Побег из Рая - Шатравка Александр Иванович

Сергей замолчал, потом продолжил:

— Был и другой способ развлечения. «Маруха, заводи машину!» — приказывали ему. Это значило начать дёргать мужское достоинство деда Максимова, постоянного пациента их надзорной палаты. Старый дед обычно спал, когда Маруха начинал делать это. Сонный, он вскакивал, ругался, и это сильно веселило санитаров. Но вот однажды после очередного курения «сигары» Марухе стало плохо, его поместили в хирургическое отделение, откуда он был выписан через «баню». Еще одна, не менее отвратительная история убийства произошла в третьем отделении. Вновь прибывший больной пошел без спроса покурить в туалет. Санитары остановили его и забрали спички и махорку. За то, что он стал возмущаться, три санитара с бригадиром затащили несчастного в туалет и били, пока сами от этого не устали. Отдохнув, они вылили ведро холодной воды на него и продолжали бить, не понимая, почему он больше не кричит. А он был уже мертв. Я не слышал, а может просто не знал, что кто-то за это убийство был наказан.

48

ПРОЖАРКА

Антисоветчик Николай Гершан находился в этой здравнице шестой год. Он имел высшее экономическое образование и был с Западной Украины. В сталинский период он был репрессирован и отсидел большой срок. В Институте Сербского во время экспертизы профессор задал ему вопрос:

— Если бы ты оказался сегодня у власти, как бы ты поступил с нашим правительством?

— Если вы думаете, что я бы их расстрелял или посадил в лагеря, то вы меня недооцениваете, — ответил Гершан. — Я для коммунистов имею куда более страшное наказание. Я бы их самих заставил для себя создавать материальные блага, опустил бы их в забои шахт, рудников или заставил на полях скот пасти.

После такого садистского по своему содержания ответа, Гершан получил диплом института дураков с диагнозом шизофрения. Мне часто приходилось видеть этого маленького роста, худенького человека с перекошенным лицом, клянчившего лекарства от боли в печени.

Врачи считали его ипохондриком (ложное восприятие болезни органов тела) и добавляли ему ещё больше нейролептиков.

Гершан был постоянным гостем процедурной комнаты, где его сильно кололи. Он весь пожелтел и, обнаружив у него желтуху, врачи быстро отправили Николая в тринадцатое отделение туберкулезного изолятора, посадив в одиночку на лечение.

Следующие три дня в отделении мы делали дезинфекцию против желтухи, вытаскивая и затаскивая кровати то в коридор, то обратно, не выпуская из рук тряпки, тазики и хлорку. Вместо прогулки в эти дни отделение загоняли в маленькое здание прожарки с высокой трубой, как в крематории. Санитары заставляли нас раздеваться догола, вешать на большие кольца свою одежду, матрасы, и они всё это загоняли в раскаленные камеры. Была такая жара, что санитары не могли её терпеть и ждали окончания часовой прожарки снаружи, а мы лежали на горячем бетоне, истекая потом.

Больные, у которых на ягодицах были абсцессы от уколов, по твердости не уступавшие камню, прогревали свои задние места, надеясь, что это поможет им избавиться от боли. Только чудак Адам из моей палаты каждый день выплясывал гопак, напевая украинскую песенку, лихо хлопая себя по голому заду. Через час санитары открывали прожарочные камеры и раскаленный воздух обжигал наши тела. Каждый торопясь искал свой матрас, свои вещи, чтобы одеться и выскочить наружу.

Но одной желтухи оказалось мало. В жилом помещении у санитаров были найдены бельевые вши, и теперь вся больница должна была пройти мучительную процедуру прожарки. Мы вместе со всеми отделениями в четвертый раз подряд снова отправились туда. Адам больше не танцевал, он лежал истекая потом, тяжело дыша и не верил, что когда-то этому всему придет конец.

49

ШВЕЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ

В больнице открыли швейный цех по пошиву трусов, и работавшие в цеху, вышли на перекур и толпились в тени одного — единственного на территории больницы дерева. Мне очень хотелось быть среди них, и я думал как это сделать. Из прогулочного двора были хорошо видны лица людей и даже слышно о чем они говорят. Одно лицо мне показалось знакомым. Да, это был Игорь Пинаев, я вспомнил его по харьковской пересылке.

