Записки Степной Волчицы - Сергей Магомет

Минут через пятнадцать Агния отошла от нас, занявшись другими клиентами. Снова загремела музыка. Стива взял меня за руку.

— Мы могли бы еще потанцевать, Александра, — предложил он. — Или теперь ты предпочла бы танцевать только с Николяшей? Что ж, тебя можно понять. Впрочем, еще некоторое время он, я думаю, будет занят. Но потом ты без сомнения опять сможешь им воспользоваться…

Из вежливости я согласилась, хотя внутренне чувствовала, что, как честная женщина, отныне должна быть верна понравившемуся мне Николяше в железнодорожной фуражке. С другой стороны, мне не хотелось выглядеть старомодной, если не сказать недоразвитой. Современная женщина обязана быть раскованной и самостоятельной.

Но Стива как всегда оказался прав. То есть после Николяши, я воспринимала его несколько отвлеченно, если так можно выразиться, «абстрактно», «по-дружески». От него тоже пахло мужчиной, его танец, его объятия тоже уносили меня прочь от моих страхов и тоски. Однако в нем почти отсутствовало то разнуздано-плотское, первозданное, звериное, дурманящее, что с первого же мгновения захлестнуло меня, когда приблизилась к Николяше. Со Стивой я, конечно, никак не могла вообразить себя под ближайшим кустом. Он словно призывал меня к чему-то высокому и утонченному, что одновременно манило, но обещало новые страдания и боль. Если бы мне суждено было погибнуть — я бы предпочла погибнуть рядом с Николяшей; я бы рассталась с жизнью совершенно бездумно, в полном затмении сознания. Со Стивой все было бы наоборот: прежде чем погаснуть, мой бедный женский ум должен был бы достичь абсолютного просветления.

Когда я попыталась объяснить ему это странное раздвоение, он сказал:

— Ты уже однажды выбрала звериное, предпочла первозданное искусственному. Ты испытала, что такое быть женой, матерью. Это была твоя первая жизнь. И она навсегда останется с тобой. Теперь тебе предстоит соединить твой опыт с разумом, мыслью. Это будет твоя вторая жизнь. Иначе ты обречена на безумие; ты будешь медленно сходить с ума от сознания собственной неполноценности, чувствовать себя преступницей, убившей мечту о самопознании, отказавшейся от пути божественного совершенства.

— О, как ты, Стива, должен презирать меня! За эту мою раздвоенность, отравленность земными соками, неспособность вырваться из иллюзий прежней жизни. За то, что, я так тупо и судорожно цепляюсь за самые темные свои инстинкты. Тебя, наверное, уже тошнит, что приходится возиться со мной.

— Разве я дал тебе повод сомневаться во мне, Александра? — нахмурился он. — Разве мы уже раз и навсегда не решили, что постараемся стать друзьями, а затем и любовниками? Что тот отрезок пути, который нам суждено пройти в этой жизни, сделает нас мудрее, приблизит к истине? Ты ищешь товарища и проводника в мире чистого разума, а я вынужден искать опоры в мире инстинктов и чувств. Разве мы не нужны друг другу? Не способны помочь, дополнить друг друга?

— Как я понимаю тебя, Стива! — воскликнула я. — Только что я ощущала чисто животную страсть, а теперь во мне забрезжил огонек божественного вдохновения и поэзии. Ради него я готова пожертвовать всеми земными благами, моими прежними страстями.

— Глупая, это совсем не тот случай, когда нужно чем-то жертвовать. Ты и правда рассуждаешь, как неопытная девушка, которой необходим наставник. Ты словно застыла в той неудобной и трогательной стадии, когда, что называется, и хочется и колется. Разве твоя земная страсть не есть единственный источник твоего высокого вдохновения? Ты напоминаешь мне переростка-скворца, у которого давно выросли сильные крылья, но который еще понятия не имеет, для чего они ему. Пока его силой не вытолкнут из гнезда. Всё, что тебе требуется, — взмахнуть крыльями, и ты — свободна!

— О, какая речь!.. Послушай, Стива, неужели ты никогда не пробовал писать стихи? — благоговейно прошептала я.

— Боюсь, то, что я тебе скажу, покажется тебе смешным и нелепым. Еще в детстве, когда я раскрывал книги по теоретической физике или квантовой механике — таинственные символы и значки казались мне самыми чудесными песнями, стихами, а непостижимая логика и трансформация формул — увлекательнее любых компьютерных игр и фильмов. Книжки, игры, фильмы — лишь иллюзия движения вперед, а на самом деле — своеобразное хождение по замкнутому кругу. Вроде того, как ослу, вращающему колодезный ворот с завязанными глазами, кажется, что он свободен и путешествует по диковинным странам.

— Какой прекрасный, абсолютно поэтический образ!

— Будь по-твоему, — покладисто кивнул он. — Но вернемся к тебе… Признайся, мысленно ты уже отдалась Николяше? Я прав?

— Что? Господи, ну зачем такие резкие переходы! — лицемерно возмутилась я.

— Так и есть. Стало быть, тебе нужно с ним реально переспать.

— С какой стати?

— Ну как же, ты — бедная женщина, которая давно забыла, что такое добротный трах, — напомнил он.

— Фу, как пошло и примитивно! — снова рассмеялась я.

