вложился, поле засеял, Рафиза огород держит, за садом следит. Земледельцы мы стали, а не скотоводы. Да только мне это как будто и в радость. Тяжелое это занятие – овец пасти. Только кажется, что легко. То и дело начеку надо быть, а ну как в нору провалится, ногу сломает или забредет на склон, застрянет в кустах, а то, не дай Аллах, болезнь какая… Не-е, мне куда приятней с землей возиться, картошку пальцами в земле нащупывать – молодую, круглую, тонкокорую – или жердочки на забор постругать. Видала? Ни у кого в поселке нет забора красивее, чем у нас. Да только овцу мне найти надо. Без ярочки нашей Рафиза мне всю душу выест. Ох, боюсь я ее. Вот никого не боялся, а жену боюсь. Глаза у нее такие становятся… Как взглянет, так сразу у меня дыхание перехватывает, все сжимается внутри. Как будто ошпарила. Только не кипятком, а льдом. Да кому я рассказываю, ты и сама знаешь, да, Лелька? И главное, что я, виноват, что ли? Сколько раз говорил ей, ну не лежит у меня к этому душа, давай, говорю, наймем Саньку, Наташкиного сына, так нет. Ты, говорит, все равно лучше справишься, чем Санька. Ему наши овцы чужие, а тебе нет. Эх, а речка-то как шумит хорошо. Вода, наверное, ледяная, сладкая! Журчит, как кошка мурлычет.

Марат тяжело закашлялся.

– Слушай, Лелька, – уже с трудом шевеля сухими губами, попросил Марат, – притащи-ка мне ту палку, видишь? Я-то сам не дотянусь.

Лелька, почуяв игру, подскочила и стала радостно прыгать вокруг Марата и лизать ему лицо.

– Да погоди ты, – слабо отмахивался Марат свободной рукой, – вот не зря говорят: маленькая собака до старости щенок. Вон, туда смотри! Видишь? Та, что потолще? Притащи, пожалуйста. Неси! Апорт! Ну, давай, родная…

Лелька, наконец, что-то поняла, завертелась на месте, силясь разгадать, что именно просит хозяин. Марат схватил с земли ворох осыпавшейся хвои и швырнул в сторону обломка дерева, слабо воскликнув:

– Апорт!

Лелька бросилась вперед, принялась шарить по кустам, жадно вынюхивать, стараясь найти что-то с запахом хозяина, но все вокруг пахло только свежей землей, смолой да навозом. Ничего не отыскав, она решилась хоть как-то порадовать Марата, схватила самую толстую ветку, тот самый обломок упавшей сосны, и с виноватым видом – мол, вот лучшее, что нашла, хозяин! – потащила ее Марату.

– Умница, умница! – обрадовался он. – Дай мне.

Лелька бросила ветку и завиляла хвостом. Марат развернул ветку более тонким концом к себе и попытался всунуть его под ствол дерева рядом с придавленной рукой. Ветка была изгибистой, бугристой, и всунуть ее было не так просто, а каждое движение доставляло Марату боль. Присмотревшись, он увидел, что ближе к его коленям дерево лежит на камне, а слева и справа от камня под стволом есть небольшие промежутки, пустоты. Он сунул ветку туда, и она вошла, пусть неглубоко, но вошла.

– Ох, лишь бы крепкой оказалась… – прошептал Марат.

Земля здесь вообще была каменистой, а Марату нужно было что-то для сооружения рычага. Он нащупал верхушку камня покрупнее и принялся пальцами откапывать его. Лелька, увидев, что Марат возится в земле, подскочила и принялась радостно копать рядом, крепко упершись в землю задними лапами и быстро перебирая передними. Комья земли полетели в Марата.

– Эй, а ну, перестань! – крикнул Марат. – Тоқта! Фу!

Лелька взглянула на Марата с удивлением, но остановилась, а потом обиженно