Солнце отца - Сьюзен Фанетти

от замка. Стена больше мешает людям внутри, чем тем, кто снаружи. Они вкладывают всю свою веру в камень и забывают про другие средства защиты. Снова и снова. И мы видели это.

Леиф подался вперед.

— И все же нам следует быть осторожными. Прошло много лет с тех пор, как мы терпели неудачу, но лучше и нам не считать себя неуязвимыми. Давайте сначала увидим Париж и узнаем настоящую правду своими глазами. Идем дальше. Берем Руан. А потом, когда у нас будет укрепленный лагерь, разработаем план.

— оОо~

В ту ночь они разбили скромный лагерь, правда, достаточный для того, чтобы поесть и перегруппироваться, выставить охрану и отдохнуть. Они намеревались двинуться вверх по реке с рассветом. Была выставлена стража, и некоторые налетчики отправились к реке ловить рыбу, в то время как другие разводили костер, готовили медовуху и набирали пресную воду или искали место для сна.

Люди их народа спали группами — из соображений безопасности и для тепла, и устраивались так комфортно, как только могли. Пока ее мать и брат рыбачили, Сольвейг и ее отец устроили себе спальный уголок за поваленным бревном, густо поросшим пышным мхом.

Миры, в которых она побывала — чужие миры — были ей знакомы и в то же время странны и чужды. Трава и деревья, холмы и долины, ручьи и моря — все было как дома, и все же не так. Листья и цвета были другими. Цветы были почти такими, какими она их знала, но не совсем. И запахи — у каждого мира был свой собственный запах. У этого, здесь, глубоко в тени деревьев, был какой-то привкус, похожий на специи, которые доставляли с торговых кораблей.

Сольвейг выпрямилась, откинула голову назад, подставив ее пятнистому послеполуденному солнцу, и глубоко вздохнула.

— Ты наконец перестала дуться? — спросил ее отец, вставая между ней и солнцем.

— Я никогда не дуюсь.

Вали посмотрел на нее так, как всегда смотрел на любого из своих детей, если они говорили глупость.

— Сольвейг. Ты плыла отдельно от нас. Я знаю, что ты поссорилась с матерью перед тем, как мы отплыли.

Конечно, он знал. Ее родители доверяли друг другу все.

— Это была не ссора.

Это было правдой. Ее мать просто сказала ей, что она недостаточно хороша, и тогда Сольвейг ушла в лес, где не было глаз, которые могли бы увидеть ее и чего-то от нее потребовать.

Отец взял ее за руку и потянул к поваленному бревну. Сольвейг не двигалась, пока он почти нежно не толкнул ее, а потом тяжело опустилась на мох. Он сел рядом.

— Расскажи, что случилось.

— Ты знаешь. Я уверена, она тебе сказала.

— Она рассказала мне свою историю. Ты же знаешь, что между нами нет секретов. И она была расстроена — ей нужно было мое утешение. Твоя мать любит тебя больше, чем можно выразить словами, Сольвейг. Я не понимаю, почему ты и она не можете быть в мире.

У Сольвейг было много секретов, но она рассказала бы их все всем и каждому, выставила бы напоказ все свои слабости и выдержала бы все насмешки и осуждение — только бы никогда не позволить своему отцу узнать самый главный секрет. Его разочарование в ней, его разочарование в ее мечтах — этого она не могла вынести. Только не его разочарование.

Так что она нашла ложь, которая была достаточно близка к правде.

— Она говорила со мной о Магни. Все хотят, чтобы мы были вместе. Никто не думает о том, чего хотим мы сами.

— А ты не хочешь этого?

Лучше было избегать этого вопроса.

— Я не знаю, почему ты этого хочешь. Сколько я себя помню, ты всегда говорил об этом.

Отец ухмыльнулся и обнял ее одной рукой. Сольвейг ничего не могла с собой поделать; она наклонилась и положила голову ему на грудь.

Такой большой и сильный. Всю свою жизнь она прижималась к отцу и знала, что находится в безопасности и любви. Даже сейчас она знала это.

— Моя маленькая húsvættr, свисающая с карниза, чтобы услышать то, что не предназначено для ее ушей. Я хочу, чтобы ты любила всем своим сердцем, и мне все равно, кто это будет. Твоя мать чувствует то же самое. Я думаю, Леиф и Ольга чувствуют то же, что и мы. Это была всего лишь мечта друзей — увидеть, как наши дети соединяются браком и наша дружба становится крепче. Иметь общих внуков. Но мы ведь не заставляли тебя и Магни быть вместе, правда?

Это было правдой. Никто не сводил их. По крайней мере, не открыто. Она покачала головой. Его длинная борода коснулась ее лба.

— Ты не ответила на мой вопрос. Я заметил. Ты хочешь Магни?

Этот разговор был ошибкой. Уклонение от ссоры с матерью привело Сольвейг к еще одной щекотливой теме.

Боясь произнести ответ, она закрыла глаза и попыталась успокоиться.

Ее отец тоже был неподвижен, и они сидели и слушали лес — низкий гул голосов их народа, пение поздних птиц, шорох мелких животных, передвигающихся в кустах.

Откуда-то из кустов выкатился небольшой камень, и они оба выпрямились и огляделись вокруг, ища друга или врага. Мимо проковыляло пятнистое серое существо, чем-то похожее на кошку. И они снова были одни.

— Я жду ответа, Сольвейг. Делать это или нет — это ваш выбор, твой и Магни. Больше ничей. Жизнь, которую вы выбираете, должна быть такой, какой хотите жить вы двое. Я не буду принуждать тебя. Как и твоя мать. Но тебе двадцать лет. Пришло время выбрать. Ты всегда будешь моей дочерью, но ты должна стать женщиной, хозяйкой своей собственной судьбы.

Это было то, чего она хотела. Быть самой собой.

— Как я могу быть самостоятельной женщиной, если я стану женщиной Магни?

Вали посмотрел на нее так, как будто то, что она сказала, было почти оскорбительно.

— Ты считаешь, что твоя мать — моя женщина?

Сольвейг кивнула.

— Ты считаешь, что она нечто большее, чем просто моя жена?

Конечно, Бренна была большим.

— Мама особенная. Она — Око Бога.

Лоб ее отца прорезали глубокие морщины.

— Будь осторожна, когда используешь это имя. Ты же знаешь, что маме это не нравится. Она принимает его, но не хотела бы слышать от своих собственных детей.

— Прости. Но это правда. Она — легенда. А я просто… — Сольвейг остановилась. Они были слишком близки к ее больной правде.

— Ее любимая дочь. И моя. Дева-защитница. Женщина, стоящая на пороге своей собственной