Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

Впервые он побывал в их дворце еще в 1931-м. И после сообщил Эльзе: «Меня приняли с трогательной теплотой. Это люди на редкость чистосердечные и добрые. Около часа мы провели в беседе. Затем королева и я играли квартеты и трио (с английской дамой-любительницей и с преподавательницей музыки). Так промелькнули несколько приятных часов. Потом все ушли, а я остался один обедать с королями – вегетарианский стол, без прислуги. Шпинат и после небольшой паузы – жареный картофель с яйцом (они не знали заранее, что я останусь). Мне очень понравилось у них, и я уверен, что это чувство взаимное».

Кстати, после импровизированного домашнего концерта Эйнштейн торжественно заявил королеве: «Ваше величество, вы играли превосходно! Скажите, пожалуйста, для чего вам еще и должность королевы?..» Ученица блистательного маэстро Изаи смутилась, польщенная столь неожиданным комплиментом. Со своим венценосным тезкой – королем Альбертом, страстным альпинистом, Эйнштейн тоже быстро нашел общий язык, обсуждая особенности восхождений на швейцарские горные вершины.

Между царствующей особой Элизабет и ученым позже завязалась оживленная переписка. Королева со сдержанным восторгом вспоминала об их встрече, прогулках по парку и благодарила Эйнштейна за совершенно внятные объяснения своих физических теорий. Вскоре они стали обмениваться и стихотворными посвящениями друг другу. Вложив в конверт с письмом королеве некий прутик, Эйнштейн сопроводил послание четверостишием:

В монастырском саду стоит деревце,Посаженное Вашею рукой.Оно посылает Вам с приветом свою веточку,Потому что не может двинуться с места.

Элизабет тут же откликнулась не менее лирично:

Веточка принесла мне приветОт деревца, которое должно оставаться на месте,Пот друга, который ее сорвалИ доставил мне этим такое счастье!Тысячу раз кричу: «Спасибо!»,Меня слышат горы, море и небо…И молюсь сейчас, когда все камни пошатнулись,Чтобы один камень[1] таки остался невредим.

Королевская семья предоставила своему желанному гостю вблизи маленького фламандского городка Ле-Кок-Сюр-мер небольшую виллу «Савояр», которая сразу стала своего рода интеллектуальным приютом для беженцев из Германии. Его обитатели любовались серебристыми дюнами, которые, казалось, были подметены резким ветром, и свинцовыми морскими волнами, которые размашисто накатывали на берег. А домик отзывался, как раковина, на все звуки: скрип шагов, звон посуды, перестук пишущей машинки и, конечно же, шелест волн… Ну а охранники, приставленные заботливым бельгийским правительством для безопасности Эйнштейна, старались быть совершенно незаметными.

Ведь случались и гости-сюрпризы. Нежданно-негаданно из самой Вены прикатила навестить Эйнштейна неугомонная госпожа Лебах. Правда, на сей раз Маргарет обошлась без традиционных ванильных булочек для Эльзы. Тем не менее было так приятно провести с этой энергичной блондинкой несколько дней, поболтать, побродить по теплому песку.

Встречая друзей из Германии, Швейцарии, Чехии, Голландии (куда только не заносила «вечного странника» судьба), Эйнштейн на правах «старожила» на все лады расхваливал Ле-Кок-Сюр-мер:

– Это самое чудесное местечко на всем побережье Фландрии. Вам здесь непременно понравится. Улочки городка располагают к неторопливым прогулкам и размышлениям. И знаете почему? Тут их называют только именами великих людей. Вы сами в этом убедитесь, когда с улицы Данте свернете на улицу самого Шекспира, а потом пересечете улицу Рембрандта. Зато, как ни старайтесь, не отыщете улиц Тенистых или Антенных, или имени господина Ломбертса…

– А это еще кто?

– Не знаю. Но, кажется, был здесь когда-то такой мэр. Или штангист, или судья. Не имеет значения. В их честь тут улицы, слава Богу, не называют…

Много позже, в рождественские дни 1951 года, Эйнштейн с грустью писал королеве Элизабет: «Велико мое желание вновь увидеть Брюссель, но скорее всего, такой возможности мне уже больше не представится. Из-за моей специфической популярности кажется, что все, что я ни делаю, превращается в нелепую комедию, что вынуждает меня держаться поближе к дому и редко покидать Принстон.

Я больше не играю на скрипке. С годами становится все более невыносимым слушать собственную игру. Надеюсь, Вас не постигла та же участь. Что еще остается мне – это бесконечная работа над сложными научными проблемами. Волшебное очарование этой работы останется со мной до последнего вздоха…»

Но тогда умом и сердцем Эйнштейн чувствовал приближающуюся опасность. Нацисты были уже совсем рядом, на пороге. Голландского коллегу, господина де Хасса он предупреждал: «Положение в Германии страшное, и не видно никаких изменений. Из надежных источников я слышал, что изо всех сил изготавливаются военные материалы. Если этим людям дать еще три года, с Европой произойдет нечто чудовищное, что сейчас еще можно было бы энергичными экономическими акциями предотвратить. Но мир, к сожалению, ничему не учится у истории».

Пристально наблюдая за событиями, которые разворачивались в Европе, Эйнштейн уже не верил, что один лишь отказ от воинской службы способен принести ощутимую пользу человечеству. Он видел: нацистское зло можно победить только силой.

– И как это можно примирить с вашим пацифизмом, господин Эйнштейн? – атаковали его вчерашние сторонники.

Эйнштейн пытался объяснить:

– Мои убеждения принципиально ничуть не изменились. Но в сегодняшних условиях, будь я бельгийцем, я бы не отказывался от воинской службы, а, напротив, охотно принял бы ее с чувством, что защищаю европейскую цивилизацию. Когда речь идет о жизни и смерти – надо бороться!

Даже известный бельгийский пацифист Альфред Нахон под влиянием идей Эйнштейна публично объявил, что добровольно записался на воинскую службы.

Правда, некоторые вчерашние соратники восприняли новую позицию своего духовного собрата почти как измену. Тот же Ромен Роллан с сожалением писал Стефану Цвейгу: «Эйнштейн как друг в некоторых вещах опаснее, чем враг. Он гениален только в своей науке. В других областях он глупец. Верить самому и убеждать молодых людей поверить, что их отказ от воинской службы может остановить войну, было преступной опасностью, так как очевидно, что война все равно придет, хоть по трупам мучеников. Теперь он делает крутой разворот и предает военных отказников с тем же легкомыслием, с которым их раньше поддерживал».

Но как же наука? Перебирая заманчивые предложения из Иерусалима, Мадрида, Лейдена, Парижа, Эйнштейн делился сомнениями с другом юности Соловиным: «Мне уже предложили столько профессорских мест – у меня столько разумных идей в голове не наберется».