— Тебя можно понять. Сколько времени у тебя не было мужчины? Раз, другой ты переспала с мужем, когда он навещал сына? Не сомневаюсь, если ты и занимаешься онанизмом, то под большим секретом — для самой себя. Неудивительно, что ты готова лезть на стену, как запертая в четырех стенах кошка…

— Теперь ты будешь смеяться. У меня действительно есть кошка, которая всю зиму и весну лезла на стены. Орала так, как будто решила свести меня с ума. Я думала, соседи от злости подожгут мне дверь. Чего я не перепробовала: покупала ей самые дорогие кошачьи транквилизаторы…

— Помогло?

— Честно сказать, не очень. Успокоилась, только когда летом ее отвезли на дачу.

— Вот видишь! Обыкновенная кошка. Что ж говорить о тебе. Уверяю, для тебя сейчас самый подходящий момент заняться этим с приятным мужчиной.

— Прямо сейчас? — перепугалась я.

— Ну-ну, не пугайся так! На этот раз я тебя не тороплю. Как говорится, никакой обязаловки. Не подумай, я не проповедую сексуальную революцию. Да и глупо развращать-совращать взрослую женщину, к тому же, поэтессу… Кстати, Агния, добрая душа, исключительно дорожит такими клиентками, как ты, внимательно следит за тем, чтобы их самые заветные желания и фантазии добросовестно исполнялись.

— Гм-м! Ты хочешь сказать, — изумленно фыркнула я, — что, кроме ресторанного бизнеса, Агния еще и сводничеством промышляет?

— Между прочим, она, как и ты, — очень одинокая, несчастная женщина, — серьезно заметил Стива, открывая свой замечательный портсигар и предлагая мне сигаретку.

Со стороны, наверное, может показаться, что знакомство со Стивой тут же превратило мою жизнь в забавное, веселое приключение, а сама я, как по мановению волшебной палочки, превратилась в легкомысленную, сладострастную особу, живущую одним мгновеньем. Это совершенно не так. Не только атмосфера ресторанчика, флирт, танцы и музыка, но и каждое слово Стивы сотрясали мой внутренний мир, мое старое жилище, нору, как ураган, как стихийное бедствие. Если можно так выразиться, каждый миг блаженства был сполна оплачен мучительно болезненными спазмами и адскими страхами. Меня, несчастную, заставляли веселиться и плясать на дорогом пепелище, на развалинах собственного дома. Порой мне казалось, что ничего святого у меня уже не осталось. При одном воспоминании о поэзии, литературе, любимой музыке меня душили спазмы рвотного рефлекса. Единственное, что поддерживало, не давало удариться в истерику, не опрокинуться в коллапс, было присутствие Стивы. Пропорции, в которых он смешивал садистски жестокую критику и ангельскую нежность, всегда попадали в десятку. Сказать по правде, меня «прежней», наверное, уже вообще не существовало. Моя душа, высохшая до едва заметной тени, в панике искала убежища среди воцарившегося хаоса. И подобно бессильной тени, навсегда привязанной к предмету, с суеверным ужасом взирала на удивительные, мягко говоря, неадекватные выходки женщины, которая когда-то казалась идеальной женой и матерью. Теперь-то я отлично видела, что эта идеальная жена и мать, так западавшая на любую дешевую сентиментальность, плаксивая и прекраснодушная, на самом деле вела существование эгоистичной черной дыры, которая хищно всасывала время и пространство, принадлежавшее другим людям, не порождая ничего, кроме новых черных дыр. И все-таки я старалась оправдать прежнюю жизнь, прикрыть отвратительную суть благородством намерений, отсутствием желания навредить кому-либо. При этом я была похожа на самодовольное огородное пугало, которое возвышается посреди разоряемых вороньем полей и садов, гордится своими лохмотьями, словно это королевское одеяние. Но страшные ветры, ворвавшиеся в мои тихие владения, срывали не только полуистлевшие лохмотья, но и сметали с лица земли сами поля, сады, ограду и ворон.

Стива и не думал скрывать, что в сигаретках, которыми он щедро угощал меня из своего портсигара, содержаться легкие наркотические снадобья. Как не скрывал и того, что сие есть излюбленное развлечение здешних одиноких и состоятельных дамочек, которые давно поняли, что им нечего терять, кроме своего одиночества. Хозяйка заведения Агния отлично разбиралась в этих вещах — рецептуры, пропорции, смеси. По сути дела, не наркотики даже, а так — невинные психотропные игрушки. Маленькие пестрые таблетки, горошинки, капсулы, вреда от которых было немного, но которые, как маленькие волшебные помощники, наилучшим образом разгоняли тоску, утоляли даже самые упорные боли, а главное, навевали сладостные любовные видения. Агния доставала их у местных цыган, — по-своему, необычайно цивилизованной и продвинутой публики, имеющей прямые поставки и контакты с самим Амстердамом. И, как бы опережая мои недоуменные вопросы, Стива объяснил, что сам лично вполне допускает неизбежность использования подобных искусственных стимуляторов — в том числе в интеллектуальной сфере и, в частности, в научных целях. По его словам, популярность синтетических наркотиков в университетской среде весьма высока. Куда больше, чем в «психоделические» шестидесятые на Западе. В особенной моде экспериментальные образчики — сочетающие новейшие компьютерные технологии с измененным сознанием. Молодые ученые, химики и биологи, отлично разбираются этих штуках. Все прекрасно понимают, что соответствующие исследования, даже с небывалой интенсивностью, ведутся в специальных закрытых проектах. В этом нет ничего удивительного, поскольку человеческое сознание, как известно, в определенном смысле давно выработало свои естественные механизмы воздействия на самое себя, — остается лишь воспользоваться некими альтернативными, комбинированными и куда более эффективными вариантами.