Сказания о белых камнях - Сергей Михайлович Голицын

«Сего имени токмо трепетаху вся страны и по всей земле изыде слух его».

Достиг Всеволод такого могущества не столько победами на поле брани, сколько осторожностью, обманом, посулами, подкупом.

Можно предположить, что подобно императору Византийскому, он редко показывался на людях. А коли ездил куда в походы ратные, в ближние города или на охоту, то выезжал на белом коне. А княгиня его Мария Шварновна ездила в золоченой колеснице, или несли ее на носилках. Сопровождавшие их бояре и дружинники были одеты в парчу, и каменья горели на их кафтанах и на конских сбруях. Никогда Андрей так богато не одевал своих приближенных. Во всем Всеволод хотел затмить старшего брата и сравняться в роскоши с византийским двором.

Андрея только после смерти стали называть великим князем, а Всеволод при жизни требовал, чтобы его наравне с Киевским так величали, чтобы все его родичи, обращаясь к нему, не смели бы называть его «брате», а только: «отче» и «господине»…

В 1194 году умер Святослав Киевский. Вновь пошли сменяться в Киеве великие князья, ни один из них долго не сидел на Золотом столе. Словно коршун за стаей куропаток, следил Всеволод за этими перемещениями, ссорил южных князей одного с другим; он знал — от их розни растет могущество Суздальской земли.

Так волею Всеволода сел на Киевском великокняжеском столе его двоюродный племянник и сват Рюрик Ростиславич. Летописец прямо говорит, что «посла великий князь Всеволод муже свое в Кыев и посади в Кыеве Рюрика Ростиславича». Чтобы удержаться в Киеве, Рюрик позвал половцев, и те сожгли стольный город, а Всеволод не однажды посылал ему на помощь полки суздальцев.

Он пренебрегал мнением боярским, редко звал их на совет, сам правил, сам вершил суд, в страхе и послушании держал бояр, но всякий раз после ратных походов на болгар, на мордву, на мелкие поволжские племена щедро одаривал их захваченной добычей.

О простом народе, о «черных людях» редко упоминают летописцы. Была «смута велика» после убийства Андрея Боголюбского. Было при Всеволоде после Владимирского пожара 1185 года народное колебание пространее и страшнее, нежели сам пожар.

Видимо, Всеволод считался с народом. В летописи сказано, что он «суд судя истинен и нелицемерен, не обинуяся лица силных своих бояр, обидящих менших и работящих сироты». Насчет суда истинного и нелицемерного лучше умолчать, однако, в иных случаях Всеволод действительно брал «сирот» под защиту от боярского произвола.

Летописцы захваливают, прославляют его, называют «миродержцем», «благосердым». Подобно брату Андрею, хорошо знал Всеволод, что союз князя и церкви — это сила грозная. Но старший брат всю жизнь враждовал с Киевским митрополитом, а младшего митрополит боялся. Подобно брату Андрею, не допустил Всеволод во Владимир епископа-грека, назначенного Византией, а своею властью поставил верного ему пастыря Луку. И митрополиту волей-неволей пришлось того Луку признать.

Андрей, особенно в конце жизни, был очень набожен, а Всеволод ходил в церковь, чтобы народ издали видел его, чтобы показать себя во всем блеске. Он понимал, что верующий народ в смирении своем будет почитать и слушаться его, богом поставленного властвовать на Владимирской и Суздальской земле.

Андрей искренне любил свою родину, любил все, что создали его зодчие из белого камня.

Всеволод, с детства мыкавшийся по чужим краям, вряд ли любил что-нибудь или кого-нибудь, кроме самого себя и своей власти.

Летописи упоминают, что он любил свою дочь Верхуславу. Но ее выдали замуж девятилетней за сына Рюрика Ростиславича Киевского, и девочка покинула отцовский дом. Где же тут любовь — один холодный расчет[23].

У Всеволода было восемь сыновей, не сосчитать его потомков. Вот почему летописцы позднейших лет дали ему прозвание — Большое Гнездо. Но нигде не говорят летописцы о его любви к сыновьям, а о вражде со старшим сыном речь будет впереди.

Была у него одна любовь, хотя летописцы не единым словом не обмолвились о той любви.

Всеволод, надо думать, много читал. Из Киева, из Византии, от сербов, от болгар стекались рукописные книги в его княжеский дворец, но жаловал он не священное писание, а повести светские, сборники сказаний древнегреческих, персидских, сербских, армянских, грузинских. Назывались такие сборники — «Златоустами», «Златоструями», «Палеями».

Сидели на Всеволодовом дворе многие переписчики и с усердием похвальным переписывали для него редкостные книги, выводили на иных страницах золотом и алой краской затейливые заставки и буквицы с неведомыми чудищами и птицами.

Со всех концов земли Русской шли во Владимир сказители и, подобно соловью старого времени вещему Бояну, пели под перезвон гуслей стáрины о знаменитом пращуре Всеволода, о князе Владимире Святославиче Красное Солнышко и о его славных богатырях.

Случалось, Всеволод долгими зимними вечерами слушал гусляров и сказителей, и, верно, грезилось ему, придет время, и о нем, о его деяниях будут слагаться песни да старины.

Но в пламени многих пожаров погибли книги, а песни да старины давно позабылись. А может, вовсе не думал народ русский возносить хвалу князю Всеволоду Большое Гнездо, и растаяла память о нем в сердцах людских, как льдины весной.

Откуда же мы знаем, что любил Всеволод книги?

А сбереглась до наших дней книга одна, что огня не боится. Книга та белокаменная. Дойдет черед, и о ней поведется наша повесть.

Пять богатырей

В 1185 году случился великий пожар во Владимире. Выгорели все посады и самый город внутри дубовых стен. Начались в городе и по селам смуты. Говорит летописец: «На крестьянском роде страх, колебание и беда упространися».

Сгорели тридцать две каменные и деревянные церкви, погибли в пламени многие терема боярские златоверхие, пестроцветным узорочьем украшенные. А сколько посадских лачуг огонь не пощадил, про то молчит летописец.

«Погоре бо мало не весь город» — пишет он и упоминает, что княжеский дворец «Богом соблюден бысть от пожара», то есть уцелел.

И объят был пламенем белокаменный Успенский собор, что с такой любовью и тщанием строили и украшали зодчие Андрея Боголюбского. Выгорели внутри собора дубовые связи, трещины пробежали по стенам, осели своды.

Со скорбью перечисляет летописец то несметное богатство, что погибло в соборе: «ссуды (сосуды) златые и сребреные», «порты, золотом шитые», «иконы, золотом кованные», «куны (меха) и книги и паволокы — им же несть числи». Успели вынести из огня немногое, спасли и знаменитую икону Владимирской богоматери.

После смерти Андрея Боголюбского одиннадцать лет смуты и войны не давали ничего белокаменного строить на берегах Клязьмы. Иноземные мастера разъехались, а свои