Тайное местечко - Виктория Викторовна Балашова

охрану к нам, и забить там нас за содеянное. Догадались, когда уже приехал Козьма.

Весь этот монолог Лекса просидел молча и только глядя серой статуей из-под капюшона в сторону говорящей. В конце рассказа он вздохнул каким-то своим мыслям, видно досадуя, что она не призналась с ходу, и придётся нарушать тишину и снова разговаривать с этой глупышкой.

— Так вы ошиблись?

Произнёс он наконец, прерывая тишину.

— Ну, не то чтобы ошиблись, мы вообще не поняли, что это Трофим.

— А кого хотели убить?

— Да никого мы не хотели убить! Мы просто нашли кого-то, а оказалось, что это Трофим.

— А кто бил?

Продолжал давить своё Алекса.

— Не знаю, мы никого не видели и никого не слыхали. Тихо было вокруг, и когда гуляли и когда обратно шли. Но Лун не было и было темновато.

— Значит, ты говоришь, что вы там оказались случайно, нашли случайно, кто убить хотел не видели?

— Да, так и было.

— Допустим.

Задумчиво проговорил Алекса, вытянул вперёд руку, в которую сразу же влетела яркая сфера от головы Олеси. Сфера погасла, повинуясь жестам хозяина а тот не говоря больше ни слова встал, намереваясь молча выйти, но его остановил голос Олеси:

— И что с нами теперь будет?

— По Кону будет.

И больше ничего не объясняя, Серый покинул её «светлицу».

Тут же вбежал служитель, забравший свечи и не сделав попытки развязать девушку или хоть как-то ослабит её путы. За ним дверь лязгнула засовом и Олеся осталась одна в темноте и тишине… А о чём начинает думать девушка в темноте и тишине? Правильно, о грызунах.

Глава 18

Остапа буквально принесли в темное помещение, нет, сырости тут не чувствовалось, и запаха плесени не было. Но было очень глухо, тихо и темно во всей этой тюрьме. Может, правда, эта допросная была в отдельном крыле тюрьмы, или такая звукоизоляция, что вообще ничего слышно не было, но комфорта это пленнику не доставило точно. Олеси он не видел и не понял, куда увели/унесли её. Видно, хотят допросить их порознь и сверить показания обоих. Хоть и уже сто раз они могли договориться меж собой ещё в той кладовке в доме Трофима.

В этой камере или допросной, Остапу не дали вольной жизни, а сразу надёжно закрепили его на стуле. Привязыванием это и не назовёшь. Тело словно сроднилось с предметом мебели, дальше к нему так и отнеслись, то есть, просто придвинули его вместе со стулом к массивному столу. Ну, как просто, всё же Остап был увесистым, потому конвоиры кряхтели в паре, но добившись своего оставили пленника одного в тишине, темноте и мрачных думах. Остап мог шевелить только извилинами. Их то он и гонял в голове, от невозможности сидеть ничего не делая в такой ситуации. Обдумывал Остап события последних дней, и самая тяжёлая его дума была про то, как же глупо они попались в чью-то ловушку! Но больше всего было Остапу жаль Олесю, что невиновная оказалась вовлечена в Родовые дрязги Барсука и Куницы. Она то девушка! Да и вина её лишь в том, что была с Остапом рядом. Попали, блин, в мир средневековых устоев! И никакой криминалистики! А о возможностях магии Остап не догадывался совершенно. Ну, неоткуда было взять сведения. Опыт — без году неделя! Главное, о чём сейчас больше всего жалел Остап, так это о том, что не позволил бабушке Глаше отправить весточку его родне в Порвинг. Как было бы всё проще! Встретили бы их родственники, знающие и реалии и устои, и не попались бы они на эту подставу! Вот же перестраховщик хренов! Хотел сам лично увидеть реакцию Родовичей, что не будут предупреждены о его визите.

«Увидел? Ха! Теперь — то они ему точно искренне обрадуются! Прогремел Родич на всю Ивановскую Только бы Олесю не пытали».

А что теперь… Что будет с ними теперь? Где Олеся, как она?

«Неужно Боги это допустят? Не для того же их вытаскивали с Земли, чтобы не за здорово живёшь тут сдохнуть на плахе. Или виселице, или костре? То Сварог прям сразу и увидел, а то… И куда он смотрит сейчас?»

О чём и с чем обращаются люди к Богам Остап не понимал и не знал. Всё в этом, родном Мире, было чуждое и непонятное. Никаких сводов правил особо не понял от бабушки Глаши, только общие Коны.

«Как этот Кон изучают? Есть ли какие-то книги? Вот бы почитать».

Будет ли у них с Олесей суд, адвокат? Или только нападающие и обвиняющие?

«Или здесь в чести самосуд, и их ждёт горькая участь быть растерзанными и забитыми теми разъярёнными женщинами Трофима».

Как много мыслей пронеслось в голове Остапа за время непонятного ожидания. Но, закончилась и эта пытка временной неопределенностью. В замке камеры раздались звуки открывания замка и в неё влетел один из служителей с огарками свечей. Их он ловко установил в специальные лампадки у края стола Остапа. А тому перед глазами поплыли воспоминаниями сцены из множества кино о допросах с лампами, обращенными в лицо допрашиваемому. Потом пронесли сцены выбиваний нужных показаний.

«Блин, Олесю-то как жалко! Ничего же про неё не знаю. Ни где она, ни как».

Пронеслось в голове Остапа, под шелест плаща входящего свободной походкой уверенного в своей власти человека. Он обошёл стол и сел в кресло. Да, это был именно тот «лазутчик», что проскочил в ворота тюрьмы вместе с телегой, перевозящей ребят.

И только после того, как он устроился в кресле, напротив пленника, он, словно не ожидавший здесь вообще кого-то увидеть, обратил внимание на привязанного к стулу Остапа. Ни плаща, ни капюшона этот допрашивающий снять и не подумал. Так и оставшись человеком — загадкой для Остапа. Выждав молчаливую паузу, и так и не дождавшись вопросов Остапа, он достал из складок своего плаща некий предмет, и, что-то сделав, запустил в пленника искрящуюся сферу. Она, плавно подлетела к нему, и устремилась поверх его головы, а устроившись там, и застыла, светя равномерным светом вокруг себя. Об этом Остап догадался по свечению над ним и отбрасываемым теням. Пытаться поднять голову он не стал, поняв, что это ни к чему скорее всего и не приведёт. Так он и остался сидеть, глядя на этого скрытого плащом и словно дымкой тьмы у лица под капюшоном, человека.

Тот хмыкнул, наблюдая за реакцией Остапа, словно считывая его мысли. Выждав чуть дольше нужную ему