Авиатор: назад в СССР 11 (СИ) - Дорин Михаил

— 100, скорость 440!

Вижу, что проседаем. А впереди антенна ближнего привода. Ещё очень далеко. Снесём антенну и не факт, что она не окажет влияния. Кому расскажешь — не поверят, что я ударю сейчас об «планету» МиГ-31 на скорости 440 км/ч!

— Ближний, — громко сказал Николай.

— Держись, садимся! — ответил я.

Выровнял! Пятой точкой уже чувствую, как колёса проносятся над травой, но до полосы ещё надо дотянуть. Гидравлика отключилась и тут же грубое касание бетонной поверхности. Я только и успел запечатлеть в памяти значение скорости в 390 км/ч.

Самолёт продолжал останавливаться, а я всё ещё был сосредоточен. Такое чувство, что я сам бегу по полосе и торможу аварийно. Ещё несколько метров и МиГ-31 замирает на месте. Но напряжение не спадает. И, кажется, только сейчас у меня получилось вдохнуть полной грудью.

Я открыл фонарь и выбрался на воздухозаборник самолёта, чтобы открыть кабину Морозова.

— Коля, ты как? — спросил я, увидев его белое лицо.

— Не знаю как тебе, а я сейчас точно запах похоронных цветов почувствовал, — произнёс он сухим голосом.

Самолёт обесточили и аккуратно спрыгнули на бетон. Я почувствовал столь родной и приятный букет ароматов — горелая резина, свежая трава и керосин. Посмотрев по сторонам, казалось, что мы одни на столь огромном пространстве нашего аэродрома.

Сейчас самолёт весело потрескивал, пока его двигатели остывали. Как будто рядом верный, но «заболевший и уставший» боевой друг. Настолько устал, что уже начал истекать керосином, образовывая под собой лужу.

Видимо, у нас произошёл прорыв трубопровода. Теперь вот топливо вытекает.

Посмотрел на Колю и не узнал белобрысого красавца. Лицо у него стало ещё более белоснежным, а глаза излучали волнение и страх.

— Ты чего такой бледный? — спросил я.

— На себя посмотри. Был смуглый, а сейчас жёлтый, — улыбнулся Коля, и мы с ним громко рассмеялись. — Трубопровод прорвало?

— По всей видимости. Эх, такая машина и столько с ней ещё нужно возиться, — произнёс я и подошёл к самолёту, чтобы погладить радиопрозрачный конус.

Коля снял шлем и подшлемник. Белая ткань стала серой. Он слегка смял его и на бетон упали несколько капель пота. Волновался на посадке Морозов сильно.

В это время появился пожарный автомобиль АА-70, который недавно поступил на аэродром. Здоровенный восьмиколёссный спецтранспорт с большим лафетным стволом для заливки пены. С пожарными ещё несколько машин с командой техпомощи и инженерами. Позади всей процессии микроавтобус «Раф», на котором обычно ездили лётчики из конструкторских бюро.

Мы отошли с Николаем в сторону, пока инженеры приступали к осмотру самолёта. К нам же подошли приехавшие на микроавтобусе Меницкий и Мухаметов. Замначальника школы по лётной работе накидывал на себя кожаную куртку, поправляя подтяжки старого лётного комбинезона. Волосы Валерия Евгеньевича Меницкого были взъерошены, а лицо покрасневшим. Будто его из душа, или из парилки вытащили.

— Живы и невредимы? — спросил Рашид Маратович, пожимая нам руки.

— Да, всё хорошо, — ответил я.

— Что скажешь, Евгенич? — повернулся он к Меницкому, который достал расчёску и попробовал причесать волосы.

— Ну, теперь не только я садился с выключенными двигателями на этом самолёте, — улыбнулся он.

И тут я вспомнил, что в 1979 году Меницкий со штурманом Рындиным попали в такую же ситуацию на заводе в Горьком. И тогда всё закончилось благополучно и для экипажа, и для самолёта.

— Правда, после того раза на заводском аэродроме перестали ставить ограждение, — пояснил Маратович.

— Правильно, мы его с Витей Рындиным и снесли. А эти ребята даже ничего не сломали, — улыбнулся Валерий Евгеньевич.

Даже мы с Колей от таких подробностей не могли удержаться от смеха. Меницкий и Маратович попросили вкратце обрисовать всю ситуацию, но она была практически идентична той самой аварии в Горьком.

