Избранная и беглец - Штерн Оливия

Она отвечала на его поцелуй. И сама хотела этого, и даже… больше. Чтобы он попросту содрал с нее лархов костюм, бросил на койку и придавил собой, оставляя жгучие укусы по всему телу.

— Оллин…

Она со стоном уперлась локтями ему в грудь, отталкивая.

— Оллин, пожалуйста… я… — А пульс колотится в висках, бухает барабанами, и между ног так стыдно-горячо. — Пожалуйста, не надо так. Не надо. Это… не знаю, что это со мной, это неправильно!

Глаза у него были совершенно безумные — как море в шторм, где случайный луч света скользит по беснующимся волнам.

Оллин быстро облизнулся. Дыхание его трепетало. Айрис невольно снова посмотрела на его губы. Такие вкусные, оказывается. И сам он весь… тоже наверняка вкусный.

Совершенное сумасшествие. Сладкое, пряное безумие, из которого и выныривать-то не хочется, но при этом не покидает ощущение какой-то неправильности происходящего.

В самом деле, что это на нее нашло? Это ведь не может быть она, просто не может.

— Хорошо. — Он отодвинулся, а затем и вовсе быстро поднялся с кровати. — Тогда мне надо уйти. Чем скорее, тем лучше.

И скользнул к двери так быстро, что Айрис даже не успела придумать, что ему сказать.

Ушел.

Она обессиленно откинулась на кровать и закрыла глаза. Дыхание медленно успокаивалось, барабаны в голове стихли. Но под кожей огненными узорами каталось желание. Айрис облизнула губы, вновь почувствовала его вкус. Бред какой-то. Она — и не она. Такого с ней еще не было. Но страх ушел. И никаких ухаживаний, никакого сватовства.

«Глупости какие. Твой муж… бывший муж, тоже не утрудился ухаживаниями».

«Я не кукла, чтоб со мной все это вытворять», — возразила себе Айрис.

И снова невольно облизнулась.

После встречи с Оллином осталась некоторая недосказанность.

Наверное, даже хорошо, что он так быстро сбежал. А что было бы, если б остался?

Глава 8

ДЯДЮШКА ЛАЙОН

От Айрис он позорно сбежал и спрятался в своей каюте. В душевой, под ледяными струями. Аватар рычал и метался внутри, требуя немедленной близости с самкой, которую признал. Но, верно, Айрис права, не надо так. А надо немного узнать друг друга, так будет правильно…

И что теперь?

На губах остался вкус ее поцелуев, диких, таких же, как его собственные. И тогда, когда она упиралась острыми локтями ему в грудь, он ведь точно знал, что она не против продолжения. Собственно, и целоваться-то полез, потому что цветочный аромат этой женщины сделался просто невыносимым, невидимыми путами оплел разум, напрочь лишая способности мыслить.

И все же она его оттолкнула.

Немного обидно…

Оллин выключил воду, выбрался из душа, обмотав бедра полотенцем. На прикроватной тумбочке его ждал комплект нижнего белья, тщательно упакованный. Дядюшка позаботился. Или дочурка его любимая, Лилиан, которая использует любой повод, чтобы крутиться рядом.

Оллин вздохнул, застегнул молнию комбинезона, потом подошел к машине с горячими напитками и запрограммировал себе кофе без сахара. Там, в его тюрьме, тоже был кофе…

Невольно нахмурился. Воспоминания — они как морские волны, которые он видел только на экране нейротренажера. Накатывают с тихим шелестом одно за другим, вроде бы незаметно и безболезненно. Но именно волны обкатывают каменные осколки до состояния голышей. Так же и воспоминания, если давать им волю, перемелют, украдут то светлое, что только-только начало появляться…

