Я не боюсь - Никколо Амманити

наружу бесконечное количество желтой и кислой тюри. И вернулся к жизни.

Пока я говорил, Сальваторе слушал не перебивая, с открытым ртом. Я закончил словами: «И потом он все время говорит о каких-то медвежатах-полоскунах. Которые моют тряпки. Я ему сказал, что их не существует, а он даже слышать этого не хочет».

— Потому что они существуют.

Я застыл с открытым ртом.

— Существуют? Папа сказал, что не существуют.

— Они живут в Америке. — Сальваторе взял с полки Большую энциклопедию зверей и пролистал ее. — Вот они. Смотри. — И передал мне книгу.

На цветной фотографии был изображен зверек, похожий на лисицу. С белой мордочкой. На глазах — черная маска, как у Зорро. Однако зверек был более лохматый, чем лисица, и лапы у него были намного короче, и он мог брать ими вещи. Этот в передних лапках держал яблоко. Это был очень симпатичный зверек.

— Значит, существуют…

— Конечно. — И Сальваторе прочел: — «Енот-полоскун, Procyon lotor, зверек с коренастым телом, заостренной мордой и большой головой, с большими глазами, окруженными черными пятнами. Шкурка серого цвета. Очень длинный хвост. Живет в Канаде и Соединенных Штатах. Прозвище получил за забавную привычку полоскать пищу, перед тем как съесть ее».

— Он не тряпки стирает, а еду…

— Вот как. — Я был потрясен. — А я ему сказал, что их не существует…

Сальваторе спросил меня:

— А почему его там держат?

— Потому что не хотят отдать его матери. — Я схватил его за руку. — Хочешь пойти посмотреть на него? Мы можем пойти прямо сейчас. Идем? Я знаю короткий путь… Займет мало времени.

Он мне не ответил. Сложил коробки в ящик, свернул футбольное поле.

— Ну что? Идешь?

Он повернул ключ и открыл дверь.

— Не могу. Учитель приедет. Если я не подготовлю урока, он скажет этим двум, и такое начнется…

— Ты что? Не хочешь посмотреть на него? Тебе не понравилась моя тайна?

— Не очень. Мне неинтересны сумасшедшие в ямах.

— Но ты дашь мне «Виченцу»?

— Забирай. Мне неприятен твой секрет. — Он сунул коробку мне в руку и вытолкнул меня из комнаты. И закрыл дверь.

Я крутил педали к холму и недоумевал.

Как может быть ему неинтересен ребенок, сидящий на цепи в яме? Сальваторе сказал, что мой секрет ему неприятен.

Не надо было ему рассказывать. У меня больше не было тайны. А что я этим выиграл? «Виченцу», которую кто-то сглазил.

Я поступил хуже Иуды, который променял Иисуса на тридцать сребреников. Кто знает, сколько команд можно купить на тридцать сребреников…

В кармане у меня лежала коробка. Она мешала мне. Углы впивались в кожу. Нужно было бы выбросить ее, но не хватало духу.

Мне захотелось вернуться назад во времени. Я бы отдал пирог синьоре Скардаччоне и ушел, не заходя к Сальваторе.

Я взлетел на холм с такой скоростью, что, когда подъехал к месту, меня чуть не рвало.

Я оставил велосипед у подножия, остаток пути проделав бегом среди колосьев. Казалось, сердце выскочит из груди, и я был вынужден сесть под дерево, чтобы отдышаться.

Когда я почувствовал себя лучше, я огляделся, нет ли где Феличе. Не было никого. Я вошел в дом и взял веревку.

Сдвинул лист и позвал:

— Филиппо!

— Микеле! — Он весь задергался. Он ждал меня.

— Я пришел, видишь? Видишь, вот он я!

— Я знал это.

— Тебе сказали это медвежата-полоскуны?

— Нет. Я знал это. Ты же обещал.

— Ты был прав: полоскуны существуют. Только не медвежата, а еноты. Я прочитал это в книжке. Я видел даже их фотографию.

— Красивые, правда?

— Очень. Ты когда-нибудь видел хоть одного?

— Конечно. Слышишь? Слышишь, как они свистят?

Я не слышал никакого свиста. Ну что тут скажешь? Он ненормальный.

— Спустишься? — спросил он.

Я ухватился за веревку:

— Иду. — И спустился в яму.

В ней царил порядок. Ведро пусто. Кастрюлька полна воды. Филиппо завернут в то же ужасное покрывало, но выстиранное. Щиколотка перевязана бинтом. И на ней больше не было цепи.

— Тебя помыли!

Он засмеялся. Вот зубы ему не почистили, заметил я.

— Кто это сделал?

Одной рукой он прикрывал глаза.

— Властелин червей и его прислужники-карлики. Они спустились и вымыли меня всего. Я им сказал, что они могут приходить мыть меня, когда им захочется, но ты их все равно поймаешь, и что они в любое время, когда захотят, могут убежать, но ты будешь преследовать их много километров без устали.

Я схватил его за руку:

— Ты назвал им мое имя?

— Какое имя?

— Мое.

— А как тебя зовут?

— Микеле.

— Микеле? Нет…

— Но ты только что меня назвал…

— Тебя зовут не Микеле.

— А как?

— Долорес.

— Мое имя не Долорес. Я Микеле Амитрано.

— Это ты так говоришь.

Мне казалось, что он шутит.

— Ну и что ты сказал властелину червей?

— Я ему сказал, что мой ангел-хранитель поймает их.

Я облегченно вздохнул.

— Молодец! Ты сказал, что я ангел-хранитель. — Я извлек из кармана кекс. — Смотри, что я тебе принес. Немножко раскрошился…

Я не успел даже закончить фразу, как он бросился ко мне, схватил то, что осталось от куска, запихнул себе в рот и стал жевать с закрытыми глазами.

Прожевав и не открывая глаз, он стал хватать меня с криком:

— Еще! Еще! Дай мне еще! — И царапал меня ногтями.

У меня больше нет. Клянусь. Хотя подожди… — В кармане у меня лежали конфеты. — На. Держи.

Он разворачивал их, жевал и проглатывал с невероятной быстротой.

— Еще! Еще!

— Я тебе отдал все.

Он не хотел верить, что у меня больше ничего нет.

— Завтра я принесу еще. Чего бы ты хотел?

Он почесал голову.

— Я хочу… хочу… хлеба. Хлеба с маслом. С маслом и джемом. И с ветчиной. И с сыром. И шоколад. Толстый-толстый бутерброд.

— Посмотрю, что есть дома.

Я сел. Филиппо не переставал трогать мои ноги и расстегивать сандалии.

Внезапно мне пришла в голову идея. Прекрасная идея.

Он не был прикован. Он был свободен. Я мог вывести его наружу.

Я спросил:

— Ты хочешь выйти отсюда?

— Выйти куда?

— Выйти из ямы.

— Из ямы?

— Да. Из ямы. Вылезти из ямы.

Он замолчал. Потом спросил:

— Из ямы? Из какой ямы?

— Вот из этой. Где мы сейчас сидим.

Он отрицательно покачал головой:

— Здесь нет ям.

— А это что, по-твоему, не яма?

— Нет.

— Да яма же! Ты сам это говорил.

— Когда я так сказал?

— Ты сказал, что весь мир полон ям, внутри которых живут умершие. И что луна тоже вся в ямах.

— Ты ошибаешься. Я такого не говорил.

Я начал