— Я думал, что и этот дефект был устранён, — сказал Меницкий, задумчиво почесав подбородок.

Запах керосина стал усиливаться с каждой минутой. Всё больше стала увеличиваться лужа под самолётом. Если предположить, сколько топлива сейчас будет вытекать, то оно может залить очень большую площадь на полосе.

— Давайте в машину и в лётную комнату, — указал на микроавтобус Маратович.

Николай посмотрел на меня, и всё стало понятно. Не хочет Морозов ехать. Он ещё до конца не отошёл от напряжения, хоть уже смеялся и шутил. Но три выкуренных сигареты за короткое время говорят о ещё не успокоившихся нервах.

— Мы пройдёмся, Рашид Маратыч, — сказал я, и Мухаметов возражать не стал.

Облака рассеялись. Над Циолковском вышло солнце. Ветер постепенно стихал. Идти было неблизко от полосы, но Морозову это было очень нужно. Он несколько раз останавливался и делал глубокий вдох. Штанины комбинезона с каждым нашим шагом становились мокрыми от влажной травы. Я старался как-то поговорить с Николаем на совершенно отдалённые от авиации темы, но он предпочитал молчать.

Судя по всему, каждый лётчик по-разному переживает подобные ситуации. Тем более, Морозов ещё недавно говорил, что он в особые ситуации попадал крайне редко. Как всё-таки изменился он за последнее время. Ещё недавно Коля имел неофициальный титул Мистер «Я круче всех». Теперь он как-то скромен. И это настораживает.

— Погода хорошая, да? — спросил я и Морозов молча кивнул. — Как говорится, даже матом ругаться не хочется!

— Но, заставляет задуматься, — ответил Коля.

— Ты сильно переживаешь эту посадку, верно? — спросил я.

— Тебе известно, что у меня не было подобных ситуаций. В этом отношении с твоим опытом не сравнить.

— Да. Счастливчик, что ещё сказать, — улыбнулся я, и Морозов немного повеселел.

— Вух, тяжело на душе, Сергей. Мысль перед посадкой пришла. Сколько бы мы ни летали, нас всегда будет тянуть к земле, к дому. Как у тебя Вера переносит твои полёты?

— Ты сам видел. Сегодня вообще очень сильно переживала. Предчувствие у неё какое-то было. Но в целом держится, — ответил я.

— А вот за меня не переживают. Однажды во время ссоры, мне жена и вовсе сказала, что быть женой военного лётчика выгодно. Погибну, орден дадут посмертно и детей не бросят. Мол, я и после смерти много пользы принесу. Вот я сегодня и подумал об этом. За меня даже переживать никто не будет. Отработанный материал.

Блин, надо ж было додуматься такое сказать! Понятно, что ссора была, да и Коля тот ещё фрукт. Но не могу себе представить, каково Морозову было это слышать.

— Коль, да не накручивай себя. Может вам как-то поговорить, развеяться, обстановку сменить? Например…

— Вот я и хочу на природу выехать, — перебил меня Коля.

Просто с языка снял!

— Это вообще отличная идея! Всю группу соберём с жёнами и подругами. Шашлык, речка, удочки, закидушки, уху сварим. Вторые половинки познакомятся между собой.

— Заодно и машину мою обмоем, — предложил Морозов.

— Ого! А ты чего молчал? — поинтересовался я, поздравляя Колю с покупкой.

Наш товарищ стал счастливым обладателем ВАЗ-2106. По его словам, пришлось ему потратить все чеки Внешпосылторга в «Берёзке», чтобы приобрести желанный автомобиль.

— Приобрёл машину, а так и не езжу на ней. В гараж поставил и всё, — признался Морозов.

— Значит, нужно как можно быстрее обмывать. И ты поездишь заодно.

Когда мы вышли к стоянке самолётов, внимание техсостава было обращено в нашу сторону. Кто-то даже удивился, что никогда не видел лётчиков, шагающих по бетону. Только на машине или в кабине самолёта. Сильное заблуждение!

Как только я и Николай вошли в лётную комнату, к нам тут же бросились все наши товарищи расспрашивать о произошедшем. Вновь мы пересказали всю аварийную ситуацию, но этого оказалось мало. В кабинет постоянно заходили всё новые и новые люди. Пришёл даже преподаватель Адмиралов, который пожелал узнать всё до последнего параметра на касании.

Глеб Артакович тут же предположил, в каком месте произошёл прорыв трубопровода и вспомнил об аварии Меницкого.