Записки Степной Волчицы - Сергей Магомет

Зато с Николяшей я имела, что называется, весьма регулярные «сношения». Несмотря на то, что прекрасно понимала: он принадлежал не мне одной. Мы встречались, главным образом, под вечер, и на короткое время, потому что ночью, как он говорил, у него были другие встречи и договоренности, не то чтобы супер прибыльные, но которые он, тем не менее, никак не мог отменить. В отличие от Стивы, он позволял, и с удовольствием принимал от меня в подарок разные мелочи — вроде нового бритвенного станка, геля, лосьона, зажигалки, стильных трусов или носков. Подарки имели для него не столько практическое значение (потребности его были на удивление скромными), а своего рода предметами ритуального действа, призванными поддерживать в нем ощущение того, что его любят и лелеют. Словом, неопределенное время до бал-маскарада проходило как нельзя лучше. Теперь я думала: как глупо и странно промелькунла вся моя прошлая жизнь. Даже находясь среди людей, я, по сути, толком не знала, не понимала ни мужчин, ни женщин. Та неделя, тот неизмеримо короткий промежуток времени, то есть от момента моего знакомства с моим будущим мужем на литературном вечере и моментом, когда он предложил пожениться, — это время никак нельзя было считать волшебной порой ухаживаний, когда мир вокруг исполнен тайн и романтики, невесомо-воздушной влюбленности, высокой поэзии. Теперь мне казалось: как просто и пошло решилась тогда моя судьба. Как-то по-мужицки грубовато. Меня приобрели, как на рынке хитрый мужик покупает по дешевке справную кобылу, которой достаточно пару увесистых шлепков по крупу, чтобы та почувствовала хозяйскую руку и была счастлива. Конечно, Николяшу отнюдь не отличала интеллектуальная утонченность. Однако и он, как и мой муж, писал стихи. Бездонно наивные, неумелые, глупые. Но милые и трогательные. В наше следующее свидание, когда он завел меня в свою железнодорожную будку, разложил прямо поперек операторского пульта, робея и смущаясь, попросил разрешения прочесть несколько стихотворений — как действительному члену союза писателей, большому авторитету и так далее. В отличие от литературно-мессианских идей моего мужа, у него не было абсолютно никаких претензий. Просто так — кропал исключительно для себя, бережно и ревниво скрывая от людей свой слабенький огонек вдохновения. В основном, про железнодорожные пути и поезда. У него напрочь отсутствовал талант, да и образования ноль, но, слушая, как трогательно он рифмует названия железнодорожных станций, я чуть не плакала от жалости и умиления. Возможно, ему казалось, что он занимается любовью с мумией Марины Цветаевой или Ахматовой. Впрочем, от этого его мужской пыл ничуть не остывал. Наша новая близость оказалась еще более страстной и сладкой, мы пролили целые реки молока и мёда. Честное слово, в ту ночь мои представления о таланте и гениальности подверглись серьезным испытаниям. Однажды мне даже пришла в голову уморительная, полная лукавства мысль: а что если мне, седой волчице, попробовать от него родить? Какой бы был сюрприз для всех! Вот тогда бы начались чудеса! Фактически, как если бы я начала жизнь сначала!

От Николяши я также узнала немало маленьких секретов и подробностей тайной жизни ночного ресторанчика — о хозяйке Аглае, симпатичных брате с сестрой, служивших барменами, о матерых завсегдатаях, местных и заезжих дамочках, гонявшихся за иллюзией любви, — как оказалось не слишком многчисленная клиентура заведения «ВСЕ СВОИ». Они быстро успели примелькаться и стать почти родным.

Как всё переменилось! Прежде от супруга, с которым я прожила полжизни, я ожидала всего лишь непоколебимой надежности, как будто он и правда был самим Господом Богом, создавшим меня и весь этот мир. Другие мужчины для меня просто не существовали. На окружающих женщин смотрела с сочувствием, как на своего рода падших ангелов, которым, в отличие от меня, Божьей избранницы, не дано быть счастливыми. Теперь мои взгляды претерпели немалую трансформацию. Не раз я задавалась вопросом, любит ли Николяша меня, а если не меня, то способен ли вообще любить кого-нибудь, как любят исключительную избранницу. И тут же одергивала себя, напоминая себе о его почти животной наивности и простоте в любви. Как ни странно, порой мне казалось, что особое предпочтение он отдает именно Агнии. Она была не только хозяйкой, но и одной из его постоянных и уважаемых «клиенток». Мне же она по-прежнему казалась временами особой несколько высокомерной и самолюбивой. Впрочем, несмотря на ее внешнюю непривлекательность, я вполне могла допустить, что Агния обладает качествами, которые нравились некоторым мужчинам — волей и силой. Николяша уверял, что уж если она на кого положила глаз, то конечно сумеет заставить его выть от желания и страсти. Я не возражала, даже искренне старалась изжить в себе первоначальную предвзятость по отношению к ней. Тем более что сама Агния всегда была по отношению ко мне неизменно дружелюбна. Не раз, раньше меня самой, Агния замечала приближающийся, угрожающий мне приступ хандры, просто и деликатно подсовывала свои пестрые веселящие и энергетические снадобья. Никаких признаков патологического пристрастия к таблеткам я не ощущала, — зато ни мигрень, ни боли внизу живота меня больше не тревожили. В конце концов, я решила, что эти голландские штучки не вреднее патентованных аспиринов и анальгинов. Я и не заметила, как через некоторое время уже питала к Агнии что-то вроде сестринского чувства. Видя мою увлеченность Николяшей, она улыбалась странной, понимающей улыбкой, в которой мне мерещились какие-то неведомые желания и иные страсти.