Оллина настораживало, что до сих пор Лайон не пожелал с ним побеседовать. Как только прибыли, не терпящим возражений тоном отправил отдыхать, мыться, одеваться. Выслушал только просьбу-требование о нейроаналитике для Айрис. Потом заходила познакомиться Лилиан, хлопала длинными ресницами и все вздыхала о том, какая тяжкая жизнь была у Оллина. Нейроаналитик провел тестирование и пришел к выводу, что Оллин и сам знает достаточно. Добавил самую малость знаний о модификантах, ту информацию, которую невозможно было добыть в сети. Позже Оллин вернулся к себе, уснул, а проснулся словно от удара, как по голове мешком огрели. Поняв, что это Айрис плохо, рванул через пол корабля, вынес дверь в кабинет того нейроаналитика и чуть не пришиб его самого, едва увидев, как он тычет иглами в бьющееся в судорогах тело. Доктор Тал клялся всеми богами, что не делал с Айрис ничего такого, чего не делал ранее с другими. Ну а то, что организм так отреагировал — что ж, бывает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потягивая горький, такой, что челюсти сводило, кофе, Оллин хмурился. Все его мысли, как ни крути, возвращались к Айрис. И это было плохо, отвратительно. Ему бы следовало подумать о другом — например, о том, что на уме у дядюшки.

И, словно в ответ на все его безмолвные вопросы, тоненько зажужжал коммуникатор. Оллин отставил пластиковую чашечку, подошел к экрану. Изображение развернулось сразу же, стоило оказаться в области обзора камеры. На Оллина, пряча улыбку в углу рта, смотрел Лайон Делайн.

— А, мальчик мой. Надеюсь, ты отдохнул? Снова полон сил? — и скроил при этом такую ехидную физиономию, что Оллин понял: дядя прекрасно осведомлен и о том погроме, который он учинил в кабинете нейроаналитика, и о том, чем они занимались в каюте Айрис.

Плевать. Он вполне взрослый мальчик, чтобы самому решать, с кем и как проводить время.

— Отдохнул достаточно, да.

— Ну тогда подтягивайся ко мне в каюту, поговорим без свидетелей.

— У тебя в каюте нет камер?

— У меня по всему кораблю камеры, обеспечивающие безопасность экипажа прежде всего, — спокойно ответил Лайон. — Но ты прав, у себя я их отключил, чтобы спокойно заниматься своими делами. Выходи в коридор, тебя ожидают.

И отключил связь.

Теперь понятно, дядя все видел. Ну и ладно.

За дверью ждал неприметный невысокий человек в форменном костюме корпорации Делайнов, и Оллин спокойно пошел за ним. По пути прислушивался к собственным ощущениям, в основном чтобы понять, не приключилось ли чего с Айрис. Все-таки Лайон Делайн был не тем человеком, которому следовало бы доверять. Но с Айрис все было хорошо. Отголоски тихой задумчивости и неутоленного желания играли изумительно-нежными пастельными оттенками от светло-лимонного до бледно-сиреневого.

Он обрадовался, не стал сдерживать улыбку. Так и шел, улыбаясь.

Каюта дядюшки своим убранством изрядно отличалась от других корабельных помещений. Здесь не было стерильно белых стен — наоборот, они были обиты материалом, напоминающим матовую древесную кору. Посреди комнаты напротив двери стоял большой письменный стол из настоящего дерева и большие кресла, пахнущие кожей. Во всю стену красовалась панель визуализатора.

— Заходи, Оллин. — Дядя удобно расположился в одном из кресел, положил ноги на пуфик и попыхивал сигарой. — Ты не против, что я курю?

— Не против.

Он не знал, что говорить, какие вопросы задавать. Желание придушить родственника еще не ушло, воспоминания-волны шелестели: «Двадцать восемь лет. Двадцать восемь украденных лет. А ведь могло быть и больше, не отправься мой отец на тот свет».

Оллин молча уселся в свободное кресло и принялся рассматривать Лайона.

На уровне восприятия аватара дядя был матерым хищником, который зачем-то завернулся в дорогие ткани, в неудобную одежду — пиджак, брюки с узкими штанинами, рубашку, застегнутую под самое горло. Ему бы бегать по лесам и рвать зубами добычу. Ап нет, сидит в кресле совсем как человек, пускает в потолок колечки неприятно пахнущего дыма. И взгляд цепкий, внимательный, отчего возникает нехорошее ощущение, что дядя забрался под стенки черепа и усиленно там копошится, выбирая интересное и отбрасывая ненужное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Во-первых, племянник, — наконец соизволил заговорить Лайон, — я хочу вот что сказать. У меня нет причин тебе лгать. Вообще ни одной. Когда мне надо было, я держал тебя в неведении на тот случай, если тебя найдут раньше, до того, как я успею тебя защитить. Да и то теперь по анализу протоколов обмена я вижу, что ты все равно вылезал в сеть и качал нейротренажеры.