Главное управление - Андрей Молчанов

– Ну, потом-то она взъерепенилась на муженька?

– А как взъерепенишься? Куда тут дернешься? Ничего ведь и не скажешь… У нас же с ней прямого контакта как бы и не было, все через него… Так откуда, в таком случае, информация? В трамвае встретились или на приеме в посольстве? Придумать-то можно было, да и придумалось бы… Она не захотела. Да и не расстроилась особенно, представь. Ладно, сказала, с меня не убудет. А его тоже понять можно: любовница новая, потому расходы усиленные, и тактика их компенсации соответствующая. А семья, говорит, это свято. Чего из-за чепухи копья ломать? Он к тому же заботливый папа. В зоопарк с дитем ходит, букварь помогает осваивать… Такая вот либеральная жизненная философия. Но я бы на месте этого кобелеватого прихлебателя оказаться бы не хотел. Есть у меня еще пара близко знакомых рублевских жен с аналогичными историями. Но эти девочки попроще, от скуки сытости их на приключения тянет. Да и знаешь, почему они рублевские? Потому что раньше стоили рубль… Теперь – оконцовочка сказанному: невезуха у меня с большой и вдумчивой любовью, Юрок. Из деревни, что ли, какую невесту вывезти?..

– Но деревню из нее не вывести…

– И это точно…

На работу мы приехали, всласть отоспавшись и застав там ожидаемый тарарам: снятие Решетова перевернуло вверх дном правоохранительный улей, и в своем будущем никто уверенности не испытывал. Часть конторы бурлила, пытаясь обрести гарантии и благосклонность нового начальства, другая замерла в тревожном беспомощном ожидании.

Не желая вслепую соваться в высокие кабинеты, я с целью ориентации в пространстве рискнул позвонить Иосифовичу.

– У тебя все хорошо, – буркнул он. – Функционируй, скоро увидимся. Привет Акимову твоему, скажи, что обещал – исполню.

Назначенный верховодить нашим доблестным управлением генерал Сливкин – полный, подвижный мужичок лет пятидесяти, отчаянный добродушный матерщинник, – принял меня с неожиданной теплотой, сразу же подчеркнув свое расположение к моей личности, одобрив старания по службе и заверив в своей всесторонней поддержке.

В благоволении ко мне нового руководства сошлось много факторов: покровительство заместителя министра, мощные результаты работы отдела, несправедливая опала со стороны Решетова, о которой все шушукались по углам, и боевое крещение в Чечне. Кроме того, ущемить меня, племянника вице-премьера, едва ли бы кто и рискнул. И начальством я рассматривался не в качестве жертвы, а в виде возможной опоры, способной пригодиться в его передвижениях по скользким коридорам власти.

В конторе между тем хрустели кости неугодных, шла борьба за квадратные метры кабинетов и их удобства между новыми назначенцами и тасовалась кадровая колода командных звеньев.

С тоскливыми всхлипами пропадали в безвестность и никчемность прошлые шефы, а на смену им, горделиво расправив плечи, входили в просторный парадный холл пришлые варяги, надменно всматриваясь в предстоящее для освоения пространство.

Готовность к поддержке выразил мне и Олейников, после возращения из Чечни получивший звание генерал-лейтенанта и должность начальника одного из самых значимых управлений Лубянки. С орденами он нас не обманул, он вообще не был склонен к вранью и пустым обещаниям, как множество особей с лампасами, и вскоре нас с Акимовым удостоил внимания наш министр, вручив ордена Мужества и новые погоны: мне – полковничьи, соратнику – рангом ниже.

Погоны, как и было обещано за надлежащую справочку, нам выхлопотал Владимир Иосифович, присутствовавший на процедуре нашего возвеличения. Новый начальник конторы генерал Сливкин вдумчиво аплодировал происходящему на его глазах действу, с нежностью взирая на своих осыпанных милостями высшего руководства подчиненных.

Большой дипломат и дока Иосифович сделал во имя упрочения моих позиций и последующий ход, пригласив меня и Сливкина в свой кабинет, где за коньячком спросил моего мнения, как, дескать, наладить действия Управления, изжив проклятое наследие бандита и коррупционера Решетова.

Я отделывался общими фразами, уповая на мудрость нового руководителя и его громадный опыт, хотя происходил Сливкин из мусорской касты «колбасников» и вряд ли видел вживую хоть одного вора в законе или же профессионального киллера. Однако когда речь пошла о помощнике бывшего главы Управления Соколове, уволенном из органов и находящимся под угрозой ареста, я, пораздумав, решил заступиться за бывшего соратника. Мелкая сошка, прихлебатель, мошенник средней руки, оказался в роли шестеренки, соскочившей с оси и тут же угодившей во вращение иных шестерен механизма, которого почитал родным, а ныне крошившего его как вредный и чужеродный хлам.