— Игорь, привет! — машу ему рукой. — Давно ты здесь?

— Уже месяц, — узнал он меня. — Я же профессиональный портной, так меня сразу на швейку врач отправил.

— Замолвь там за меня слово, надоело в отделении сидеть.

На следующий день медсестра подошла ко мне и сказала, чтобы я собирался на работу в швейную мастерскую. Для меня это было большим событием, — выйти на работу за пределы отделения. Теперь после обеда мне не нужно было мыть посуду в корыте с хлоркой.

Санитар вывел меня в пустой прогулочный двор, где собирались работники швейки. Игорь был уже там.

— Я сам не ожидал, что так всё быстро получится, — увидев меня, сказал он.

— Спасибо тебе, иначе с ума можно сойти сидя в палате, — благодарил я его.

— Я сам думал, что у меня «крыша» поедет, когда всё это увидел, — обвел он рукой больницу. — Слава Богу, что профессия у меня такая, портные и здесь нужны.

— А где тот чудак, Сашка Комар? — поинтересовался я.

— На вольную больничку укатил сразу после вас. Повезло ему. Всё-таки шесть тысяч рублей хапнул. Так бы, как рецидивисту, лет восемь вмазали, а теперь месяцев через шесть дома будет — и судимости нет и деньги целы. Молодец, Комар! А у меня дело намного проще, а сюда загнали. Я ведь до излечения за судом числюсь. Через шесть месяцев комиссия будет здесь, а что из зала суда меня освободят, так я в этом не сомневаюсь.

— Значит, в конце зимы ты покинешь эти стены? Можно только позавидовать тебе.

— Мне б лучше трояк на зоне отсидеть, чем эти шесть месяцев, которым, кажется, конца не видно. Ох! Это меня один дурак надоумил «гнать» (симулировать), если б я только знал, что меня ожидает, — произнес Игорь с досадой.

— Если не секрет, что у тебя за дело?

— Простенькое — карты. С одним бесом играл под интерес у него же на хате. Проиграл он мне несколько сотен, а «бабок» платить нету, так он мне сам предложил взять взамен телевизор и магнитофон. На этом и разошлись, но потом он помчался в милицию и вломил меня, будто я его обокрал. Менты меня повязали, обвиняя в краже. Дело дошло до суда. На суде выяснилось, что я выиграл эти вещи в карты и мне статью заменили на «Азартные игры», а у этого беса-терпилы (пострадавшего) на суде всплыли грешки и довольно серьёзные. Так я, идиот, за несколько дней до этого «косить» начал. Вот и косил на свою голову!

Бедный Игорь, мне казалось, что он сам себя побьет сейчас от обиды. Я сдерживал смех с большим трудом, но это не был смех злорадства, скорее, смех над самим собой. Он как и я с братом, попал в эту яму по собственной воле и теперь не знал, как из неё выбраться.

— Ты знаешь, как только меня сюда привезли, так я даже поначалу не понял, что это и куда я попал. Кругом вышки с автоматчиками, орут все на меня, а чего орут, я не знаю. На другой день бегу я к врачу с полной раскладкой, думаю, пускай меня поскорее на суд отправят, лишь бы на зону, на любой срок. О свободе я и думать перестал, тут не до свободы. И что ты думаешь он мне ответил? «Не надо было „гнать“. С полгодика, а может и больше тебе придется пробыть здесь и пролечиться». Я ему: «Доктор, отчего меня лечить и зачем? Ведь я здоров. Отправьте меня на суд». Так он говорит: «Раз ты сейчас здоров, мы сделаем тебя больным, а потом вылечим, и тогда ты будешь здоров и на суд поедешь». В ужас я пришел от его слов, вспомнив рожи дураков в своей палате, как они все мнутся и трясутся, и что я таким скоро стану.

— Что тебе врач приписал? — спросил я.

— Получаю какие-то слабенькие «колёса». Правда, трясусь от страха каждый день и к врачам со своими просьбами больше не хожу. Матушка должна скоро на свидание приехать, буду её просить, чтобы бежала поскорее в суд и выбивала там бумаги, чтобы поскорее меня затребовали отсюда.