Я не боюсь - Никколо Амманити

приехавшего из Рима. Первый раз он появился в нашем доме.

Этим вечером случилось ужасное. Такое ужасное, такое невероятное, что невозможно было даже возмутиться. Меня оставили в покое.

Я не испытывал никакого беспокойства. Я чувствовал себя в безопасности. Мама положила меня в своей комнате и никому не разрешала заходить в нее.

На голове вспухла шишка, и, когда я до нее дотрагивался, было больно, но в остальном я чувствовал себя хорошо. Это мне не очень нравилось. Как только обнаружится, что я не болен, мне придется вернуться в комнату к старику. А мне хотелось остаться в этой постели навсегда. Не выходить больше из этой комнаты, не видеть никогда Сальваторе, Феличе, Филиппо, никого.

Я слышал голоса из кухни. Старик, адвокат, брадобрей, отец Черепа, папа ругались из-за какого-то телефонного звонка и того, что нужно было сказать.

Я накрыл голову подушкой.

Я видел бушующий железный океан, вздымались огромные волны из гвоздей, брызги из болтов били в белый автобус, который в тишине начинал тонуть, задрав морду, а внутри были мечущиеся страшилища, в ужасе лупящие кулаками по стеклам.

Но ничего у них не получалось.

Стекла были непробиваемы.

Я открыл глаза.

— Микеле, просыпайся. — Папа уселся на край кровати и погладил меня по плечу. — Я должен поговорить с тобой.

Было темно. Только на потолке пятно света. Я не видел папиных глаз и не понимал, насколько он сердит.

В кухне продолжали разговаривать.

— Микеле, что ты сегодня натворил?

— Ничего.

— Не ври мне. — Папа был раздражен.

— Ничего плохого я не сделал. Клянусь тебе.

— Феличе тебя там застукал. Он сказал, что ты хотел его освободить.

Я сел на кровати:

— Нет! Неправда! Я тебе клянусь! Я вытащил его из ямы, но потом отвел обратно. Я не собирался его освобождать. Он тебе соврал.

— Говори тише, а то разбудишь Марию. Мария лежала на животе, обняв подушку. Я прошептал:

— Ты мне не веришь?

Он посмотрел на меня. Его глаза светились в темноте, как у собаки.

— Сколько раз ты там был?

— Три.

— Сколько?

— Четыре.

— Он сможет тебя узнать?

— Что?

— Если он тебя увидит, то узнает?

Я подумал.

— Нет. Он же не видит. Все время держит голову под покрывалом.

— Ты сказал ему, как тебя зовут?

— Нет.

— Ты с ним разговаривал?

— Нет… немного.

— Что он тебе рассказал?

— Ничего. Говорил какие-то странные вещи. Непонятные.

— А ты ему что рассказал?

— Ничего.

Он встал. Казалось, ему не хотелось уходить, он снова сел рядом.

— Послушай меня внимательно. Я не шучу. Если ты туда еще раз вернешься, я изобью тебя до смерти. А они прострелят ему голову. — Он рванул меня за плечо. — И виноватым будешь ты.

Я пролепетал:

— Я туда больше не пойду. Клянусь тебе.

— Клянись моей головой.

— Клянусь.

— Скажи, клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.

Я повторил:

— Клянусь твоей головой, что больше туда не пойду.

— Ты поклялся головой своего отца. — И замолчал, сидя рядом в тишине.

В кухне отец Барбары кричал на Феличе. Папа выглянул в окно.

— Забудь о нем. Его больше не существует. И ты не должен никому о нем рассказывать. Никогда больше.

— Я понял. Я больше к нему не пойду.

Он закурил сигарету.

Я спросил:

— Ты все еще злишься на меня?

— Нет. Постарайся заснуть. — Он глубоко вздохнул и оперся руками о подоконник. Его волосы блестели в свете фонаря. — Боже праведный, ну почему все дети как дети, а ты все время придумываешь что-нибудь?

— Значит, ты еще злишься?

— Да не злюсь я на тебя. Успокойся. — Он обхватил голову ладонями. — Что за паскудство! — Он покачал головой. — Есть вещи, которые кажутся ошибкой, когда один… — Он никак не мог подобрать слова. — Весь мир — ошибка, Микеле.

Он встал, потянулся и пошел к выходу:

— Спи. Я должен вернуться к ним.

— Папа, скажи мне одну вещь.

Он бросил сигарету в окно.

— Какую?

— Зачем вы его посадили в яму? Я никак не пойму.

Он взялся за ручку двери, я думал, что он не ответит мне, но он сказал:

— Тебе очень хочется уехать из Акуа Траверсе?

— Очень.

— Скоро мы все уедем в город.

— А куда?

— На Север. Ты доволен?

Я согласно кивнул.

Он вернулся ко мне и посмотрел мне в глаза. От него пахло вином.

— Микеле, я сейчас говорю с тобой, как с мужчиной. Слушай внимательно. Если ты туда вернешься, они его убьют. Они поклялись это сделать. Ты не должен туда больше ходить, если не хочешь, чтобы они его застрелили, и если хочешь, чтобы мы уехали отсюда. И не должен больше никогда говорить о нем. Ты понял?

— Понял.

Он поцеловал меня в лоб.

— А сейчас спи и ни о чем не думай. Ты любишь своего отца?

— Да.

— Ты хочешь мне помочь?

— Да.

— Тогда забудь обо всем.

— Хорошо.

— Ну, спи.

Он поцеловал Марию, которая даже не шелохнулась, и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.

5

В комнате был беспорядок. Стол был завален бутылками, чашками и грязными тарелками. Мухи ползали по остаткам еды. Сигареты переполняли пепельницы, стулья и кресла стояли как попало. Воняло окурками.

Дверь моей комнаты была полуоткрыта. Старик спал одетым на постели сестры. Одна рука свесилась. Рот открыт. Раз за разом он сгонял муху, бегавшую у него по лицу. Папа растянулся на моей кровати лицом к стене. Мама, скрючившись, спала на диване под стеганым одеялом. Были видны темные волосы, кусочек лба и голая ступня.

Дверь в дом была распахнута настежь. Легкий теплый ветерок листал газету на комоде.

Прокричал петух.

Я открыл холодильник, достал молоко, налил стакан и вышел на крыльцо. Уселся на ступеньку и посмотрел, как встает солнце.

Оно походило на сочный апельсин, завешенный фиолетовой желеобразной кисеей, висящей над горизонтом, но выше, над ней, небо было чистым и темным и еще сияло несколько звезд.

Я выпил молоко, поставил стакан на ступеньку и спустился на дорогу.

Мяч лежал рядом со скамейкой. Я пнул его, и он залетел под машину старика.

Из амбара выскочил Того. Он лаял и скулил одновременно. Увидев меня, он растянулся на земле и пополз ко мне, волоча задние лапы и виляя хвостом.

Я опустился на колени:

— Того, ты чего?

Он взял мою руку в пасть и потянул. Он сделал это несильно, но зубы у него были острые.

— Куда ты меня тащишь?

Я пошел за ним в амбар. Голуби, сидевшие на железных балках потолка, выпорхнули вон.

В углу, прямо на земле, находилась его