Однажды Агния устроила нам дружескую вечеринку в своем ресторанном «офисе», уютной задней комнатке, которая обнаружилась за небольшой дверью, задрапированной в глубине бара. Кроме пухлого бархатного дивана, там был лишь небольшой туалетный столик и приземистый, как кабанчик, сейф. Сначала мы покурили, выпили какого-то необыкновенного ликеру, от которого я так возбудилась, что, казалось, достаточно было погладить меня по животу или по спине, и я бы впала в транс. Конечно, с одной стороны, мое воспитание добропорядочной мещанки заставляло относиться к такого рода стимуляторам с огромным принципиальным предубеждением, даже осуждением, а с другой, — учитывая мой возраст, семейное положение, вообще излет женских ресурсов — что толку было трястись над оставшейся малостью? Видя мое состояние, Агния без околичностей предложила заняться любовью втроем. Я резко и наотрез отказалась. Николяша со вздохом опустил глаза. Потом робко покосился на Агнию. Я видела, что в душе оба изрядно разочарованы моей дурацкой косностью, но в их тоне не промелькнуло ни тени насмешки или элементарной мстительности.

— Ну, как говорится, может, в следующий раз, — сказала Агния. — У меня есть запасной вариант!

Она извлекла из сейфа какое-то удивительное пузатое устройство, размером с ананас, что-то среднее между игрушечной кофеваркой, кальяном и самоваром. Набрала какие-то цифры на крошечном дисплее, несколько раз энергично пощелкала никелированным рычажком, после чего из золоченой воронки стал сочиться сладковатый дымок или пар. Мои друзья действительно называли устройство (кстати, стоящее огромных денег) смешным прозвищем «самовар». Сначала в воронку «самовара» сунул нос Николяша, затем я, а уж после нас к ней блаженно припала сама Агния. Николяша ласково и ободряюще погладил меня по руке. Потом мы сидели полулежа на бархатном диване и не шевелясь ждали, что произойдет. Перед моими глазами мелькали абстрактные, разноцветные калейдоскопические картинки, мои бедра задергались так, словно к особым нервным окончаниям подключили электроды. Не в силах совладать с концентрированной радостью, нахлынувшей на меня, я неожиданно для себя открыла рот и затянула какую-то протяжную песню. Рядом содрогались в экстазе Николяша и Агния. Сначала мне казалось, что я нахожусь в полном сознании, вижу все происходящее вокруг меня, но когда почувствовала, как кто-то взял меня за руку, горячо и продолжительно припал губами к моей раскрытой ладони, то не смогла определить, кто находился рядом со мной. Что-то смутно подсказывало мне, что это была Агния.

Но еще больше она удивила меня, когда, позвонив однажды мне на мобильник, заговорила непривычно торопливо, озабоченно. Я даже не сразу поняла, о чем она просит. Она всё повторяла, если я сделаю ей «такое одолжение», то вечером предоставит Николяшу, который должен был развлекать ее всю ночь, в полное мое распоряжение.

— Это черт знает что такое! — возмущенно и обиженно воскликнула я. — Пусть он сам решает, с кем ему быть! Я не собираюсь ему навязываться.

— Ну хорошо, хорошо, — покладисто сказала она. — Как хочешь. Мне просто позарез нужна твоя помощь…

— Да в чем дело-то?

Выяснилось, что Агния ухаживает за одной своей тяжелобольной подругой детства. Лесбиянкой. Трогательно и самоотверженно, как в кино. Оплачивает отдельную палату в местной больничке. Подруга умирает от какой-то чрезвычайно мучительной формы рака. Агния ласково звала ее Масей.