Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов

Князь Куракин послал к Алтын-хану двух казаков из недавно основанного Томского острога. Один из казаков – Ивашка Петлин – немного говорил по-мунгольски. Когда научился и в каких краях побывал, о сем Ивашка благоразумно помалкивал. Князю Куракину такие познания казались весьма подозрительными, но другого подходящего человека не нашлось. В товарищах с Петлиным послали казака Ондрюшку Мадова, никакими языками, опричь русского, не владевшего. На простом русском языке ему наказали приглядывать накрепко за товарищем и буде сыщется измена – ну, казак сам ведает, как следует поступать с государевыми ослушниками. Однако обошлось без измены. Воевода уже получил донесение из Томского острога, что казаки благополучно вернулись вместе с послом от Алтын-хана и отправлены в Тобольск. Пока оставалось неизвестным, удалось ли им побывать в Китае, но это должно было выясниться в самом скором времени.

В мае месяце, когда спала вода и луга зазеленели травой, Марья, выйдя во двор острога, увидела, что рядом с крыльцом на земле, скрестив ноги, сидит смуглоликий безбородый иноземец. На его голове красовался островерхий желтый колпак. Он был облачен в одеяние, похожее на поповскую рясу, только темно-красного цвета. Из-под рясы выглядывали босые ноги с прикрепленными ремешками кожаными подошвами. Иноземец, зажмурив узкие глаза, мерно раскачивался из стороны в сторону и произносил нараспев:

– Ом мане падме хум! Ом мане падме хум! Ом… ом… мане… мане…

Марья сразу же поняла, что перед ней человек из той неведомой страны, где произносят слово «ом». Только это не подражание звуку колокола, а молитва на незнакомом языке. Поодаль от раскачивающегося иноземца стояли такие же безбородые смуглолицые люди, наблюдавшие за его молитвой. Среди них были двое казаков, одетых в русское платье. Плечистый казак снял шапку и низко поклонился Марье. Его окликнули из съезжей избы: «Ивашка Петлин, ступай к дьяку».

Любопытная тетка весь день проторчала на дворе. Время от времени она вбегала в избу и возбужденно рассказывала, какие диковинки привезли казаки. Сгружали тюки бледно-розового и бледно-сиреневого шелка, ларцы и завернутые в рогожу вазы. Тетка божилась, что видела на вазах расписных Змеев Горынычей. Когда диковинные вещи перенесли в съезжую избу, казаки заперлись с князем. Воевода расспрашивал о посольстве, дьяк Иван Булыгин записывал роспись. Несколько дней составляли чертеж земель, которые проехали казаки, отмечали города и удобные для стоянки места, подсчитывали расстояние в верстах и в днях пути конным и пешим ходом. Занятый делами воевода не приглашал дядю сыграть в шахматы. Ссыльным оставалась лишь гадать, что происходит в съезжей.

Марья развлекалась наблюдением за смуглоликим иноземцем. Она узнала, что смуглоликого зовут Тархан-Лабой или Ламой и он отправлен в русские земли в качестве посла Алтын-хана. Тархан-Лама не выказывал ни малейшего расположения к разговору с девушкой. Стоило Марье подойти к нему, как он начинал вращать деревянный барабан, который постоянно носил с собой, и погружался в оцепенение. Но однажды после очередной неудачной попытки завести разговор с Тархан-Ламой с крыльца съезжей избы спустился Иван Петлин и что-то сказал ламе на его языке. Хотя казаки недавно приехали в Тобольск, им уже рассказали об опальной невесте. Петлин объяснял ламе, что к нему обращается государыня. Посол Алтын-хана впервые взглянул на Марью, и не просто взглянул, а почтительно заговорил, прижимая руки к груди.

– Говорит, что счастлив приветствовать наложницу Белого царя и желает ей благополучно дождаться, когда Белый царь снова откочует в Тобольск, – с улыбкой перевел Петлин.

Наверное, посол Алтын-хана решил, что у государя много жен и они ждут его в каждом остроге. Марья прыснула в ладошку. Лама угодливо захихикал.

– Что у него в руках? – спросила Марья.

– Молитвенная мельница. Внутри бумажки с молитвами. Он крутит, и это считается все равно как читать молитвы, – пояснил казак. – В Мунгальской земле около храмов стоят в ряд мельницы размером с бочку. Мунгальские люди подходят и крутят их. На храмах крестов нет. Стоят на храмах невесть какие звери каменные. А в храмах неизреченное диво: как вступишь в храм, против дверей сидят три болвана великие женского пола, вызолочены сусальным золотом с головы до ног, а сидят на зверях на каменных, а звери всяким образом выкрашены красками. А поют в тех храмах две трубы великие, сажени по полуторы труба. Как затрубят в трубы, да станут бить в бубенцы, да припадут на колени, да руками сплеснут, да запоют – страх великий возьмет!

– Он монах? – спросила Марья, кивая на Тархан-Ламу.

– Лаба. Как у нас старцы, то у них лаба, или лама. Постригают их маленькими, лет десяти, а плоду женского не знают от матери. Бороды и усы бреют и щиплют, ходят без штанов, а мясо едят по все дни. Мантии на них камчатые, а сборы у мантий, что у наших старцев, а клобуки у них желтые. А говорят так: ваша-де вера одна с нашею была, а старцы-де ваши черны, а мы-де старцы белые; да не ведаем, как наша вера от вашей отскочила.

– Ты не говори об этом моему дяде Ивану Григорьевичу. Осерчает, если услышит, что их вера с нашей схожа, – предупредила Марья.

– Спасибо, государыня, за предостережение. Однако нам надобно идти. Князь-воевода звал.

Князь Куракин призвал Тархан-Ламу, чтобы перевести грамоту китайского царя Тайбуна. Воевода расспрашивал, при каких обстоятельствах казакам вручили царскую грамоту. Иван Петлин рассказывал, как они шли каменной щелью промеж камня: страсти человека изымут! А у выхода из щели стоит мунгальский город, а в нем княгиня Малчикатунь, а кто идет от нее в Китайскую землю, тому она дает свою печать. Покажешь стражу печать, ино пропустят за рубеж в Китайскую землю, а не будет от княгини печати, ино не пропустят за рубеж.

– Говоришь, по рубежу построена стена. Сдается мне, что Китай – государство малое, – хмыкнул Куракин. – Ну, сколько можно обнести кирпичной стеной? От силы с нашу волость али с уезд!

– Нет, князь-воевода! Прости за встречу, только той стене нет конца и края. Мы, как ехали, сочли сто башен, а к морю и к Бухарам, сказывают, башен многое множество; а башня от башни стоит по стрельбищу. Сквозь ту стену пять ворот под одну башню. В той башне сидит дьяк от царя китайского Тайбуна, а послан досматривать печати от княгини. Ворота проездные низки и узки, на коне наклонясь проедешь. Кроме тех ворот на стене иных нет.

– Где живет царь Тайбун?

– В Большом Китае. Город велик и бел, что снег, а объехать можно только за четыре дня. Да в том же Большом Китае стоит кремль, где сам царь Тайбун живет. Кремль украшен всяким узорочьем мудрым, а двор царский стоит посреди, а у палат верхи золочены.