Попав в оборот бывших сослуживцев, нацеленных командой свыше на его уничтожение, некогда вальяжный и хамоватый Соколов вел себя неадекватно своей гордой фамилии, рыдая на допросах и унижаясь перед сопровождавшими его туда сержантами из комендатуры.

Рыдать-то рыдал, но изворачивался всячески, понимая, что до уголовного дела в отношении Решетова не дойдет, а за болтливый язык и «чистуху» его, пешку, участливо погладит по голове дознаватель, а завтра по той же голове последует удар в подворотне, нанесенный тяжелым тупым предметом и тех же свойств человеком.

Снятию Решетова предшествовал его конфликт с министром, слитый в прессу. Что ожидал Решетов от этого дешевого скандала, кстати, и не случившегося, прошедшего мимо внимания кого-либо, я не знал, но знал иное: вынос мусора из избы под ноги любопытствующей публике глава МВД воспринимал как прямое покушение на свою власть.

Но на заданный мне вопрос о Соколове я ответил тоном небрежным, не раздумывая, с грубоватой простецой:

– Да дать ему пинка, и пусть гуляет… Наболтает чего – не отмоемся. И себе навредим, и общественность взбудоражим. Ладно, если бы на Решетове это откликнулось. А так – он свое получил, чего ж дерьмо, за ним оставшееся, ворошить? Писакам всяким… антигосударственным на руку играть? Гонорары их увеличивать своим самобичеванием? Есть недостатки – значит, осознаем и изживем.

Я говорил, отстраненно понимая, что вполне овладел лексикой милицейского начальника и постижением его хитроватого, но все же бревенчатого менталитета. Положительно адекватного, впрочем, внимающим мне слушателям в генеральских кителях с золотыми погонами, чьи узоры отличало шитье витиеватое и путаное, как, собственно, и путь их обретения.

– Во, – упер в меня палец заместитель министра. – Моя школа. Правильно излагает, стратегически. Гляди, Сливкин, каких работников тебе отдаю! Ты начальником второго ОРБ кого утвердить хочешь?

– Его и утвердим, – быстро нашелся Сливкин.

– Верно, бля!

– А Соколова – на улицу, на кислород! – горячо продолжил Сливкин. – Деятели, тоже мне! Фонд создали, чтобы свой рэкет узаконить! Рассадник вымогательства! А директор фонда особняк себе на Кипре купил, мне вчера доложили. С каких средств? Разбираться надо! Не милиция, а какое-то закрытое акционерное общество. Фонд при Управлении! Значит, правительство недорабатывает по зарплате сотрудников, так понимать?! Позорище! Полная дискредитация органов!

– А с губой чего у тебя? – словно не слушая тирады моего нового шефа, поинтересовался Иосифович.

– Чеченский поцелуй.

– Ну, давай гуляй, герой, – распорядился он и утомленно откинулся на спинку кресла в усталости, видимо, от сегодняшних своих милостей.

Оставив генералов для продолжения их бесед, не предназначенных сотрясать уши посторонних, я вышел в знакомую приемную, покалякал о том о сем с бывшими коллегами и отправился в контору.

Назначение меня главой второго оперативно-розыскного бюро, ответственного за весь уголовный криминал, предполагало руководство многими отделами, в том числе и моим этническим. Новым руководителем его с подачи еще неостывшего от благодеяний Иосифовича следовало утвердить проверенного Акимова, отбив притязания на эту должность заполонивших контору подручных Сливкина.

Сливкину, понятное дело, такая моя активность встанет поперек горла, и чем в итоге аукнется в мою сторону, оставалось только гадать.

Прежняя наша гвардия, железные неустрашимые парни, громившие славянские группировки и выкашивающие воровские ряды, приход новых начальников, сплошь выходцев из «колбасной» среды, восприняли с презрением и враждебностью. Что ни говори, а Решетов, при всем его лихоимстве и перегибах, основное дело по ликвидациям бандитских сообществ вел планомерно, оперов защищал и правовые издержки оправдывал результатом. С приходом же Сливкина в атмосфере конторы сразу же утвердился пикантный душок тайной коммерции и осторожничающей дипломатии. Резкие инициативы вязли в ватной нерешительности нового боязливого начальства, был отправлен в отставку прикомандированный прокурор, на каждый чих требовалась резолюция.