Пока не погаснет последний фонарь - Ангелина Шэн

– Нет!

Я едва не вздрогнула от громкого выкрика за моей спиной, заглушившего отвратительный голос из ниоткуда. В этом крике было столько боли, злости и отчаяния, что по спине пробежали мурашки. Затем крик повторился и перешел в лихорадочное бормотание. Я поняла, что произошло. И потому стояла, не оборачиваясь. Как будто это могло меня спасти. Как будто, пока я не смотрю, оставалась надежда…

И все-таки мне пришлось обернуться.

Я увидела Эмири. Ее лицо ничего не выражало: ни страха, ни печали. Взгляд медленно блуждал по узникам тюрьмы, фонарям, деревьям, но Эмири явно не замечала ничего вокруг, погрузившись в себя.

Тихий плач полноватой женщины сменился рыданиями. Мужчина в поношенном офисном костюме повалился на землю на колени и немигающим взглядом уставился куда-то в пустоту. Сакаи затрясло, и он обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь, но безуспешно.

Я посмотрела на свои ладони и поняла, что они тоже слегка тряслись. Но я этого не чувствовала. Тело онемело, голос пропал, голова опустела. Я, не отдавая себе отчета, прижала руку к груди, как будто хотела проверить, что сердце еще бьется и что я все еще жива. Я ничего не ощущала. Я была опустошена.

Тощий парень подскочил и, заметавшись в разные стороны, закричал:

– Выпустите нас! Выпустите меня! Я не хочу умирать!

Он кинулся к фонарям, вернее, к пространству между ними – однако словно бы врезался в стену. Ни звука удара, ни видимой преграды, но тощий парень распластался по воздуху. Из разбитого лба потекла кровь, заливая лицо. Застонав, парень осел и затих, лишь изредка судорожно всхлипывая.

Эмири проследила за ним взглядом и вздохнула. Она выглядела раздосадованной, но, на удивление, спокойной. Скорее, уставшей. Как будто просто хотела, чтобы всё поскорее закончилось.

– So, we are at death's door…[71]

Голос Эмири пробился сквозь толщу льда, за которой я оказалась, а следом прорвались и чувства.

Сначала меня затопил страх, и дыхание перехватило. Затем он перерос в панику, от которой едва не подкосились ноги. И наконец, пришла злость. На себя, на Минори, на всю команду полицейских и на Китано, в частности, на мою команду, не сумевшую продержаться достаточно долго. И снова на себя.

Я провалилась. Я всегда полагалась только на себя. Всегда брала на себя ответственность. Не доверяла другим, считала, что если хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам.

Но не в этот раз.

Сейчас провалились мы все, и винить кого-то одного я не могла. Вернее, или всех, или никого. Но я все-таки начала с себя.

В голове вспышками пролетели детали игры. Когда я могла пойти в другую сторону, когда могла поступить по-другому. Вот только ничего уже было не поделать. Не исправить.

Через несколько минут мы все умрем.

Перед глазами появилось лицо Киёси. Большие, темные глаза с неизменно веселыми искрами в глубине, прямой нос, острые скулы, отросшие блестящие пряди, которые брат привычным движением сдувал с лица.

– Скоро встретимся, Киёси… – прошептала я.

Страх тугим узлом скрутился внутри, но я взяла себя в руки. Я встречу смерть с достоинством, а не дрожа от страха.

– До окончания кайдана осталось пять минут.

Сделав глубокий вдох, я выпрямилась и осмотрелась. И, встретившись взглядом с Кадзуо, с трудом удержала маску безразличия. Я была слишком удивлена, так что на мгновение забыла о близкой смерти. Лицо Кадзуо до этого не выражало особых эмоций, так что не было бы ничего удивительного, если бы и сейчас он держал эмоции при себе.

Странно было, что Кадзуо улыбался. И это была не улыбка сумасшедшего, не горькая улыбка, не улыбка сквозь слезы или натянутая фальшивая усмешка. Она была легкой, едва заметной, но в ней виднелись уверенность и превосходство.

Это был слишком серьезный контраст с выражением лиц остальных воров. На их лицах были паника, страх, злость или же, наоборот, опустошение и ступор. Хотя нет… Я заметила, что и Хасэгава тоже был абсолютно спокоен, и на его губах играла легкая улыбка. В глазах – ни тени страха. И этому можно было только позавидовать.

Заметив мой взгляд, Хасэгава улыбнулся чуть шире и кивнул в сторону Кадзуо. Я невольно приподняла бровь от удивления и, выдержав несколько секунд, медленно отвела глаза.

И едва не отвернулась. Потому что на этот раз пересеклась взглядом с Минори.

Но я сдержалась.

Видимо, Минори смотрела на меня уже какое-то время и тоже хотела отвести глаза. Но не стала.

Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Не знаю даже, моргала ли я в это время. И не знаю, чего в тот момент хотела: попрощаться или обвинить? Чего хотела Минори? Ее глаза не просили прощения. В них отражался водоворот чувств: сожаление, обида, облегчение, горечь, страх, счастье. Или же это мои чувства отражались в глазах Минори, смешиваясь с ее собственными эмоциями?..

– Прощайтесь со своими никчемными жизнями, – бросил Китано.

Голос его звучал пренебрежительно и насмешливо, но торжества в его глазах я не видела.

А вот его союзники весело и даже злорадно выкрикивали что-то, поздравляя друг друга с очередным пройденным кайданом. С ними был и один из парней, присоединившихся только перед игрой.

Остальные полицейские, до этого не входившие в компанию Китано, отошли подальше от тюрьмы и даже не смотрели в нашу сторону. Некоторые изредка бросали косые взгляды. Как будто, так вот дистанцировавшись, они снимали с себя ответственность за то, что произойдет. И переставали быть частью этого кошмара.

– До конца кайдана осталась одна минута.

Я прикрыла глаза и невольно начала вести обратный отсчет.

Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь…

Мне казалось, что я смирилась. Но сейчас, за считаные секунды до конца, поняла, что это был короткий самообман. Я не смирилась. Во мне заново проснулось желание жить.

Сорок один, сорок, тридцать девять…

Я поняла, что в душе почву отчаяния упорно пробивал росток надежды. Я едва не рассмеялась – зло и горько. Надежды больше не было.

Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…

Это, пожалуй, подходящее наказание для той, которая не ценила то, что давала ей жизнь. Которая не ценила жизнь. Безразлично, презрительно или пренебрежительно относилась к вещам, событиям – даже к людям.

И теперь, когда я только ощутила желание жить, осознала, что не хочу умирать, – моя жизнь и прервется. Не давая мне и шанса, чтобы исправить ошибки, чтобы наверстать упущенное.

– Пять, четыре… – в унисон с моими мыслями произнес Кадзуо.

Я с раздражением посмотрела на него. Кадзуо подошел к переднему ряду фонарей торо.

– Три, два… – он