Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

Мне, как и всякому человеку, была дана свобода воли, свобода выбора в этой жизни – распоряжайся этой свободой как захочешь, как душа пожелает. На свое полное усмотрение. А я оказалась слабой, глупой, ленивой. Я не справилась с этой свободой. Не распорядилась ею, как должна была. Потратила ее на пустое. «Я бросила рисовать» – такой вот простой ответ явился мне на вопрос «За что?» В этом-то и заключалось мое преступление, за которое я тут расплачивалась: «Я бросила рисовать…» «Не справилась со свободой, ну, значит, она тебе не нужна», – такое вот кармическое обвинение вдруг я услышала…

Когда я все это осознала, меня здорово припечатало. И пришло понимание, что мне обязательно надо рисовать, причем постоянно, чтобы наверстать упущенное! Чтобы вымолить себе прощение. Чтобы Небо меня простило и снова вернуло мне свободу, которой дальше я уж точно распоряжусь правильно!

Следом – другое осознание: так вот, оказывается, как резко и внезапно у человека можно отобрать все! В одну секунду! И ровно так же, внезапно, может быть отнята и жизнь в целом! Как писал Булгаков: «Да, человек смертен… Плохо то, что он иногда внезапно смертен».

Вот так вот ходишь по свету, тратишь свои годы непонятно на что, думаешь, что вот-вот, «с завтрашнего дня», займешься главным, заветным… А ведь завтрашнего дня вообще может не быть!

И я стала рисовать. Просто одержимо. Ежедневно, по много-много часов. Думала: «Ладно, я не знаю, когда я окажусь на свободе, да и вообще – доживу ли до нее». Ведь тюрьма – это место, где нет слово «завтра», так как с тобой здесь в любую минуту может случиться что угодно… Но я буду рисовать – здесь и сейчас. Наверстывая упущенные годы творческой немоты и смиренно надеясь, что Небо меня в конце концов простит и вернет мне мою свободу…

Жизнь без связи

…С первых же дней пребывания в СИЗО меня очень «ломало» без телефона. Мне постоянно мерещился виброзвонок, рука рефлекторно лезла куда-нибудь в карман, под подушку – нащупать трубку. И такое творилось со многими. Но спустя время это, конечно же, прошло.

За такой длительный срок ты привыкаешь к тому, что у тебя нет телефона. К тому, что ты не можешь кому-то позвонить, написать, когда хочешь. Ты не можешь тут же получить ответ, не можешь в любой момент залезть в интернет и найти какую-то информацию, какую-то новость. Ты привыкаешь жить без соцсетей, без лайков, без лавины всяких разных постов и комментариев, без ленты новостей… И в итоге оказывается, что все это не особо-то тебе и нужно. Тебе нормально… Угнетает только то, что твоя коммуникация с близкими людьми растягивается на недели и месяцы! Ну что ж, ты должен принять эту данность и ценить каждую строчку каждого полученного письма. И каждую возможность коротенечко поговорить по телефону.

Мой первый телефонный разговор в СИЗО состоялся спустя почти полгода после моего ареста, когда меня все еще держали на спецблоке.

А случилось это так. Тамара имела около шестидесяти «разрешений» на официальные звонки. И просилась звонить так часто, как только могла – по несколько раз в неделю. Вот и в тот день, перед тем как нас вывели гулять, она выпросила у дежура Васи возможность сходить позвонить.

Гуляли только я и Тамара. И Вася поленился вести нас с прогулки сначала в камеру, а потом снова вести Тамару на звонки. Он вообще не был трудоголиком. Поэтому он тупо повел нас в отсек с телефонными автоматами, где оставил одних, пообещав вернуться минут через двадцать.

Тамара очень обрадовалась такому раскладу. Обычно дежур стоит и наблюдает за звонками. Чтобы заключенный мог набрать только одному собеседнику, причем на разрешенный номер, хотя за набираемыми цифрами никто особо не следил. Но когда тебя вот так вот запирали в комнате с телефонными автоматами, можно было звонить кому угодно и сколько угодно – лишь бы хватило денег на карточке.

Тамара поговорила с мамой, потом с подругой, а потом спрашивает: «Люд, а ты не хочешь поговорить с кем-нибудь? Давай, у меня есть лишняя карточка!»

Я недоумевающе смотрю на Тамару. От мысли, что я сейчас услышу чей-то родной голос из наружного мира, у меня даже закружилась голова. Ох!.. Но кому же позвонить? Набираю Арчи. Недоступен. Растерянно смотрю на Тамару. Она подбадривает меня: «Давай, звони еще кому-нибудь! Быстрее, не тяни!»

Я набираю номер Андрея:

– Алло, привет, это я…

– …Ого! Привет! Ничего себе! Как ты там? Как здоровье?

– Да нормально… Здоровье в порядке…

– Ну молодец, что смогла позвонить! У тебя появился телефон? Не могу понять, что за номер?

– Нет! Ты что?! Какой телефон! Я же сижу на спецблоке!

– А как тогда…

– Ой, все, больше не могу говорить! Пока! – краем глаза я вижу возвращающегося Васю и едва успеваю повесить трубку.

Весь обратный путь на спецы мое сердце колотилось так, что я думала Вася точно должен его слышать! Остаток дня я провела в состоянии полной прострации… Этот секундный разговор с близким человеком стал для меня настоящим шоком. Ведь к тому моменту я столько месяцев сидела в абсолютной изоляции! Письма в то время приходили очень редко, а потом и совсем куда-то пропали. Марк тоже не приходил – был поглощен «делом Немцова», да и повода особого не было. И все лето я провела, запертая на спецблоке, в каком-то беспросветном вакууме, в жутчайшем одиночестве. С ощущением, что весь внешний мир, все мои родные, все мои друзья куда-то исчезли. Их нет! Есть только эта камера, прогулочный дворик и душевая. Вот три места, где я стабильно пребывала. А вокруг меня – только мои соседки по камере и несколько дежуров, нас охраняющих. Я настолько отвыкла от всех остальных людей, настолько одичала, что меня потряс не то чтобы голос близкого человека, а сам факт существования еще какого-то человека где-то там – вне этого крошечного мирка спецблока.

Это был показательный пример того, как разрушительно действует такая полная изоляция от внешнего мира, от людского потока, от каких-либо перемен. Как губительна для психики подобная консервация в микроскопической камере. Как легко от такого человек может спятить! Да, я вовсю старалась держаться. Но уже чувствовала, что еще немного и у меня все-таки поедет крыша…

Ну а когда меня перевели наконец в большую камеру и у меня появилась возможность быстренько звонить с нелегальных трубок, то это стало огромным облегчением – иметь вот такую моментальную