Солнце отца - Сьюзен Фанетти

Наконец они добрались до берега. Большая часть отряда франкской обороны лежала мертвая или умирающая, берег реки напоминал кровавое месиво. Те, кто выжил, бежали, посылая стрелы в нападавших на ходу. Магни и его соплеменники спрыгнули со своих кораблей, ревя и шлепая по мелководью.

— Не оставляйте вооруженных выживших! — взревел Вали, бросаясь вперед остальных, его толстая коса била по мощной обнаженной спине.

В деревне настоящего сражения тоже не было. Два десятка человек, солдат и деревенских жителей, вероятно, рыбаков, отступили к церкви. Церковь. Это было меркурианское слово. У франков для этого было другое слово. Что-то вроде «леглиз» (прим. речь идет о слове «église» — церковь, франц.). Как бы они это ни называли, это был дом их бога. Единого бога. Мертвого бога. Убитого своим собственным народом, как однажды объяснила Астрид.

Неудивительно, что он не защитил их от нападения.

Вали и Леиф, как всегда, возглавили атаку. Бренна и Сольвейг, Хокон и Магни, как всегда, были прямо за ними. Налетчики ревели в унисон, волна голосов катилась по земле.

Их единый дух сохранялся даже после начала боя, хотя звуки, наполнявшие воздух, превратились в какофонию. Металл ударял по металлу. Металл бил по дереву. Плоть и кости рвались и ломались. Проливалась кровь.

Магни сражался, как всегда: как будто он больше не был человеком. Не то чтобы он был сильнее своего человеческого тела или чувствовал руку бога на своем оружии — нет, просто у него и его тела больше не было человеческих забот или болей. Он был только воином, и его разум разделился на две части, но все же остался целым.

Одна часть, более высокая, сохранила ощущение боя — где разворачивалась битва, откуда она пришла, как формировалось и менялось поле боя, где находились дорогие ему люди, и что с ними происходило. Эта часть следила за всем вокруг, но не отвлекала другую часть. Вторая, более низшая часть, была поглощена битвой, позволяя мышцам Магни делать то, что у них получалось лучше всего. Эта вторая часть его разума сосредоточилась на противнике и предвосхищала его движения, позволяя телу двигаться, как надо.

Это было состояние, при котором он полностью осознавал все вокруг и в то же время был совершенно спокоен и особенно сосредоточен.

Некоторые называли это боевой яростью или жаждой крови. Но Магни не испытывал ни ярости, ни жажды крови, когда сражался. У него не было жажды убийства. Он хотел только этого чувства — единства со всем миром. Все имело идеальный смысл, потому что это было одно и то же.

В отличие от большинства, Магни, как правило, сражался в обороне. Когда противник атаковал первым, он мог увидеть многое — дугу и силу замаха, предпочтительную позицию; любое количество деталей можно было узнать, если подождать нападения, а не атаковать самому. Поэтому он был терпелив и ждал, и это сослужило ему хорошую службу. Он никогда не бывал серьезно ранен. Или даже умеренно. Несколько синяков. Один или два легких пореза. Пока ничего, что оставило бы больше, чем крошечный шрам.

Его худшие шрамы оставались на ладонях, следы кровавых клятв, данных вместе с Сольвейг.

Шрамы почитались среди их народа, и поэтому Магни даже иногда думал позволить ударить себя, просто чтобы больше походить на воина. Рана щеке Хокона, только недавно зажившая, будет впечатляющим шрамом, хоть само ранение и было неопасным.

Магни вытащил меч из живота фермера, напавшего на него с косой. Почувствовав движение за спиной, он развернулся и, увидев блеск металла — и еще до того, как его глаза остановились на клинке, направил свой щит вверх и вперед, блокируя удар и отбивая клинок в сторону.

Этот солдат был стар, намного старше отца Магни; его лицо было обвислым и мясистым, а под тяжелым шлемом — красным, как потухший костер. Неужели франки уже настолько отчаялись, неужели у них не осталось лучших солдат, чем эти люди?

Однако проявлять жалость к бойцу было глупо, поэтому Магни бился с ним, как с достойным противником, и франк доказал, что когда-то был выдающимся воином. Он блокировал первый удар Магни и ударил сам, заставив его пригнуться и отскочить назад, едва удержав щит. Удар пришелся по дереву и был крепким.

Значит, это будет состязание в силе. Этот франк знал танец — на самом деле, он дрался почти как налетчик. Магни прикрыл плечо щитом и наклонился вперед. Он атаковал и замахнулся, отбросив франка назад и нанеся удар по его руке с мечом.

Магни пустил кровь, но не обезоружил мужчину и не сбил его с ног. Когда он замахнулся снова, франк блокировал этот удар и нанес свой, едва не ткнув его в грудь. Как и многие из налетчиков, Магни не носил металлических доспехов. Диапазон движений обеспечивал ему большую безопасность, чем мог бы обеспечить металл. Но этот удар, оставивший борозду на его коже, мог бы взрезать его грудь, если бы меч прошел на дюйм ближе.

Его разум перестал отвлекаться на битву вокруг, и Магни сосредоточил все свое внимание на собственном сражении. Старый франк, которого он был готов пожалеть, оказался крепким орешком. Магни взревел и бросился вперед, намереваясь ударить его своим щитом и всем телом, но мужчина отступил в сторону, и он пролетел мимо. Он развернулся, прежде чем у франка появилась возможность нанести удар в уязвимую спину, и попробовал другую тактику, прикрывшись щитом и нанеся удар клинком.

Их мечи не были созданы для колющих ударов. Они могли — и пронзили бы тело, даже закрытое доспехом, — но для смертельного удара не годились. В бою закругленное острие могло как разозлить сильного противника, так и пронзить его. Но движение Магни заставило франка заблокировать его и открыло его тело, обнажая нежный живот.

Магни дернул мечом, уходя от блока, и вывел движение в рубящую дугу, рассекая торс мужчины прямо под краем его брони. Разрез был ниже, чем предполагал Магни, он прошел через бедра и низ живота. Несколько дюймов выше были бы смертельными, но и этого было достаточно, чтобы старик наконец упал на колени, а затем и на землю.

Магни пнул его ногой. Он хотел увидеть лицо этого человека, когда нанесет ему смертельный удар.

Остроконечный франкский шлем скатился, когда тело перевернулось. Волосы мужчины были светлыми и густыми, седыми на висках, но в остальном — светло-русыми.

Магни высоко поднял свой меч, намереваясь вонзить его сквозь разорванную кольчугу в сердце мужчины.

— Стой! Во имя