Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве - Юрий Сушко

Именно Кюри считалась единственной женщиной времен Эйнштейна, которая поняла его теорию относительности. Когда выдающаяся женщина скончалась, потрясенный потерей Эйнштейн сказал, что ее моральный облик оказал, быть может, еще большее влияние на науку, чем открытый ею радий: «К моему великому счастью, в течение двадцати лет мы были связаны с мадам Кюри возвышенной и безоблачной дружбой. Мое восхищение ее человеческим величием постоянно росло. Сила ее характера, чистота помыслов, требовательность к себе, объективность, неподкупность суждений – все эти качества редко совмещаются в одном человеке. Она в любой момент чувствовала, что служит обществу, и ее большая скромность не оставляла места для самолюбования. Ее постоянно угнетало чувство жестокости и несправедливости общества. Именно это придавало ей вид внешней строгости, так легко неправильно понимаемой теми, кто не был к ней близок, – странной строгости, не смягченной каким-либо искусственным усилием».

«Пусть сионист Эйнштейн играет на скрипке в своей синагоге и не лезет в чужие!»

Николай Федорович, выслушав заключительную фразу монолога товарища Сталина, еще какое-то время не решался опустить телефонную трубку на рычаги, надеясь на продолжение разговора. Но раздались короткие гудки, как вопросительное многоточие: ты все понял, товарищ Гикало?..

Перед тем как позвонить в Москву, Николай дважды наизусть повторил свое обращение к генеральному секретарю ЦК ВКП (б). Рапорт соответствовал отчеканенным нормам: а) ясен, б) четок, в) лаконичен. Чуть было не перекрестился, но вовремя спохватился, словно товарищ Сталин мог его видеть в тот момент.

Но едва он приступил к сути вопроса, как Сталин его перебил:

– Товарищ Гикало, а вы давно возглавляете ЦК Компартии Белоруссии?

Николай Федорович запнулся, но тут же взял себя в руки:

– С 29 января текущего года, товарищ Сталин.

– Ну вот, – раздался глуховатый голос в трубке, и по тону невозможно было угадать, понравилась ли четкость ответа собеседника или нет. Сталин решил не томить, подсказал: – Не с того начинаете, Николай Федорович, свою работу в Белоруссии. Подумайте, товарищ Гикало…

И далее последовала та самая фраза о сионисте Эйнштейне и его скрипке в синагоге. Идиот, материл сам себя Николай Федорович, какой же я идиот. Ну чего раньше времени сунулся к Сталину (!) с этим Эйнштейном?! Мало тебя, дурака, учили: прежде чем обращаться с каким-либо вопросом или предложением к Самому, прощупай почву, проговори по возможности с ближним кругом, посоветуйся, спроси совета умных людей. Так нет же, утратил бдительность, растерял былую сноровку, за которую тебя раньше ценили и двигали на самые ответственные посты в партии. Решил внести свою лепту в развитие белорусской науки и обмишурился, очкарик, как говорится, до мокрых штанов. Ну, попадись мне на глаза этот Громмер… недорезанный!

«Истинной ценностью, в сущности, является только интуиция, – не раз повторял в кругу своих коллег и учеников Альберт Эйнштейн. И уточнял: – Если не согрешить против логики, то вообще нельзя ни к чему прийти».

В качестве доказательства приводил пример: мысль об относительности одновременности появилась у него как раз в результате внезапной именно интуитивной догадки. Проснувшись, он вдруг понял, что события, которые для одного наблюдателя происходят одновременно, могут быть вовсе не одновременными для другого. И к представлению о том, что скорость света является предельной скоростью распространения сигналов, он пришел также интуитивно.

Да, конечно, опытным путем можно проверить теорию, но нет пути – от опыта к теории. Вместе с тем существует путь от чувственного опыта к теоретическим понятиям. Это именно путь интуиции. Интуиция (а не логика) связывает их.

Однако не только теория относительности стала для ученого продуктом «изобретения», «догадки». Своим высокоорганизованным «шестым чувством» Эйнштейн пользовался и в различных жизненных коллизиях.

Лишь внешне далекий от мирской суеты, профессор прекрасно ориентировался в политической ситуации, его прогнозы по поводу развития тех или иных общественных процессов чаще всего попадали в «десятку».

– Вы ошибаетесь, герр профессор, суля Германии темное будущее, – посмеивались легкомысленные оптимисты. – Давайте возьмем результаты последних выборов в рейхстаг. Кто впереди? Социал-демократы, центристы, коммунисты… Кто на последнем месте? Нацисты. Вот цифры: у НСДАП всего-навсего жалких 2,6 процента голосов. Причин для беспокойства нет, дорогой профессор. Все будет хорошо, вот увидите!..

Но ученый-теоретик верил своему чувственному опыту. И, как всегда, оказался прав. Спустя каких-то два года, на выборах 1930-го, вчерашние аутсайдеры – члены гитлеровской партии национал-демократов – вместо прежних 12 мест в рейхстаге уже захватили почти вдесятеро больше депутатских мандатов – сто два!

И через год Эйнштейн вынес приговор, записав в дневнике: «Сегодня я решил покинуть Берлин».

Конечно, решение оставить Германию для него отнюдь не означало, что на своих научных изысканиях профессор ставит крест. Ему – 52 (всего пятьдесят два!), он, автор ОТО, лауреат Нобелевской премии, почетный профессор университетов Цюриха и Женевы, Мадрида и Лондона, Оксфорда и Кембриджа, Глазго и Манчестера, полон сил и множества замечательных идей, которые если и не перевернут мир, но, во всяком случае, сделают его немного лучше. И какая, в конце концов, разница, где именно он должен совершать свои открытия? Его походная лаборатория всегда при нем, кроется под колпачком этой авторучки!

Эйнштейн отложил в сторону письмо Якова Громмера из далекой неведомой Белоруссии, закурил. Этот странный человек, космополит-талмудист лет пятнадцать назад чуть ли не силой прорвался к нему на кафедру Берлинского университета и с порога заявил:

– Я – тот самый Громмер. Вы меня помните, профессор? Я хочу работать вашим ассистентом…

Внешний вид посетителя мог смутить кого угодно: неправдоподобно огромные руки, лошадиное лицо, сползающий на живот подбородок. Но Эйнштейн не обращал внимания на подобные аномалии, к тому же он знал: это – признаки необычного заболевания, которое именуется акромегалия, а проще – гигантизм.

Ему была известна и история этого человека. Родившийся в Брест-Литовске, Яков до 26 лет изучал исключительно талмуд, собираясь в скором времени стать раввином. Согласно традициям, он должен был взять в жены дочь старшего раввина. Но невеста, увидев своего суженого, наотрез отказалась выйти за него замуж. Отвергнутый жених неистово, как прежде за талмуд, взялся за науку. Он уехал в Германию. Проявившего незаурядные природные способности в физике и математике, не имевшего даже аттестата зрелости Громмера без проволочек приняли на работу сначала в Бернский университет, а затем в Марбургский. Позже, уже в Геттингене, уникум в поразительно сжатые сроки написал диссертацию по теории целых и трансцендентных функций и стал доктором наук.